Ким Робинсон - Голубой Марс

• Название: Голубой Марс
• Автор: Ким Робинсон
• Жанр: Космическая фантастика
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-699-91715-0

Красной планеты больше нет.

Отныне зеленый и изобильный, Марс из пустыни превратился в мир, где люди могут процветать. Но вновь разгорается жестокая борьба между Красными, отстаивающими независимость Марса, и Зелеными – «терраформирователями». В это время переполненной и загрязненной Земле угрожает крупнейшее наводнение, грозящее уничтожить все живое. Марс становится последней надеждой человечества, и теперь его жителей ждет нелегкий выбор: демографический взрыв или… межпланетная война.

---

Кто-то поднялся и спросил его о возможности резкого роста численности населения.

– Да, конечно, – кивнул Ниргал. – Это реальная проблема. Не нужно много понимать в демографии, чтобы уяснить, что, если старики перестанут умирать, а дети продолжат рождаться, население быстро разрастется до немыслимых чисел. Неподъемных чисел, которые приведут к катастрофе. Итак. Об этом нужно думать уже сейчас. Рождаемость необходимо просто сократить, по крайней мере, на какое-то время. Это не та ситуация, что будет длиться вечно. Процедура омоложения не дает бессмертия. Первые поколения, которые ее прошли, в конечном счете умрут. И в этом лежит решение проблемы. Скажем, сейчас на обеих планетах проживает пятнадцать миллиардов человек. Это значит, что мы уже начинаем с невыгодного положения. Но, если вы собираетесь заводить детей, вам не на что жаловаться, ведь это ваше долголетие приводит к проблеме, а родительство есть родительство – неважно, один у вас ребенок или десять. Так что если, скажем, каждая семья заведет всего по ребенку, то получится только один ребенок на каждых двух человек предыдущего поколения. Тогда, скажем, выходит семь с половиной миллиардов детей от родителей нынешнего поколения. И конечно, все они пройдут процедуру омоложения и станут наслаждаться всеми богатствами мира. У них будет четыре миллиарда детей, у тех – два миллиарда и так далее. Все они будут жить одновременно, и население будет постоянно расти, но все медленнее и медленнее. А потом, в какой-то момент, может, через сто лет, может, через тысячу, первое поколение умрет. Это может случиться за сравнительно короткий отрезок времени, но быстро ли, медленно ли, и все-таки, когда это произойдет, общая численность населения сократится почти вдвое. Тогда люди посмотрят на ситуацию, на инфраструктуру, на среду обеих планет – и на вместимость всей Солнечной системы. Когда самых многочисленных поколений не станет, люди, вероятно, смогут заводить по двое детей, то есть произойдет замещение и установится равновесное состояние. Или что угодно. Когда они окажутся перед таким выбором, кризис перенаселения будет уже позади. Хотя, возможно, этого придется ждать еще тысячу лет.

Ниргал замолчал и осмотрел слушателей: люди восхищенно смотрели на него, не произнося ни звука. Он обвел присутствующих рукой.

– А до тех пор мы должны помогать друг другу. Мы должны держать себя в руках, заботиться о планете. И здесь, в этой части, Марс может помочь Земле. Во-первых, мы являем собой эксперимент как раз на тему того, как нужно заботиться о планете. Все знают, что там происходит, и могут извлечь оттуда некоторые уроки. Затем, что еще важнее, значительная часть людей может переселиться на Марс, хотя большинство населения навсегда останется здесь. Это облегчит положение, и мы будем рады их принять. Перед нами стоит долг принять столько людей, сколько нам по силам, потому что мы, живущие на Марсе, все еще земляне и все это нас тоже касается. Земля и Марс – да и другие обитаемые объекты Солнечной системы, хоть они и не такие крупные, зато их много. А если использовать их все, действуя сообща, мы переживем те годы, которые нужны для решения проблемы перенаселения. И перейдем в золотую эпоху.

Речь Ниргала в тот день произвела впечатление и даже вызвала целую бурю в медиа. Во все последующие дни он вел переговоры с одной группой за другой, развивая идеи, которые впервые выразил на этой встрече. Эта работа здорово отнимала силы, и спустя несколько недель, проведенных таким образом, он выглянул из окна своей спальни, увидел там безоблачное утро и попросил охрану организовать ему экскурсию. Те согласились сообщить людям в Берне, что он отправился в частный тур, после чего сели в поезд и отправились в Альпы.

