Владимир Колотенко - Верю, чтобы познать

• Название: Верю, чтобы познать
• Автор: Владимир Колотенко
• Жанр: Научная Фантастика

Книга вторая.

Главные герои, освоив технологию клонирования человека, создают основы теории и методологию практического воплощения построения совершенного общества (Новой Атлантиды) путём клонирования известных исторических личностей (Эхнатон, Александр Македонский, Цезарь, Наполеон, Ленин, Эйнштейн…) и наших современников.

Георгий Чуич (главный герой) решается клонировать Иисуса Христа (Второе пришествие).

Клонированный Иисус – рукотворный бог – в назидание своим создателям, отважившимся замахнуться на Божий промысел, организует распятие Жоры и его казнь на костре усилиями тех, кого удалось клонировать.

Наследница фараонов и поэт божьей милостью, Тина предлагает свой Путь спасения человечества – Слово!

Ведь в Начале Всего было Слово! Её стихи – гимн совершенству! К тому же, Тина - посвящённая и «продвинутая», несущая в своём геноме сакральные знания шумеров и вавилонян, предлагает «спасительный Ковчег» - совершенствование сознания, позволяющий оглохшему и ослеплённому «достижениями» нашей цивилизации человечеству, пересечь границы непознанного и постичь тайны богов…

Её дочь, Элис, – зачаток новой расы людей…

Ей - и карты в руки…

---

Глава 20

Вдруг, как в плохом детективе, он нырнул в переулок направо, я за ним. Улочка оказалась безлюдной, мелькнула мысль: ничем хорошим это не кончится. Теперь между нами была пустота и каких-нибудь двадцать шагов. И ни души вокруг. Он сбавил скорость, и у меня появилась возможность передохнуть. Что если он почувствовал слежку? И что предпринять, если он остановится и обернется, и дождется, когда я подойду к нему? Бежать?.. Он не остановился, не обернулся, а вдруг исчез в развалинах какой-то древней стены, просто растворился в них, как вода в песке, и я с радостью отметил, что тотчас потерял к нему всякий интерес. В голове радостно мелькнуло: не он! И я стал убеждать себя в этом. Нет, не он! Я стоял у древних развалин все еще глубоко дыша и немо разговаривал сам с собой. У него же кудри на голове! И такая толстая шея. Эти мысли меня радовали: можно прекратить эту дурацкую слежку. Юрка никогда не ходил так стремительно, но всегда вразвалочку, не спеша, вальяжно покачиваясь из стороны в сторону. Этот же прет, как танк. Нет, не он. Я даже осмелился кашлянуть, чтобы придать себе уверенности. А эти руки! Как крылья ветряной мельницы. Юрка, правда, при быстрой ходьбе тоже размахивал руками, но не так рьяно. Чаще же они у него висели как плети, руки скрипача. Я стоял и размышлял, но меня не покидало чувство, что каждый камень этой древнееврейской кладки рассматривает меня своим каменным пытливым взглядом, словно испытывая на прочность: устою ли я под такой каменной тяжестью. Опасаясь, как бы стена не рухнула, я ретировался и вскоре вернулся в город. И на всем протяжении обратного пути кожей спины ощущал этот взгляд. Куда подевался предмет моего любопытства, я понятия не имел. Стало смеркаться, и я с чувством исполненного долга (до сих пор не могу объяснить это состояние) уселся за столик под открытым небом. Принесли еду, и я с львиным аппетитом набросился на горячую дымящуюся мясную пиццу, запивая ее прямо из жестянки холодным колючим шипящим пивом. В ту ночь я ни разу не проснулся. Погоня за привидением, а иначе эту слежку никак не назовешь, хорошенько меня измотала, и в который раз я с удовлетворением отметил, что проснулся только часам к восьми. Во всяком случае, со мной такое редко случалось, я чувствовал себя выспавшимся и хорошо отдохнувшим. Мне было неприятно вспоминать лишь бесславно выброшенный из жизни вчерашний день. (Лучше бы я Тину нашёл!). Но ничего не оставалось как продолжить поиски. Что бы там ни было, что бы не произошло неожиданного и невероятного, план оставался планом, программу следовало выполнять до конца, тем более, что по существу ведь ничего не было потеряно. Все должно было состояться сегодня. Правда, теперь мне нужно было самому принимать решение, где, в каком месте Иерусалима я должен находиться в момент рокового покушения, в буфете парламента, у семисвечного канделябра или еще где-нибудь? В котором часу? Что если эти место и время перенесены в другой район города или в другой город, или вообще на другой материк?

