Дженди Нельсон - Я подарю тебе солнце

• Название: Я подарю тебе солнце
• Автор: Дженди Нельсон
• Жанр: Современная проза
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-386-09203-0

Выход дебютного романа Дженди Нельсон ознаменовал появление в современной молодежной литературе нового и талантливого дарования.

Второй роман писательницы «Я подарю тебе солнце» моментально занял первые строчки в списках бестселлеров. Книга стала лидером продаж в 32 странах, была удостоена всех возможных наград и принесла Дженди Нельсон мировую известность, а права на экранизацию куплены задолго до выхода книги.

Ноа и Джуд. Брат и сестра, такие разные, но самые близкие друзья на свете. До тех пор, пока страшная семейная трагедия не разлучила их. Спустя три года они встретились снова. Какие испытания им предстоит пройти, чтобы научиться снова понимать друг друга?

Это роман о дружбе и предательстве, творчестве и поисках себя и конечно же о любви во всех ее проявлениях.

---

– Анкилостома, – робко говорю я.

– Сделай всем одолжение, о ужасная, – возмущается бабушка, – держись подальше от отцовских медицинских журналов.

И хотя со смерти бабушки прошло уже больше трех лет, являться мне она начала только два года назад. Всего через несколько дней после маминой гибели я вытащила из шкафа старый «Зингер», бабушкину швейную машинку, и как только я ее подключила и в комнате зазвучало знакомое сердцебиение колибри, она оказалась на стуле рядом со мной, с булавками во рту, как и раньше, и сказала: «Строчка зигзагом – последний писк моды. Кромка будет просто гламурная. Вот погоди, сама увидишь».

Мы шили вместе. И вместе охотились за удачей: искали четырехлистный клевер, птичек из морского ежа, красные отполированные морем стекляшки, облака в форме сердечек, первые весенние нарциссы, божьих коровок, дам в шляпах не по размеру. «Лучше ставить на всех лошадей сразу», – говорила она. «Загадывай желание, быстро», – говорила она. И я ставила. Я загадывала. Я была ее ученицей. И это до сих пор так.

– Вон они, – говорю я бабушке, и сердце начинает колотиться в груди в предвкушении прыжка.

Ноа и Хезер стоят на краю обрыва, смотрят на пенистые волны. Он в плавках, она в длинном синем плаще. Хезер отличный доносчик, потому что она постоянно находится неподалеку от моего брата. Она ему как животное-хранитель, ласковое странноватое существо не от мира сего, и я не сомневаюсь, что у нее где-то есть целый сундук с пыльцой фей. Мы с ней уже довольно давно вступили в тайный сговор, сверхзадача которого – не дать Ноа утопиться. Единственная проблема в том, что Хезер сама в спасатели не годится. Она вообще не заходит в воду.

Уже миг спустя Ноа летит вниз раскинув руки, словно распятый. Я испытываю прилив адреналина.

А потом, как всегда, он замедляется. Не могу этого объяснить, но мой брат почему-то долетает до воды лишь целую вечность спустя. Я успеваю несколько раз моргнуть, пока он висит в воздухе, словно на канате. Я уже стала думать, что у него либо особые отношения с гравитацией, либо у меня самой реально кучи пуговиц не хватает. Хотя один раз я читала, что переживания могут сильно искажать восприятие пространственно-временного континуума.

Обычно Ноа прыгает лицом к горизонту, а не спиной, так что раньше я никогда не видела, как он выглядит во время этого своего полета в воздухе спереди, с головы до пят. Шея у него изогнута дугой, грудь тоже выпирает вперед, и даже издалека видно, что лицо открытое, как и раньше, и в этот раз он тянется руками вверх, словно пытается удержать кончиками пальцев все это жалкое небо.

– Только посмотри, – говорит бабушка, и в ее голосе звучит изумление. – Вот он. Наш мальчик вернулся. Он в небе.

– Он как будто с собственного же рисунка, – шепчу я.

Значит, Ноа ради этого постоянно прыгает? Чтобы хоть на миг стать тем человеком, каким он был раньше? С ним случилось самое страшное, что могло произойти, – он стал нормальным. Все пуговицы на месте.

За исключением вот этого пункта. Прыжки с Дьявола стали для Ноа идеей-фикс.

Наконец он ударяется о воду – совершенно без брызг, словно он вообще не набрал скорости, словно его аккуратно опустил на поверхность какой-то добрый великан. А потом брат уходит под воду. И я говорю ему: «Заходи», но наша близнецовая телепатия давно закончилась. Когда умерла мама, он от меня закрылся. А теперь, после всего случившегося, мы друг друга избегаем – даже хуже, отталкиваем.

Ноа один раз взмахивает руками. Ему плохо? Вода, наверное, ледяная. И он не в тех плавках, в которые я вшила травы-обереги. Так, теперь он плывет изо всех сил, прорываясь сквозь хаотические течения, окружающие утесы… и вот он выбирается из опасной зоны. Я громко выдыхаю, я даже не заметила, что до этого сидела затаив дыхание.

Я наблюдаю за тем, как Ноа выкарабкивается на пляж, а потом на утес, опустив голову, подняв плечи, думая лишь Кларк Гейбл знает о чем. И во всем его существе не осталось и следа того, что я только что видела у него на лице. Душа опять закопалась куда-то поглубже.

