Селеста Инг - Все, чего я не сказала

• Название: Все, чего я не сказала
• Автор: Селеста Инг
• Жанр: Зарубежное современное
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-86471-753-0

«Лидия мертва. Но они пока не знают…» Так начинается история очередной Лоры Палмер – семейная история ложных надежд и умолчания. С Лидией связывали столько надежд: она станет врачом, а не домохозяйкой, она вырвется из уютного, но душного мирка. Но когда с Лидией происходит трагедия, тонкий канат, на котором балансировала ее семья, рвется, и все, давние и не очень, секреты оказываются выпущены на волю. «Все, чего я не сказала» – история о лжи во спасение, которая не перестает быть ложью. О том, как травмированные родители невольно травмируют своих детей. О том, что родители способны сделать со своими детьми из любви и лучших побуждений. И о том, наконец, что порой молчание убивает. Роман Селесты Инг – одна из самых заметных книг последних двух лет в англоязычной литературе. Дебют, который критики называют не иначе как «ошеломительный», проча молодой писательнице большое будущее.

---

Наверняка где-то в этой спальне – разгадка. И на нижней полке книжного шкафа Мэрилин видит аккуратный рядок дневников, выстроенных по годам. Первый дневник она подарила Лидии на Рождество, когда той было пять, – цветочки, позолоченный обрез, ключик легче скрепки. Дочь раз вернула подарок и повертела в руках, пощупала замочек, будто не знала, зачем он нужен. «Это чтоб ты записывала свои секреты», – улыбнулась Мэрилин, а Лидия улыбнулась в ответ и сказала: «Мам, у меня же нет секретов».

Мэрилин тогда рассмеялась. Да какие секреты дочь утаит от матери? Но каждый год она дарила Лидии по дневнику. А теперь думает про вычеркнутые телефонные номера, длинный список девочек, говоривших, что Лидию толком не знали. Про мальчиков из школы. Про незнакомых мужчин, что могли выступить из теней. Одним пальцем Мэрилин выдвигает с полки последний дневник: 1977 год. Сейчас он ей все расскажет. Все, чего уже не расскажет Лидия. С кем дочь виделась. Почему лгала. Зачем пошла на озеро.

Ключик потерялся, но Мэрилин отжимает хлипкую застежку шариковой ручкой. Дневник раскрывается на 10 апреля – там пусто. Мэрилин перелистывает до 2 мая, накануне исчезновения Лидии. Ничего. И 1 мая ничего, и весь апрель, и март. Страницы пусты. Мэрилин достает 1976 год. 1975. 1974. Страница за страницей – зримое упрямое молчание. Мэрилин листает задом наперед, до самого первого дневника за 1966 год, – ни единого слова. Все эти годы – ни следа. Никаких объяснений.

На другом конце города Джеймс просыпается в расплывчатой мути. Почти вечер, в Луизиной квартире полумрак.

– Мне пора, – говорит Джеймс.

От мысли о том, что он натворил, кружится голова. Луиза заворачивается в простыню и смотрит, как он одевается. Под ее взглядом пальцы не слушаются: рубашка застегивается косо, и не один раз, а дважды, и даже когда рубашку удается победить, она как чужая. Непривычно висит, под мышками жмет, на животе выпирает. Как прощаться после такого?

– Доброй ночи, – наконец произносит Джеймс, взяв портфель, и Луиза просто отвечает:

– Доброй ночи.

Будто они расходятся с факультета, будто ничего не произошло. Джеймс садится за руль, в животе урчит, и он соображает, что Луиза так его и не накормила, да он и не ждал.

И вот он включает фары, потихоньку трогается, ошалев от того, сколько всего случилось за день, а между тем его сын в сгущающемся сумраке глядит из окна спальни на дом Джека: там только что вспыхнула лампочка на крыльце, там давным-давно нет патрульной машины. Ханна на чердаке свернулась клубком в постели, перебирает подробности минувшего дня: белые пятнышки на костяшках отца, когда тот вцепился в руль; капельки пота, что выступили у священника под носом, как роса; глухой удар гроба о дно могилы. Фигурка брата (Ханнино окно выходит на запад), как он медленно отошел от Джекова крыльца и, повесив голову, побрел домой. И слабый вопросительный скрип (открылась дверь в мамину спальню), и тихий щелчок в ответ (закрылась дверь в спальню Лидии). Мама сидит там который час. Ханна обхватывает себя руками, крепко обнимает, воображает, как утешает маму, как мамины руки утешают ее.

Не ведая, что младшенькая так внимательно, так жадно прислушивается, Мэрилин отирает глаза, ставит дневники на полку и дает себе клятву. Она узнает, что случилось с Лидией. Разберется, кто виноват. Выяснит, что пошло не так.

Четыре

Незадолго до того как Лидия получила свой первый дневник, в университете устроили ежегодный рождественский прием. Мэрилин идти не хотела. Всю осень она давила в себе смутное недовольство. Нэт едва пошел в первый класс, Лидия – в детский сад, Ханну еще даже вообразить не могли. Впервые после свадьбы Мэрилин осталась не у дел. Ей двадцать девять, еще молода, еще стройна. Еще умна, считала она. Вот теперь можно и доучиться. Сделать все, что планировала, пока не появились дети. Вот только она забыла, как составлять письменные работы, как вести конспекты; все туманно, все невнятно, словно из ночных грез. Как тут учиться? Надо готовить ужин, Нэта пора укладывать, Лидия хочет поиграть. Мэрилин листала раздел объявлений о вакансиях, но «требовались» только официантки, бухгалтеры, рекламные текстовики. Она ничего такого не умела. Она вспоминала мать, какой жизни та хотела для дочери, о какой жизни мечтала сама: дети, муж, дом, поддерживай порядок – вот и вся работа. Именно это Мэрилин ненароком и заполучила. Только этого мать ей и желала. Не очень-то праздничная мысль.