Конечно же, я дал маху! Как самый отъявленный мазохист я истязал себя плетьми самобичевания, плюясь и досадуя на свои мальчишеские поступки. Следить! Надо же! Какой позор, какое, в самом деле, мальчишество!

(Лучше бы увязался за Тиной где-нибудь на Майями или, на худой конец, на Мадагаскаре!).

Но надо быть честным до конца: азарт игрока, вдруг проснувшийся во мне, крепко порадовал меня. У меня, я знаю, заблестели глаза и застучало в висках. Какое это счастье снова чувствовать себя молодым! Итак, значит, план. Я выскочил из гостиницы, на ходу набирая номер телефона своих иерусалимских друзей, и тут же обнаружил еще один досадный промах - вчера я отключил телефон. Теперь я судорожно читал адресуемые мне послания. «Где ты, что случилось?» - примерно так можно было сформулировать все вопросы, которыми был забит мой аппарат. А между ними, как бой часов, повторялась одна и та же фраза: «всеотменяетсявсеотменя...». Все отменяется! Это было прекрасно! Но это был проигрыш, поражение, мое поражение. Весь мой пыл молодецкий тотчас пропал. Мне все-таки удалось дозвониться своим из группы поддержки.

- Да, - сказали мне, - все отменяется, мы ждем новых сведений, и как только что-нибудь прояснится, тут же тебе сообщим. Не отключай телефон!..

- O'key, - сказал я и набрал номер Ани, - привет...

(Почему на Мадагаскаре, а не на Курильских островах? Или Аляске?).

Глава 21

Было ясное синенебое утро, солнце золотило Наскальный Купол мечети Омара и маковки церкви Марии Магдалины. Иерусалим - это город мира, кипарисов и роз. Я стоял и любовался роскошными розами.

- Ань, привет, - повторил я, - прилетай?..

У меня и в мыслях не было предложить ей такое. Это был очередной мой заскок: «Прилетай!».

- Что-то случилось? - спросила Аня.

- Здесь такие розы.

- Я перезвоню, - сказала Аня и трубка запиликала.

Стало ясно, что я некстати вторгся своим звонком в Анин мир. Да и вряд ли бы Аня, появись она здесь сей же час, спасла бы меня от неминуемого провала. Я набрал номер Юли, но тотчас выключил телефон. О том, что это был полный провал, у меня не было никаких сомнений, и как бы я не прятался за всякие там объяснения, оправдания и самобичевания, было ясно как божий день: Юрка опять ускользнул. Я отрешенно бродил по городу, в ожидании каких-то решений - должен же быть хоть какой-нибудь выход! но ни одна здравая мысль не посетила меня, и только один вопрос сверлил мой мозг: ты сдался? (Да, и Тина, и Тина... Кап!.. Чтобы не затупилось сверло! Капп!..). Сказать откровенно, я прислушивался к телефону, надеясь, что кто-нибудь позвонит и хоть что-нибудь прояснит или предложит какой-то выход, но телефон упрямо молчал, а я рассматривал то витрины магазинов, то торговался на рынке, покупая какие-то сувениры, то тупо разглядывал чьи-то улыбающиеся лица, думая о своем. Без всякой надобности и эмоций, уныло и осоловело. Так я брел не зная куда, подгоняемый вялой толпой зевак, кто-то тыкался в спину, кто-то упирался мне в грудь, а однажды меня чуть не сбила машина, когда я поперся на красный. Единственное, что утешало меня в этом бестолковом шатании по городу было любование его древностью.

Запиликал телефон.

- Ты звонил?

Я был рад Юлиному голосу.

- Да, да!.. Знаешь...

- Ты в порядке?..

- Без тебя умираю.

- Я вылетаю?

- Нет, - сказал я, - нет, милая...

Мы говорили еще минут пять, затем я вспомнил, зачем я здесь.