Вот чего я хочу: схватить брата за руку и убежать обратно сквозь время, и чтобы годы, словно ненужные куртки, свалились с наших плеч.

А все постоянно выходит не так, как думаешь.

Чтобы обернуть судьбу вспять, надо встать в поле с ножом, направленным по ветру.

Невидимый музей. Ноа. 13,5 года

Я перевожу отцовский бинокль от леса и улицы перед нашим домом на утес и океан за ним и отмечаю, что вероятность районных террористических атак падает. Я сижу на крыше, тут самый лучший наблюдательный пункт, а Фрай с Зефиром гребут по волнам на досках. Видно, что это они, потому что у них над головами мигают таблички: «Больные придурочные пучеглазые и бородавчатые сраные человеконенавистники». Хорошо. Мне через час надо быть в художке, и теперь в кои-то веки можно будет пройтись по улицам, а не красться по лесу, прячась от Фрая. Зефир по какой-то причине (Джуд? Конкретный долдон?) пока оставил меня в покое, но, куда бы я ни пошел, меня преследует Фрай, бежит за мной, как обезумевший кобель за мясом. Самая важная его мечта на это лето – сбросить меня с обрыва.

Я мысленно отправляю в их адрес стаю голодных больших белых акул, потом отыскиваю на пляже сестру, увеличиваю. Вокруг нее все те же девчонки, с которыми она тусовалась всю весну и до настоящего момента лета – вместо меня. Это миловидные осы в ярких бикини, и загар их сверкает так, что видно за несколько километров. Я об осах знаю все: если одна из них подает сигнал бедствия, то весь улей готов нападать. Для человека вроде меня это может оказаться смертельно.

Мама говорит, что нынешнее поведение Джуд обусловлено гормонами, но я знаю, что она просто меня ненавидит. Сестра уже давно перестала ходить с нами по музеям, что, наверное, и хорошо, потому что до этого ее тень постоянно пыталась придушить мою. Я видел это и на стенах, и на полу. А в последнее время я иногда по ночам застаю ее тень возле моей кровати, она пытается утащить сны из моей головы. Но я прекрасно представляю, чем Джуд занимается вместо музеев. Я уже три раза замечал у нее засосы на шее. Она уверяла, что это укусы насекомых. Конечно. Я, пока шпионил, слышал, что они с Кортни Баррет ездят по выходным на центральную набережную на великах и там соревнуются в том, кто больше мальчиков поцелует.

(ПОРТРЕТ: Джуд вплетает мальчиков одного за одним себе в косы.)

Правда: Джуд не обязательно посылать за мной свою тень. Она ведь может повести маму на пляж и показать ей одну из своих летающих женщин из песка, пока их не смоет прибой. И после этого все изменится. Хотя я этого не хочу.

Совершенно.

Я на днях опять наблюдал с утеса, как она работает. На обычном месте, через три бухты от всех. Это была большая округлая женщина, барельеф, как всегда, только в этот раз она наполовину превратилась в птицу – и получилось настолько невероятно, что у меня в голове завибрировало. Я щелкнул ее на папин фотоаппарат, но потом на меня нашло нечто ужасное и червивое, и как только Джуд ушла настолько, что не могла меня ни видеть, ни слышать, я съехал по обрыву до самого низа, пробежал по песку и, крича словно обезьяна-ревун – а она просто небывалый звук издает, – всем телом влетел в эту офигительную женщину-птицу, кувыркаясь и колотя по ней ногами, пока не разрушил в ноль. В этот раз я даже не смог дождаться, чтобы ее смыл прибой. Песок забился всюду: в глаза, в уши, в горло. Я даже несколько дней спустя находил его на себе, в постели, в одежде, под ногтями. Но это надо было сделать. Она оказалась слишком хороша.

А если бы мама пошла гулять и увидела ее?

А если настоящий талант у Джуд? Разве это исключено? Она может оседлать волну высотой с дом, спрыгнуть откуда хочешь. Ей кожа впору, и у нее есть друзья, папа, дар Свитвайнов, а помимо ног и легких – плавники и жабры.

Она излучает свет. А я – тьму.

(ПОРТРЕТ, АВТОПОРТРЕТ: Близнецы: Луч света и луч тьмы.)

От таких мыслей у меня скручивает все тело, как полотенце, когда его выжимают.

И со всего спиралью сходит свет.

Я перевожу бинокль обратно по обесцвеченной горе к обесцвеченному фургону для переездов, который припаркован у обесцвеченной двери в двух домах от нас…

– Черт, где Ральф? Черт, где Ральф? – кричит соседский попугай-Провидец.

– Не знаю, дружище. И никто, похоже, не в курсе, – тихонько говорю я, разглядывая грузчиков, их двое, те же, что и вчера – они не обесцветились, о бог мой, совсем не обесцветились – они просто жеребцы, оба, я уже определил, что один гнедой, а второй пегий. Они затаскивают в дом черное пианино. Я приближаю настолько, что становится видна каждая капля пота на их раскрасневшихся лбах, он стекает вниз, по шее, оставляя белые прозрачные пятна на белых футболках, и они липнут к телу, словно кожа… Какой крутой бинокль! Каждый раз, когда гнедой поднимает руки, показывается загорелая полоска его лоснящегося живота. Он даже более мускулистый, чем Давид. Я сажусь, кладу локти на колени, смотрю и смотрю, и меня охватывает головокружение и жажда. Вот они понесли по лестнице диван…