Дженди Нельсон - Я подарю тебе солнце

• Название: Я подарю тебе солнце
• Автор: Дженди Нельсон
• Жанр: Современная проза
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-386-09203-0

Выход дебютного романа Дженди Нельсон ознаменовал появление в современной молодежной литературе нового и талантливого дарования.

Второй роман писательницы «Я подарю тебе солнце» моментально занял первые строчки в списках бестселлеров. Книга стала лидером продаж в 32 странах, была удостоена всех возможных наград и принесла Дженди Нельсон мировую известность, а права на экранизацию куплены задолго до выхода книги.

Ноа и Джуд. Брат и сестра, такие разные, но самые близкие друзья на свете. До тех пор, пока страшная семейная трагедия не разлучила их. Спустя три года они встретились снова. Какие испытания им предстоит пройти, чтобы научиться снова понимать друг друга?

Это роман о дружбе и предательстве, творчестве и поисках себя и конечно же о любви во всех ее проявлениях.

---

Я закрываю ставни на весь их разговор, в особенности о том, каким мама станет привидением. Если мама умрет, солнце погаснет. И точка.

Вместо всего этого я думаю о сегодняшнем дне.

О том, как я ходил от картины к картине и просил каждую из них меня съесть, и они все соглашались.

Как все время кожа была мне впору, и ни разу не собиралась складками в районе лодыжек, и не утягивала череп до размеров булавочной головки.

Мама барабанит по столу, и я возвращаюсь к реальности.

– Ну, посмотрим, что в альбомах, – воодушевленно говорит она.

Я сделал четыре рисунка пастелью из постоянной коллекции —

Шагал, Франц Марк и два Пикассо. Я выбрал их потому, что было ясно – эти картины смотрят на меня так же пристально, как и я на них. Она сказала что нет необходимости делать прямо точные копии. Я вообще не стал копировать. Я встряхнул оригиналы в своей голове и выдал их с сильным налетом себя.

– Я первый, – вызываюсь я, впихивая маме свой альбом. Джуд снова закатывает глаза, на этот раз 7,2 по шкале Рихтера, все здание шатается. Но мне плевать, я не могу ждать. Пока я сегодня рисовал, что-то произошло. Как будто глаза заменили на новые, получше. И я хочу, чтобы мама это заметила.

Она медленно перелистывает, потом надевает бабушкины очки, которые висят у нее на шее, и снова просматривает рисунки, а затем еще раз. В какой-то момент она смотрит на меня так, словно я превратился в звездоноса, а потом возвращается к альбому.

Все звуки кафе: голоса, жужжание кофемашины, звон и звяканье тарелок и стаканов смолкают, пока ее указательный палец парит над каждой частью страницы. Я смотрю ее глазами и вижу вот что: они хороши. У меня такое чувство, как перед запуском ракеты. Я точно попаду в ШИК! И у меня еще целый год впереди, чтобы точно это гарантировать. Я уже попросил мистера Грейди, нашего преподавателя по рисованию, научить меня после уроков смешивать масляные краски, и он согласился. Когда мне начинает казаться, что мама наконец закончила, она возвращается в начало. Она просто не может остановиться! Ее лицо кишит счастьем. Ах, и я весь закружился.

Пока на меня не начинается атака. Психический воздушный налет со стороны Джуд. (ПОРТРЕТ: Позеленела от зависти.) Кожа: лайм. Волосы: шартрез. Глаза: лес. Вся: зеленый, зеленый, зеленый. Она открывает пакетик сахара, просыпает немного на стол, а затем делает отпечаток пальца с кристаллами на обложке своего альбома. Бредовый совет из бабушкиной библии на удачу. Мои кишки словно наматывают на кулак. Мне бы надо уже вырвать у мамы альбом, но я не делаю этого. Не могу.

Когда бабушка С. гадала нам с Джуд по ладони, она всегда говорила, что в наших линиях столько зависти, что хватит нам по десять раз жизни перепортить. И я знаю, что тут она права. Когда я рисую нас с Джуд с прозрачной кожей, у нас в животах всегда гремучие змеи. У меня всего несколько. А у сестры последний раз было семнадцать.

Мама наконец-то закрывает мой альбом и отдает мне. И объявляет нам обоим.

– Конкурс – это глупо. Давайте посвятим субботы тому, чтобы смотреть на чужие работы и учиться самим. Согласны, дети?

Говорит это она, даже не открыв альбома Джуд.

Мама берет свою чашку с горячим шоколадом, но не пьет.

– Невероятно, – произносит она, медленно качая головой. Она о рисунках Джут вообще забыла? – Чувствительность Шагала с палитрой Гогена, но в то же время точка зрения строго твоя собственная. А ты еще так молод. Ноа, это потрясающе. Просто потрясающе.

(АВТОПОРТРЕТ: Мальчик ныряет в озеро света.)

– Правда? – шепчу я.

– Правда, – на полном серьезе отвечает она. – Я поражена.

У мамы что-то поменялось в лице – словно по центру немного разошлась занавеска. Я украдкой бросаю взгляд на Джуд. И вижу, что она зажалась в уголке у себя внутри, я тоже так делаю в экстренных случаях. У меня внутри есть такое место, куда можно заползти, и никто не достанет, как бы там ни было. Но я не знал, что и у нее такое есть.

