Владимир Колотенко - Верю, чтобы познать

• Название: Верю, чтобы познать
• Автор: Владимир Колотенко
• Жанр: Научная Фантастика

Книга вторая.

Главные герои, освоив технологию клонирования человека, создают основы теории и методологию практического воплощения построения совершенного общества (Новой Атлантиды) путём клонирования известных исторических личностей (Эхнатон, Александр Македонский, Цезарь, Наполеон, Ленин, Эйнштейн…) и наших современников.

Георгий Чуич (главный герой) решается клонировать Иисуса Христа (Второе пришествие).

Клонированный Иисус – рукотворный бог – в назидание своим создателям, отважившимся замахнуться на Божий промысел, организует распятие Жоры и его казнь на костре усилиями тех, кого удалось клонировать.

Наследница фараонов и поэт божьей милостью, Тина предлагает свой Путь спасения человечества – Слово!

Ведь в Начале Всего было Слово! Её стихи – гимн совершенству! К тому же, Тина - посвящённая и «продвинутая», несущая в своём геноме сакральные знания шумеров и вавилонян, предлагает «спасительный Ковчег» - совершенствование сознания, позволяющий оглохшему и ослеплённому «достижениями» нашей цивилизации человечеству, пересечь границы непознанного и постичь тайны богов…

Её дочь, Элис, – зачаток новой расы людей…

Ей - и карты в руки…

---

И вот что еще интересно: и этот Храм был разрушен во время Иудейской войны «девятого аба», день в день разрушения Первого Храма. Более чем полтыщи лет спустя. Сегодня от этого Храма осталась лишь часть западной стены на Храмовой горе.

- Зачем мне эти храмовые подробности? - спрашивает Лена.

- Чтобы ты представила себе...

- Я представила. Я была там на прошлой неделе.

- Почему ты молчишь?

- Сказала...

Но и эта часть, по сути величественная руина, развалина длиной более чем полтораста метров, являющаяся символом Второго Храма и национальной святыней евреев, и эта часть впечатляет и не может не восхищать. И я восхищаюсь. Сижу себе на невысоком простенке, сняв ненавистные туфли и свесив гудящие ноги, и восхищаюсь.

- Ты забыл капнуть капельку, - ёрничет Лена.

- Кап!.. На: «...в этом городе злых новостей и непуганых псов и маршруток

я живу в промежутке меж стен. Я живу между стен. В промежутке...».

- Камень держится? - спрашивает Лена.

- Долбится, - говорю я. И продолжаю:

- Конечно же, мое внимание поугасло, рассеялось, я вижу теперь не только синие джинсы, но и лица обреченно снующих людей с отрешенными взглядами, точно вдруг почувствовавших свою вину перед этими изо дня в день жарящимися на солнце, тесно упакованными в стену камнями, не имеющими возможности не то что шевельнуться, но даже вдохнуть полной грудью. Вину за случившееся не только тысячи лет тому назад, но и сегодня, вчера. А что, собственно, случилось сегодня, сейчас, вот сейчас в эту минуту. Ничего такого, что могло возмутить эту Стену. Но как же, но как же: до сих пор мы живем в грехе! И пришли ведь сюда только ради того, чтобы выплакать Ей свою душу и поплакаться, так сказать, в жилетку, вымолить для себя прощение... Для себя! Вон как они молятся, заунывно воя и причитая, а как кивают головами, тюкая носами пространство и заунывно, как пчелы, гудя, и пихают, запихивают в расщелины между камнями свои жалкие писульки с просьбами сделать жизнь их поспокойнее, посытней, моля у Стены милостей благоговейных. Здесь всегда народу полно: у Стены нет передышки. Ни на минуту не оставляют ее люди в покое, прося и прося. День, ночь, лето, зима... Плачутся и плачутся... Я ловлю вдруг себя на мысли: вот какой должна быть наша Пирамида! Вот из каких монолитов должны быть выстроены Ее составляющие! Чтобы не на год, не на десять, двадцать или семьдесят лет к ней ломились паломники всего мира - на тысячи лет, навсегда... Чтобы сбылось то пророчество Исайи: «И увидите это, и возрадуется сердце ваше, и кости ваши расцветут, как молодая зелень». Красивее не скажешь! И ломились, чтобы не только евреи или узбеки, турки или туркмены, не только иудеи или мусульмане, почитатели Будды или Христа, не только... Все! Весь, весь род людской... Здесь же - большинство евреи, их ни с кем не перепутаешь. Это их святыня, это их плач. Но и я готов с ними поплакаться, не все у меня в жизни гладко. Ведь и в моих жилах течет кровь Адама, упокоенного на этой земле. Значит, и я имею право прикоснуться к этой Стене и просить у нее прощения. Вот такой минуту-другую была логика моих рассуждений, а затем, помолившись молитвой Иисуса, я заставил себя припомнить, зачем я, собственно, здесь. И снова мой взгляд стал искать синие джинсы. А что толку! Спрыгнув с простенка и отряхнув поочередно ладонью от мелкой крошки носки, я надел ненавистные туфли и тотчас почувствовал себя снова, как в кандалах. Но не бежать же мне по этим древним камням в черных носках с туфлями в руках.

