Виктория Кривченко - Помпеи. Геркуланум. Стабии.

• Название: Помпеи. Геркуланум. Стабии.
• Автор: Виктория Кривченко
• Издательство: Искусство
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1985

Книга посвящена одной из наиболее интересных в античном искусстве и культуре тем: трем городам, погибшим девятнадцать веков назад при извержении Везувия. Открытые археологами, они сохранили для нас неповторимый облик итало-римского города, великолепные образцы произведений искусства: скульптуры, живописи, мозаики, предметов декоративно-прикладного искусства. Второе издание книги дополнено новыми материалами археологических раскопок последних лет.

---

После землетрясения давление внутри вулкана нарастало все с большей силой. В начале августа 79 года, вскоре после вступления на престол императора Тита Веспасиана, в Кампании вновь начались слабые подземные толчки.

Во время извержения в 79 году погиб знаменитый римский писатель Плиний Старший, автор «Естественной истории». Последние минуты его жизни, непосредственно связанные с Драматическими событиями в Кампании, были подробно описаны через несколько лет его племянником Плинием Младшим в двух письмах к Корнелию Тациту. Эти два письма воспринимаются как репортаж с места событий, составленный очевидцем и дошедший до нас из глубины веков.

Плиний Младший описал стихийное бедствие, пережитое им самим в Мизене, так живо и с такой точностью, что его письма через девятнадцать веков не потеряли своей документальной ценности. Недаром в современной науке о вулканах утвердилось понятие «плинианский тип извержения».

Письма Плиния Младшего.

Книга VI, письмо 16 [5].

«Плиний Тациту привет.

(1) Ты просишь меня описать тебе гибель моего дяди, чтобы ты мог вернее рассказать об этом потомству. Благодарю: его смерть будет прославлена навеки, если люди узнают о ней от тебя.

(2) Хотя он будет жить вечно, потому что умер при разрушении прекраснейшего края, при памятной гибели целого города с его населением. . . (4) Дядя мой находился в Мизене и лично командовал флотом. За десять дней до сентябрьских календ часу в седьмом мать моя указала ему на появление облака, необычного по величине и по виду. Дядя уже к этому времени погрелся на солнце, облился холодной водой, позавтракал лежа и занимался. Тут он требует сандалии и поднимается на такое место, откуда можно было лучше всего рассмотреть это чудо. Облако поднималось из какой-то горы (смотревшие издали не могли разобрать откуда; позднее узнали, что это Везувий), ни одно дерево лучше пинии не передавало его формы. (6) Оно поднималось кверху, словно высокий ствол, и расходилось ветвями, вероятно, потому, что напор воздуха, только что его выбросивший, слабел и облако под действием собственной тяжести таяло, расходясь в ширину. Было оно местами белым, местами в грязных пятнах, словно подняло вместе с собой землю и пепел. (7) Явление это показалось ему, как человеку ученейшему, важным и заслуживающим ближайшего его рассмотрения. Он приказывает приготовить либурнику и предлагает мне, если я хочу, ехать вместе. Я ответил, что предпочитаю заниматься; случилось, что сам он мне дал задание для сочинения. (8) Он собирался выйти из дому, когда получил записку от Ректины, которую перепугала надвигающаяся опасность (усадьба ее лежала у подошвы Везувия, и бежать оттуда можно было только морем); она молила, чтобы он вырвал ее из такой напасти. (9) Он изменил тогда свое решение: начав как ученый, он кончил как герой. Он распорядился спустить квадриремы и поехал сам подать помощь не только Ректине, но и многим: это побережье было очень заселено. (10) Он спешил туда, откуда бегут другие: он прямо держит путь, он прямо ведет суда на опасность и настолько свободен от страха, что диктует и отмечает все изменения в этом страшном явлении, все его виды, как только уловит их глазом. (11) На суда уже падал пепел, и чем ближе они подъезжали, тем он становился гуще и горячее. Падали уже куски пемзы и черные, обожженные, растрескавшиеся от огня камни. Вдруг неожиданная мель и доступ к берегу прегражден обломками горы. Дядя немного заколебался, не повернуть ли назад, но затем сказал рулевому, который ему советовал это сделать: «Смелым бог владеет, поезжай к Помпониану». (12) Последний находился в Стабиях, на другой стороне залива: море здесь вдается в землю, образуя берега, слегка изгибающиеся и закругленные. Сюда опасность еще не надвинулась, но была очевидна и в случае нарастания велика. Помпониан уже погрузил на суда солдатские пожитки и собирался непременно бежать, как только уляжется противный ветер. Дядя мой, для которого он был попутным, с ним и прибыл; он обнимает трепещущего Помпониана, утешает его, уговаривает и, чтобы утишить его страх собственной беспечностью, велит отнести себя в баню; вымывшись, ложится и обедает весело или притворяясь веселым: и то и другое одинаково велико.