Поезд направлялся к югу от Берна, вдоль продолговатого и голубого Тунского озера, окаймленного крутыми травянистыми лугами, насыпями и серыми гранитными пиками. Домики в приозерных городах были увенчаны черепичной кровлей, а еще выше тянулись вековые деревья и даже старинный замок – и все находилось в превосходном состоянии. Между поселениями простирались зеленые пастбища, усеянные крупными деревянными фермерскими домами, из каждого окна и балкона которых выглядывали красные гвоздики в цветочных горшках. Как объяснили Ниргалу, их стиль не менялся уже пятьсот лет. Он врос корнями в эту землю, будто что-то совершенно естественное. Зеленые пастбища были очищены от деревьев и камней – когда-то здесь росли леса, но люди терраформировали эти места, создав огромные луга, чтобы прокормить скот. Такое земледелие не имело экономического смысла в капиталистическом его понимании, но швейцарцы все равно содержали эти фермы, потому что считали это важным или красивым, а то и тем, и другим. Это же швейцарцы. «Существуют ценности, которые выше экономических», – уверял Влад на собрании на Марсе, и теперь Ниргал видел, что на Земле есть люди, действительно верящие в это – по крайней мере, отчасти. «Wertewandel», – говорили в Берне, переоценка ценностей, хотя это могла быть и эволюция ценностей или возврат к ним. Это было скорее постепенное изменение, чем прерывистое равновесие. Эти крупные, плывущие на зеленых волнах фермы служили примером прекрасного архаизма, который продолжал существовать так долго, что эти высокогорные, отрезанные от мира долины уже показывали остальным, как жить. Желтый луч солнца прорезал облака и падал на холм позади одной из таких ферм, так что луг сиял, как изумруд, настолько насыщенным цветом, что у Ниргала вскружилась голова: тяжело было сосредоточить взгляд на такой яркой зелени!

Словно сошедший с какого-нибудь герба холм исчез, и в окне появились новые – одна зеленая волна за другой, сияющие каждая в своей действительности. В городке под названием Интерлакен поезд, повернув, начал подниматься по такой крутой долине, что кое-где пути проходили по туннелям внутри скалистых склонов, закручиваясь по спирали на все триста шестьдесят градусов, а затем возвращались к солнцу, и голова поезда снова лишь чуть-чуть возвышалась над его хвостом. Поезд мчался по обычным путям, а не по магнитным, так как швейцарцы не считали новые технологии стоящими того, чтобы производить замену того, что уже у них имелось. Поэтому поезд вибрировал и даже качался из стороны в сторону, грохотал и скрежетал, поднимаясь вверх по склону.

Они остановились в Гриндельвальде, и на станции Ниргал проследовал за своими сопровождающими в меньший поезд, который повез их в гору, прямо под огромной северной стеной Эйгера. Оттуда он увидел, что вершина простиралась всего на несколько сотен метров вверх, тогда как с расстояния в пятьдесят километров, из бернского Чудовища, она казалась куда более значительной. Теперь же он терпеливо ждал, пока маленький поезд прогрохочет по туннелю в самой горе и проделает свои кульбиты в темноте при одном только внутреннем освещении и мелькающих огоньках с одной из сторон туннеля. Его сопровождающие, порядка десяти человек, говорили между собой низкими гортанными голосами на швейцарском диалекте немецкого.

Когда они снова оказались на свету, была уже станция Юнгфрауйох, «самая высокая железнодорожная станция в Европе», как гласил знак на шести языках, – и неудивительно, ведь она располагалась в ледяном проходе между двумя крупнейшими вершинами Мёнх и Юнгфрау, на высоте 3454 метра над уровнем моря, и служила конечной станцией.

Ниргал покинул вагон – сопровождающие следом за ним – и сошел со станции на узкую террасу снаружи ее здания. Температура была около 270 градусов по Кельвину, воздух – разреженным, чистым, свежим – лучшим, каким ему приходилось дышать с тех пор, как он покинул Марс. От него слезились глаза, и это чувство было таким знакомым! Ах, значит, вот это место!

Ниргал надел солнечные очки, но все равно глаза ослеплял яркий свет. Небо имело темно-кобальтовый оттенок. Снег покрывал бо́льшую часть горных склонов, но сквозь него повсюду проглядывал гранит – особенно на северных сторонах, где склоны были слишком крутыми, чтобы его удерживать. Здесь Альпы совсем не напоминали марсианские уступы: каждая каменная глыба имела собственный вид, была отделена от остальных значительным пространством, в том числе ледниковыми долинами, представлявшими собой огромные U-образные провалы. К северу эти макротраншеи лежали далеко внизу, были насыщены зеленью или даже заполнены озерами. К югу же – располагались повыше и были заняты только снегом, льдом и камнями. Ветер в этот день дул с южной стороны, а потому приносил ледяной холод.

На дне ледяной долины, лежавшей к югу от прохода, Ниргал различил огромное неровное белое плато, куда из окружающих высоких бассейнов собирались ледники, образуя огромное место слияния. Как объяснили Ниргалу, это был Конкордиаплац. Здесь встречались четыре крупных ледника, которые затем стекали к югу в Большой Алечский ледник, самый протяженный в Швейцарии.