Через полчаса я уже брел сквозь толпу ротозеев на одном из тысячи рынков. Воздух здесь просто пропитан Востоком, в глазах снова рябит от лежащих фруктов и овощей, всяких там сладостей и пряностей, пряностей, пряностей... Вдыхаешь эти запахи всей шириной своей груди и надышаться не можешь. Дух просто захватывает! А теперь магазинчики, ларьки и киоски, боже мой, чего здесь только нет!.. Что-то надо купить Ане в подарок. И Жоре. Жоре - трубку из ливанского кедра покоев Ирода. А Анюте - вон ту сумочку из крокодиловой кожи... Или, может быть, вон те каменные фигурки, из фундамента самой Цитадели. Вот, вот что я ей куплю: белый деревянный крестик на ниточке!

А Юле?

А что можно купить в подарок той, кого в глаза ни разу не видел?

- И что же ты ей купил? - спрашивает Лена.

- Кому, Юле?

- Тине.

До подарков для Тины было ещё далеко.

Глава 19

Вдруг его ягодицы снова попались мне на глаза! Далеко впереди. На одно лишь мгновение. И я тотчас устремился за ними в погоню. Смешно вспомнить, но один только вид синей джинсовой ткани впрыснул в мои жилы порцию нетерпеливой свежей крови. И опять проснулся во мне дикий инстинкт пса, идущего по следу жертвы. Это был прилив новых сил и уверенности в своих действиях. Жаркая волна преследования подхватила меня, и даже мысли не мелькнуло хоть как-то остановить себя. Да нет! Нет!.. Не смотри на меня так! Я - не какой-то там голубой или розовый... Нет! Просто я уже ухватился за эти джинсы, как за соломинку! Я видел ведь не только эти джинсы, эту задницу, мое внимание привлекали в большей степени его белые толстые каучуковые подошвы, стоптанные по бокам! Такой каучук любил только Юрка! И так изнашивать подошву мог только он! Я помнил эту его слабость к каучуковой платформе. И кривизна этих уже до боли родных ног! Это его ноги!

Неужели я ошибаюсь, злился я на себя.

Я настиг его возле очередного обломка какой-то стены...

Все планы мои на сегодняшний вечер были разрушены, все деловые свидания перечеркнуты. Собственно, у меня было запланировано две встречи, на которые теперь мне было просто наплевать. Я позвонил только своим. Мне удалось выяснить, что по предсказанием нашей «Шныры» Юра-таки оказался здесь и живет в какой-то неброской гостинице на окраине города. И еще, что завтра в районе шести он должен совершить то, ради чего сюда, собственно, и приехал: свой очередной акт насилия. Все это должно было произойти в стенах Кнессета, который проходит, как известно, при открытых дверях, то ли у одного из гобеленов Марка Шагала, то ли в буфете или даже на улице у самой Меноры. Где именно должно совершиться это роковое событие мне и нужно было уточнить. Но, как сказано, на выяснение этих подробностей, мне уже было наплевать.