Джеймс, однако, настоял на том, чтоб на Рождество они сделали лицо: ему обещали бессрочный контракт с весны, и делать лицо было важно. Поэтому Вивиан Аллен, жившую напротив, попросили посидеть с Нэтом и Лидией, Мэрилин надела персиковое коктейльное платье и жемчуга, и они вдвоем явились в спортзал, убранный гофрированными бумажными гирляндами и с елкой прямо на центральной линии. После неизбежного сеанса приветов и как-делов Мэрилин с чашкой ромового пунша спряталась в углу. И там познакомилась с Томом Лосоном.

Том принес ей кусок кекса и представился – он преподавал на химфаке, они с Джеймсом вместе курировали диплом студента, который взял двойную специализацию и писал о химическом оружии в Первую мировую войну. Мэрилин приготовилась к неизбежным вопросам («А вы чем занимаетесь, Мэрилин?»), но обошлось безобидной светской болтовней: сколько лет детям, какая красивая елка в этом году. А когда он заговорил о своей работе – что-то насчет поджелудочной железы и искусственного инсулина, – она его перебила, спросила, не нужна ли ему помощница, и он вытаращился на нее поверх блюдца с инжиром в беконе. Боясь показаться неучем, Мэрилин затараторила: она в Рэдклиффе занималась химией, собиралась на медицинский, не успела доучиться (пока), но дети уже подросли…

Вообще-то Тома Лосона изумил ее тон: свой вопрос она задала шепотом, задыхаясь, будто в постель звала. Мэрилин улыбнулась ему снизу вверх – глубокие ямочки, похожа на серьезную маленькую девочку.

– Прошу вас, – сказала она и положила руку ему на локоть. – Я так хочу вернуться к академической работе.

Том Лосон тоже улыбнулся.

– Ну, помощница мне бы пригодилась, – сказал он. – Если, конечно, ваш муж не против. Давайте, может, встретимся после Нового года, в начале триместра, обсудим?

И Мэрилин ответила: да, да, это будет прекрасно.

Джеймс не обрадовался. Ясно ведь, что скажут люди: «Сам прокормить семью не смог – жене пришлось вкалывать». Миновали годы, но он помнил, как мать вставала спозаранку и надевала униформу, как однажды зимой она две недели провалялась с гриппом и приходилось отключать отопление, заворачиваться в два одеяла. Помнил, как вечерами мать натирала мозолистые руки массажным маслом, а пристыженный отец выходил из комнаты.

– Нет, – сказал Джеймс. – Со мной подпишут постоянный контракт, денег нам хватит за глаза. – Взял Мэрилин за руку, разогнул ее пальцы, поцеловал мягкую ладонь. – Скажи, что больше не будешь переживать из-за работы, – сказал он, и в конце концов она согласилась. Но телефон Тома Лосона не выбросила.

Весной, когда Джеймс, только что подписавший свой контракт, был на работе, дети в школе, а Мэрилин дома складывала вторую порцию постиранного белья, зазвонил телефон. Медсестра из больницы Святой Екатерины сообщила, что мать Мэрилин умерла. Инсульт. Дело было 1 апреля 1966 года, и Мэрилин сначала подумала: какой чудовищный, безвкусный розыгрыш.

С матерью она не разговаривала почти восемь лет, со дня свадьбы. Мать ни разу не написала. Родился Нэт, затем Лидия, но матери Мэрилин не сообщила, не послала фотографии. А что тут сказать? Они с Джеймсом никогда не вспоминали, что сказала ее мать в тот день: так нельзя. Даже думать об этом неохота. И вечером, когда Джеймс возвратился домой, Мэрилин сообщила только:

– Моя мать умерла. – А затем снова отвернулась к плите и прибавила: – Надо бы подстричь лужайку. – И Джеймс все понял: тема не обсуждается.

За ужином Мэрилин объявила детям, что умерла их бабушка, а Лидия склонила голову набок и спросила:

– Тебе грустно?

Мэрилин глянула на мужа.

– Да, – ответила она. – Да, грустно.

Предстояли дела: подписать бумаги, организовать похороны. Мэрилин оставила детей с Джеймсом и поехала в Вирджинию (которую давным-давно не называла про себя домом) – разобрать материны вещи. Мимо пролетали миля за милей – Огайо, потом Западная Вирджиния, – а в голове эхом отдавался вопрос Лидии. И Мэрилин не знала, как ответить.

Грустно ей? Скорее, удивительно – удивительно, до чего знакомым оказался дом. Восемь лет прошло, а она помнила, как сдвинуть ключ в замке (вниз и влево); помнила, как, шурша, медленно закрывается сетчатая дверь. Лампочка в прихожей перегорела, тяжелые портьеры в гостиной задернуты, однако ноги несли Мэрилин и в темноте: за годы репетиций она выучила это па – в обход кресла и оттоманки к столу у дивана. Пальцы с первой попытки нащупали ребристый выключатель. Как у себя дома.