Мама этого не замечает. Хотя обычно она видит все. Но сию минуту она не обращает внимания ни на что, словно ей прямо сейчас снится сон.

В какой-то момент она наконец приходит в себя, но уже слишком поздно.

– Джуд, милая, давай и твой альбом, мне не терпится увидеть, что получилось у тебя.

– Ни к чему, – отвечает сестра с показным блеском; ее альбом уже спрятан глубоко в рюкзак.

У нас с Джуд много игр. Ее любимая «Как бы ты хотел умереть» (Джуд: замерзнуть, я: сгореть). И «Утопленник». В «Утопленнике» задается такой вопрос: если бы мама и папа тонули, кого бы ты спас первым? (Я: маму, Джуд: по настроению.) Есть еще одна разновидность: если бы мы тонули оба, кого бы папа стал спасать первым? (Джуд.) Маму мы за тринадцать лет не разгадали. Мы понятия не имели, за кем она бросится в воду первым.

До настоящего момента.

Мы понимаем это оба, даже не перекинувшись взглядами.

История удачи. Джуд. 16 лет

Три года спустя

Вот она, я.

Стою рядом со своей скульптурой в студии ШИКа с четырехлистным клевером в кармане. Я все утро проползала на четвереньках на поляне с клевером возле школы, но безрезультатно – все оборвали. Но потом случилась эврика! Я прилепила четвертый листок к обычному клеверу суперклеем, завернула в полиэтилен и положила в карман свитшота вместе с луковицей.

Библия – мое оружие, и я, так сказать, воинствующая. У кого-то это библия Гедеона, у меня – бабушки Свитвайн. Вот примеры цитат оттуда.

Человек, обладающий четырехлистным клевером, не подвержен никакому дурному влиянию.

(В художке дурного влияния много. В особенности сегодня – это не только день разбора моей работы, у меня еще и встреча с художественным руководителем, и меня могут отчислить.)

Чтобы избежать серьезного заболевания, носи в кармане луковицу.

(Сделано. Осторожность не помешает.)

Если мальчик угощает девочку апельсином, ее любовь к нему приумножится.

(Пока не доказано. Меня мальчики апельсинами еще не угощали.)

Привидения никогда не касаются ногами земли.

(Скоро увидим.)

Звенит звонок.

И входят они. Остальные ученики второго года обучения работе с глиной. И каждый из них готов придушить меня подушкой. Ой, я хотела сказать: они ошеломленно смотрят на мою скульптуру. Задали снова автопортрет. Я решила работать в стиле абстракционизм, то есть склеить из кусочков. У Дега были его танцовщицы, а у меня кусочки. Разбитые, склеенные. Это уже восьмая такая работа.

– Что тут удалось? – спрашивает Сэнди Эллис, керамист, наш преподаватель, и в то же время мой руководитель. Так он начинает все разборы.

Никто не говорит ни слова. Настоящий оценочный сэндвич в школе инопланетян Калифорнии начинается и оканчивается похвалой – а между этим все вываливают те гадости, которые думают на самом деле.

Я осматриваю весь класс, не двигая головой. Керамисты второго года обучения – репрезентативная выборка учеников ШИКа: высоко воспарившие от гордыни разносортные кричащие дебилы. А нормальные стандартные люди вроде меня – если не считать парочки незаметных бзиков, разумеется, но у кого вообще никаких отклонений нет? – здесь исключение.

Я знаю, что вы думаете. Что Ноа в этой школе место, а мне нет.

Сэнди тоже осматривает класс поверх круглых темных очков.

Обычно все сразу бросаются обсуждать, но сейчас в студии слышно лишь электрическое гудение флуоресцентных ламп. Я наблюдаю за временем на старых маминых часах – они были у нее на руке, когда два года назад ее машина сорвалась с обрыва. Смерть наступила мгновенно. И теперь они тикают у меня на запястье.

Дождь в декабре – к внезапным похоронам.

(Он лил весь декабрь перед ее смертью.)

– Ну, ребята, что вам нравится в работе «Я разбитая – кусочки № 8»? – Сэнди неторопливо поглаживает свою всклокоченную бородку. Если бы мы все превратились в своих животных из зеркала (Ноа постоянно заставлял меня играть в это в детстве), Сэнди оказался бы старым козлом. – Мы с вами говорили о точке зрения, – продолжает он, – давайте обсудим нашу Бедж с этой стороны?

В школе меня прозвали Бедж, сокращение от «Бедовая Джейн/Джуд», за невезучесть. Мои работы не просто растрескиваются в печи. В прошлом году в гончарной студии некоторые мои вазы ночью, когда никого не было, когда окна были закрыты, когда ближайшее землетрясение было зарегистрировано в Индонезии, якобы сами попрыгали с полок. Сторож, работавший в ту ночь, ничего не мог объяснить.

Никто тогда не понял правды, кроме меня.

Калеб Картрайт вскидывает обе руки в жесте, довершающем его образ мима: черная водолазка, черные обтягивающие джинсы, черная подводка, черная шляпа-котелок. Он в целом довольно секси в стиле кабаре и с претензией на тонкий художественный вкус, хотя я этого не вижу. Я бойкотирую пацанов. Они не допускаются в поле моего зрения, а на мне самой надет абсолютно надежный невидимый костюм.