Дмитрий Юрьев - Режим Путина. Постдемократия

• Название: Режим Путина. Постдемократия
• Автор: Дмитрий Юрьев
• Жанр: Публицистика
• Год: 2005
• ISBN: 5-902048-23-0

Со сталинских времен в ткань русского языка вплелось негативное отношение к слову «режим». Режимы были только «у них» и только диктаторские: Франко, Салазара, Чанкайши, Пиночета…

Лишь профессиональный язык механиков сохранил натуральный исходный смысл: режим работы двигателя – нормальный. Эта книга о мечте Президента нормализовать работу государственной машины, о стремлении к этому и о множестве барьеров на пути к решению этой задачи.

Одни барьеры застарелые, другие порождены отчасти предвидимыми, но все равно внезапными обстоятельствами: от Беслана и казуса Ходорковского до навыков бюрократий, партий и движений, бизнеса и, наконец, всякого российского человека, которому надлежит стать гражданином.

---

Единственным элементом новой российской государственности, который прошел всю необходимую процедуру общественной легитимации (был задуман и предложен для обсуждения политиками, введен решением всенародного референдума, признан элитой, четыре раза подтвержден в ходе общероссийских выборов и продолжает находиться в центре политической конфигурации страны), остается пост президента.[16] И человек, который этот пост занимает. Введение поста президента оказалось единственным программным требованием, выдвинутым на исходе советской эпохи и осуществленным в полном объеме, и единственным же социально-политическим установлением, эффективно внедренным в государственный механизм и в массовое сознание после распада СССР

Однако судьба президента как института в высшей степени драматична. На исходе своего президентства бывший всенародный любимец Борис Ельцин стал «главой государства для порки». Разрушение эмоционально-политического контакта между президентом и обществом было основано прежде всего на чувстве «делегированной общественной обиды», когда под влиянием многолетних пропагандистских усилий общественное сознание «вытесняет» нежелательные мысли о собственной ответственности за развал важной и масштабной работы по созиданию новой государственности, возлагая одновременно всю вину на единственного человека, которого можно назвать и символом, и реальной основой этой государственности. Столь же драматичным стало и положение второго президента России – Владимира Путина, – оказавшегося в фокусе острейших массовых ожиданий, причем как оптимистических, так и самых катастрофических.

Более того, именно в президенте – и как в личности, и как в политическом институте – сконцентрировались сегодня «в латентной фазе» все вероятные для России линии развития в XXI веке.

С ЦАРЕМ В ГОЛОВЕ

Особая историческая роль президентской власти в судьбах постсоветской России определена многовековой историей взаимоотношений власти и общества в нашей стране, взаимоотношений, которые, невзирая ни на какие исторические потрясения и революции, оставались ограничены рамками необычайно устойчивых социально-политических архетипов.

С самого начала существования российской государственности (в ее послетатарской, «московской» фазе) верховный владыка был не «первым среди равных», но единственным. Его власть в отношении «аристократов» была столь же полной и безраздельной, сколь и в отношении собственной челяди. Российская боярско-дворянская «аристократия», превратившись в сообщество в той или иной степени «служилых», «тяглых» людей, никогда не являлась реальным центром власти. Об удивительной устойчивости, неизживаемости «самодержавных» политических архетипов в России удачные революции свидетельствуют даже в большей степени, чем неудачи, подобные восстанию декабристов. Еще более удивительно, что все крупные революции на протяжении веков российской истории были направлены, казалось бы, именно на коренное изменение самых основ государственности, на то, что в соответствующую эпоху казалось главным средоточием «самодержавства». Более того, всякий раз выяснялось, что, будучи отброшен, «самодержавный» архетип возрождается в российской политике снова и снова, во все более безраздельном и бесконтрольном качестве.

Крупнейшей социально-политической революцией была Петровская реформа. Она нанесла удар по тому, что казалось смысловым центром косности и «азиатчины» русского допетровского царизма, – по сословной иерархии. До Петра можно было думать, что самодержавие воплощается во всей многосоставной боярско-дворянской пирамиде, вершиной которой является царь. Именно эта пирамида была безвозвратно разрушена «народным царем» и заменена Табелью о рангах, допускавшей в принципе рекрутирование в состав правящей элиты представителей самых широких слоев общества. Но в результате возникшая петербургская имперская система власти предстала еще более самовластной, еще более персонифицированной в «первом лице», еще менее связанной формальными ограничениями.