(13) Между тем по Везувию во многих местах широко разливалось пламя и высоко поднялся огонь от пожаров, которые своим блеском и светом разогнали ночную темноту. Дядя, желая успокоить напуганных, твердил, что деревенские жители в смятении не загасили очагов и что горят брошенные. . . усадьбы. Затем он отправился спать и заснул самым настоящим сном. . .

(14) Пространство, ведшее к его помещению, было уже так сильно засыпано пеплом с кусками пемзы, что стоило еще задержаться в спальне — и выйти было бы невозможно. Дядю разбудили; он вышел и присоединился к Помпониану и прочим, кто бодрствовал. (15) Стали обсуждать сообща, оставаться ли им в доме или выйти на открытое место. Дома качались от частых продолжительных толчков: казалось, что они сдвинулись со своих мест и ходуном ходят взад и вперед. (16) Под открытым небом было страшно от падавших кусков пемзы, хотя легких и пористых. Выбрали все-таки последнее, сравнив грозившую опасность. У моего дяди один разумный довод одержал верх над другим; у одних страх перед одним победил страх перед другим. Положив на головы подушки, они привязывают их полотенцами: это было защитой от каменного дождя.

(17) Уже в других местах наступил день; здесь была ночь, чернее и гуще всех ночей; ее освещали, правда, многочисленные факелы и различные огни. Решено было выйти на берег и посмотреть вблизи, допустит ли море переезд: оно оставалось бурным и враждебным. (18) На берегу он лег на разостланный парус, попросил раз и другой холодной воды и попил. Пламя и предшествующий пламени запах серы обращают других в бегство, а его заставляют встать. (19) Опираясь на двух рабов, он поднялся и тут же упал, задохнувшись, как я полагаю, от плотных паров, закрывавших ему дыхательные пути. . .

(20) Когда наступил день (третий после того, который он видел последним), нашли его тело. . .».

Книга VI, письмо 20

«Плиний Тациту привет.

(3) Уже в течение многих дней ощущалось землетрясение; его не боялись, потому что в Кампании оно обычно. В эту ночь, однако, оно настолько усилилось, что казалось, все не только движется, но и опрокидывается. . . (6) Был уже первый час дня: день стоял сумрачный, словно обессилевший. Здания вокруг тряслись: мы были на открытом месте, но в темноте, и было очень страшно, что они рухнут. (7) Тогда наконец решились мы выйти из города; за нами шла потрясенная толпа, которая предпочитает чужое решение своему: в ужасе ей кажется это подобием благоразумия. Огромное количество людей теснило нас и толкало вперед. (8) Выйдя за город, мы остановились. . . Повозки, которые мы распорядились отправить вперед, находясь на совершенно ровном месте, кидало из стороны в сторону, хотя их и подпирали камнями. (9) Мы видели, как море втягивается в себя же; земля, сотрясаясь, как бы отталкивала его от себя. Берег, несомненно, выдвигался вперед; много морских животных застряло на сухом песке. С другой стороны в черной страшной грозовой туче вспыхивали и перебегали огненные зигзаги и она раскалывалась длинными полосами пламени, похожими на молнии, но большими. . .

(11)... Немного спустя туча эта стала спускаться на землю, покрыла море, опоясала Капреи и скрыла их; унесла из виду Мизенский мыс. . . (13) Стал падать пепел, пока еще редкий; оглянувшись, я увидел, как на нас надвигается густой мрак, который, подобно потоку, разливался вслед за нами по земле. . . (14) Наступила темнота, не такая, как в безлунную или облачную ночь, а какая бывает в закрытом помещении, когда потушен огонь. Слышны были женские вопли, детский писк и крики мужчин: одни звали родителей, другие детей, третьи жен или мужей, силясь распознать их по голосам. (13) Одни оплакивали свою гибель, другие молили о смерти; многие воздевали руки к богам, но большинство утверждало, что богов нигде больше нет и что для мира настала последняя вечная ночь... Чуть-чуть посветлело; нам показалось, однако, что это не рассвет, а приближающийся огонь. Огонь остановился вдали; вновь наступили потемки; пепел посыпался частым тяжелым дождем. Мы все время вставали и стряхивали его, иначе нас закрыло бы им и раздавило под его тяжестью... (18) Мрак наконец стал рассеиваться, превращаясь как бы в дым или в туман; скоро настал настоящий день и даже блеснуло солнце, но желтоватое и тусклое, как при затмении. Глазам еще трепетавших людей все представилось изменившимся: все было засыпано, словно снегом, глубоким пеплом. (19) Вернувшись в Мизене и приведя себя в порядок, мы провели тревожную ночь, колеблясь между надеждой и страхом. Страх возобладал; землетрясение продолжалось, очень многие, обезумев от грозных предсказаний, дурачились по поводу своих и чужих несчастий. . .».