Увлеченный бурлящим потоком туристов, я оказывался, то там, то сям... Вдруг оказывалось, что я никогда еще не был у этих витрин! Никогда еще не видел вон той церквушки, не слышал шелеста листьев вот этого крючковатого дерева, а о том, что вон та смоковница может помнить Иисуса, даже не знал. Все это было весьма любопытно. Я наслаждался новыми впечатлениями, а созерцание витражей Шагала привело меня просто в абсолютный восторг. Знакомые джинсы я увидел случайно, у меня даже замерло сердце. Показалось? Нет, я видел родные до боли складки на подколенных ямках, милые моему взгляду упругие ягодицы. Впервые в жизни меня взволновал Юркин зад. Надо же! Если это был даже не Юра (а, скажем, Тина!), я благодарен судьбе за эту случайную встречу. В конце-то концов, нужно же в этом деле поставить точку. Та же желтая распахнутая куртка, та же черная кудрявая башка, в руке тот же кейс. Было впечатление, что вся его фигура просто притишила ход, чтобы я мог уцепиться за нее взглядом. Я обмер, волна удушливого крепкого жара обдала меня. Что делать? Накинуться на него сзади, ухватить за штанины, за рукава, впиться в кудри: этотыэтотыэтоты?! Забежать вперед и заглянуть в глаза? Я перешел на другую сторону улицы, обогнал его шагов на двадцать, снова перешел на его сторону и пошел навстречу. Это был самый верный отважный ход. Я просто вылупил глаза и теперь сверлил его насквозь. Я уперся в него взглядом, словно штыком. Юрка! На нем были темные роговые очки. Это был Юркин лоб, я узнал и очертания губ, и даже родинку на левой щеке. Подбородок был точно таким же, как и сто лет назад, не было только этой складки. Не было и таких глубоких носогубных складок и этого шрама на левой скуле. Это был он и не он. С непременным кейсом в руке. Мы как два козлика на бревне встали друг перед другом.

- Sorry, - сказал он, улыбнувшись, и сделал шаг в сторону, пропуская меня. Он даже не взглянул на меня, во всяком случае я не почувствовал его взгляда. Стекла очков холодно смотрели куда-то в сторону.

Его голос. Это был чужой голос. Я не мог ошибиться.

- I beg your pardon, - сказал он еще раз, и губы его дрогнули в приветственной полуулыбке.

Я нагло рассматривал его, пока он выжидал, но ни один мускул не дрогнул на его лице. Оно показалось мне чужим и безликим, было в нем даже что-то неприятно-отталкивающее. Его взгляд был устремлен мимо меня. Мне ничего не оставалось, как буркнуть себе под нос свое «thank you very much» и воспользоваться его предложением пройти первому. Он не только не обратил на меня внимания, он просто не заметил меня, как не замечают шнурки на собственных туфлях или мелькающие дворники на ветровом стекле в дождливую погоду. Я был задет за живое? Да нет. Просто во мне вдруг проснулось припрятанное ворохом повседневных проблем чувство собственного достоинства. Никто так пренебрежительно еще не относился ко мне. Собственно, мне было наплевать на все эти сентиментальные штучки, меня огорчило лишь то, что и на этот раз я потерпел фиаско. Да, надо признать, интуиция стала подводить меня. Но, если следовать логике, я и не мог в этом черноволосом самоуверенном снобе обнаружить свидетеля тех давних событий, когда мы вместе делили, так сказать, и хлеб, и табак, и вино, и воду. И разве я рассчитывал на какой-то успех? Третий раз я встретил его у Стены плача. Я подумал, что это какое-то наваждение. (Кап!). Он стоял и смотрел на Стену, как смотрят на тигра в клетке. И только руки, точнее пальцы, сплетенные в замок над поясом, выдавали его. Два больших пальца, вращаясь, словно гнались друг за другом. Это была, его, Юркина дурная привычка. Когда он вот так стоял в раздумье, кто-нибудь, проходя мимо, всегда задавал ему один и тот же вопрос: «Ты куда едешь?» И он отвечал: «Домой». «Там же немцы». «А мы не боимся» - отвечал он и вращал пальцами наоборот. Привычка - как идентификационный код. Я узнал эти руки! Такие же, как и сто лет назад длинные холеные пальцы музыканта с коротко стрижеными ногтями, с белыми полулуниями у оснований, всегда готовые прийти на помощь друг другу, настороженные, но и уверенные в себе, готовые к преодолению любых трудностей, вставших вдруг на пути хозяина... Я узнал эти руки! Я помню, как они держали хрупкую стеклянную пипетку, как вращали шары рычагов настройки электронного микроскопа... Я помню, как они брали скрипку... Я помню даже, как они спасли муравья...