Итак, я настиг его в каком-то незнакомом районе...

Я до сих пор не видел его лица, и вполне могло статься, что зря

пошел на поводу у своей хваленой интуиции. Пока у меня не было никакого плана, как с ним себя вести. Схватить за рукав? Предстать перед ним и сказать: «Привет, это я»? Я шел наудачу, что называется, напролом. Между тем, он снова остановился, словно чуя мое преследование. Стоял, роясь в карманах, словно что-то искал. Я тоже рассматривал кусок какой-то стены, на которую смотрели десятка два глаз туристов. Краем глаза я, конечно, следил за синими джинсами. Вдруг я увидел, как он повернулся и пошел мне навстречу, штанины прошли совсем рядом, я видел белые кроссовки прямо перед собой, поскольку в этот момент завязывал шнурки собственных туфель. Он чуть не ударил меня по башке своим черным размашистым кейсом. Я испугался: что если он почувствовал слежку? Упасть на одно колено и перевязать шнурки - это первое, что пришло в светлую голову Нобелевского лауреата. Все это выглядит невероятным, но даю слово, так все и было. Проходя мимо над самой моей головой, он наверняка просверлил мой затылок холодным взглядом, но ничего подозрительного и уж тем более опасного для себя в моей позе, по всей видимости, не обнаружил, иначе я бы уже лежал ничком с пробитым черепом. Хотя вряд ли он стал бы так рисковать на глазах у множества прохожих. Вот какие страхи сидели в моей голове. Наконец, я поднялся с колена. Не оставалось ничего другого, как, наклонившись, отряхивать штанину и, повернув голову, бросить короткий взгляд в его сторону. Джинсы ушли уже довольно далеко, и теперь мирно шагали в противоположную сторону. Так бесцельно тратить время в наши дни может либо какой-нибудь жулик, либо заблудший турист, решил я, и снова, в который раз бросился его догонять. Теперь он шел быстро, словно опаздывал на свидание, и мне тоже пришлось прибавить шагу. Если он еще раз обернется и заметит меня, подумал я, мне каюк. Я любовался его уверенной походкой, широким шагом, развевающимися полами его кожаной куртки (они словно парусили, явно придавая ходу, как яхте), при этом он загребал руками, как веслами, чтобы уверенней пробиваться против течения толпы ротозеев-туристов, вяло, как бревна в воде, плывущих навстречу. Мы теперь плыли, как две торпеды, устремленные к одной цели. Так продолжалось минут десять-двенадцать. Я никогда так быстро не ходил, поэтому и мне пришлось расстегнуть молнию куртки. Ходьбе мешала и моя кожаная сумка, висевшая на левом плече, которую то и дело приходилось поправлять и придерживать рукой. Я неплохо знаю Иерусалим, но куда мы направлялись сейчас - понятия не имел. Между прочим, своей походкой мой объект Юру никак не напоминал. Юркину я бы сразу узнал. И волосы у него были слегка волнистыми, черные, красивая свежая стрижка. Правда, он был выше моего роста, может, чуточку выше, вероятно, за счет толстой подошвы своих кроссовок. И мы с Юрой, это придавало мне уверенности, были одного роста, и даже иногда путали свои пиджаки. Этот же был широк, довольно широк в плечах, и так крепко держался на ногах, что мне приходилось чуть ли не бежать за ним. Сзади я дал бы ему лет сорок семь, если бы он не был таким прытким. Взглянуть бы ему в глаза хоть разок, хотя б на его отражение в какой-то витрине. Вполне вероятно, что эта гонка с преследованием тот же час прекратилась.