Смысловым центром политических процессов в XIX веке был «крестьянский вопрос». Казалось, что именно в сохранении «рабства» – корень политической несвободы, основа немодифицируемости самодержавия. Но ни великая александровская реформа 1861 года, ни октябрьский манифест 1905 года не сделали российское общество менее «царецентричным» и не ослабили всеобщих «царебежных» настроений. Более того, после освобождения крестьян особенно наглядной стала несамостоятельность, неосновательность правящего класса, не укорененного теперь уже ни в принадлежности к замкнутой касте, ни во владении и управлении – по праву – маленькими человеческими сообществами.

Революционные потрясения 1917 года были направлены непосредственно против самодержавия как такового и против православия как его идейной основы. Было провозглашено атеистическое правление народных масс, «власть Советов», где от лица народа выступают обезличенные, аморфные «совнаркомы», «ЦИКи» и прочие аббревиатуры и где первого лица не должно было быть в принципе (кстати, должность председателя совета министров – народных комиссаров перешла соввласти по наследству от царского режима и была сперва по традиционному восприятию должностью второстепенной: министров-председателей цари меняли многократно и произвольно). Но первым председателем совнаркома стал Владимир Ульянов по прозвищу Ленин, именуемый, как правило, вождем пролетариата. А затем безраздельным, никем не контролируемым самодержцем стал человек, должность которого вообще называлась «секретарь»…[17]

Но и на этом не остановилась непрекращающаяся внутренняя борьба народа России с царем в собственной коллективной голове. Популярный советский анекдот гласил: «Ленин доказал, что государством может управлять пролетариат, Сталин – что государством может управлять личность, Хрущев – что любой дурак, а Брежнев – что государством можно вообще не управлять». Анекдот анекдотом, но развитие системы управления в советские годы продолжалось в прежнем направлении: всякий раз отвергалась, казалось бы, сердцевина самодержавия на современном этапе, но на следующем этапе находились какие-то неожиданные внутренние резервы, и обновленная форма правления по своей сути оставалась прежней. Разрушена сакральная основа самодержавия – православие и монархия, и на их месте возникает самодержавие на основе узурпации, диктатуры по праву захвата власти организованным партийно-преступным сообществом. «Преодолен культ личности» – во главе режима оказываются несоразмерные масштабу власти люди, будь то «любой дурак» (вовсе не дурак, но по масштабу личности, образования и кругозора совершенно неадекватный «царской власти» Хрущев), будь то вообще пустое место (умирающие, не контролирующие себя старцы Брежнев и Черненко). Но пределов для их власти становится все меньше как за счет усложнения и усиления аппарата власти, так и за счет снижения качества и уровня любой возможной оппозиции (и внутри системы, и вне ее).

…Крушение советской власти нанесло, казалось бы, последний удар по принципам старой российской политики – политики принципиально антидемократической. В ходе преобразований сначала «по инициативе КПСС», потом без оглядки на компартию, вопреки ее тщетным попыткам сопротивления, вопрос о «первом лице» новой власти вообще не казался сколько-нибудь значимым: речь шла всего лишь о повышении эффективности сначала демократических преобразований, потом – радикальных реформ. В фокусе общественного отторжения оказался на сей раз кастовый характер старой власти, ее оторванность от народа, ее принципиальная независимость от народного волеизъявления. И в результате Россией – впервые за всю ее тысячелетнюю историю – стало управлять первое лицо, свободно избранное всеобщим, прямым, равным и тайным голосованием.

Более того, можно утверждать, что первоначально характер взаимоотношений российского президента и избравшего его народа был действительно демократическим и не имел никакого отношения к старой самодержавной парадигме. Пост президента России, порожденный демократическим движением в РСФСР – одной из союзных республик СССР, – представлял собой в тот момент пост высшего народного трибуна, высшего защитника народа от «союзной бюрократии», высшего, демократически избранного ходатая по делам народа перед «царем», в роли которого на тот момент выступал недемократически и невсенародно избранный генсек ЦК КПСС – президент СССР.[18]

Роль, сыгранная Михаилом Горбачевым в межеумочной ситуации 1990–1991 годов, может быть названа неудавшейся попыткой прививки от угрозы демократии.

Колоссальный и ни с чем не сравнимый в новейшей истории России кредит всеобщего доверия, обрушившийся на 54-летнего «молодого» генсека в 1985 году с первых его попыток говорить без бумажки, международная «горбомания», сравнимая по размаху разве что с любовью европейских либералов к Сталину, а главное, эмоциональное и политическое ощущение грандиозности скачка «Ставрополь – Кремль» – все это не могло не придать Горбачеву колоссальной уверенности в своих силах, средствах и правах. Реально совершенного им в политической сфере меньше, но тоже хватает, хотя это не совсем то, что приписывают Горбачеву он сам, его сторонники и противники.