Виктор Улин - Снайпер

• Название: Снайпер
• Автор: Виктор Улин
• Жанр: Русское современное

В мирную жизнь обитателей некоего дома вторгается поддерживаемый госструктурами трест, который способен в попрание всех норм поставить новый дом окно в окно, лишив прежних жителей элементарных жизненных благ. И обычный индивидуум – еврейский скрипач Айзик Фридман – под давлением обстоятельств превращается в совершенно иного человека…

Роман стоит прочитать каждому россиянину, ощущающему над собой гнет государства. Проблемы не решатся, но на душе станет легче.

---

Геннадий с доброй усмешкой посмотрел на своего друга.

– Так-то оно так, – снова улыбнулся Фридман. – Но ты ошибаешься на мой счет. Я винтовку не только видел, но даже, как ты изволил выразиться, в руки брал. И не просто брал, а некоторое время занимался стрельбой и, как на странно, достиг некоторых результатов.

– Этого не может быть. Не вяжется. «Не верю», как сказал бы Станиславский, мать его в гробовую плиту. Еврей и винтовка. Два несопоставимых понятия.

– Это миф, рожденный неверным восприятием. И позднейшим давлением еврейской общины, заставлявшей своих членов жить в непротивлении злу якобы для предотвращения еще большего зла ответного, – возразил Фридман. – А у нас была история. Например, наш… ну то есть иудейский полководец Иисус Навин…

– Что-то ты путаешь, – перебил Савельев. – Иисус как раз предлагал подставить правую щеку после левой. Или наоборот, левую после правой. Во всяком случае, полководцем его не назвать.

– Ты библии не знаешь. Как любой продукт советской эпохи. Мы говорим о разных Иисусах. Ты вспомнил о патлатого придурка из Назарета. А я имел в виду ветхозаветного Иисуса Навина. Который поддерживал в такой боевой дух, что от одного лишь крика его воинов – евреев, прошу отметить! – рухнули стены осаждавшегося Иерихона…

– Так то было давно, – возразил бывший журналист так, словно Иисус Навин мог чем-то помочь в борьбе с «ИКСом».

– Были и потом. Например один из отцов современного Израиля, генерал Бен Гурион.

– Бен Гурион… Который зверствовал над арабами?

– Арабы сами кого хочешь живым на куски порежут. Все это гнусная советская пропаганда. В те времена СССР заигрывал с мировым мусульманством, со всякой рванью вроде Ясира Арафата, поэтому не было врага страшнее сиониста, без объяснения понятия. А я тебе не как еврей, а как человек говорю: израильтяне пытались отвоевать исконно принадлежавшие им земли. Ну… Как мы часть Курильских островов у японцев…

– Генерал… Генералов единицы.

– Ну если ты совсем не веришь в то, что еврей может взять оружие – я потом тебе расскажу еще одну историю…

– Ладно, убедил, – махнул рукой Геннадий. – Что евреи тоже народ… Но это неважно. Ты расскажи лучше, какое ты сам имел отношение к винтовке?

– Я понимаю, что это не вяжется, – усмехнулся Фридман. – Поверь, я иногда смотрюсь в зеркало и вижу, что моя фигура и оружие в самом деле два несовместимых понятия. Но это было.

Савельев слушал, недоверчиво улыбаясь.

– Это очень давняя история. Лет двадцать пять назад, если не больше. Я ведь рассказывал, что в скрипке самое главное – техника. Работа пальцев… и всей руки. Точнее, каждой руки.

– Да уж… – усмехнулся Савельев. – Схватил меня так – мало не покажется…

– А я в детстве я часто болел, был хил и слаб, не отличался крепким сложением да и сейчас на Геркулеса мало похож. В общем, мне силы рук не хватало. От напряжения мышцы вибрировали. И игра моя скорее была похожа на онанизм импотента…

Фридман улыбнулся, смеясь над самим собой.

– И вот мой учитель посоветовал маме некоторое время дать мне позаниматься стрельбой из винтовки.

– Стрельбой?! Из винтовки?!!

– Ну да. Это была его собственная теория. Не знаю, насколько она верна… Возможно, одному из его учеников винтовка случайным образом помогла с руками, и он решил, что это глобальный закон… Свой метод в преподавание хотел внести… Ну неважно. В общем, он сказал маме – пусть мальчик немного постреляет. И я стал стрелять. И я занимался стрельбой.

– В тир тебя мама водила, – догадался Савельев.

– В тир. Но не тот, о котором ты подумал. Учитель сказал что пневматическая винтовка не годится. Он объяснял, я в технике ничего не понимаю… В общем смысл тот, что в пневматическом оружии слишком сильные пружины, и у него всегда этот… спуск долгий… или длинный… Ну в общем, не помню, как правильно сказать – но работают не те мышцы и не так. Требовалось настоящее огнестрельное оружие.

– И где ты его нашел в этом городе?

– В этом городе нет. Но все сложилось удачно… Я в те годы постоянно болел воспалениями легких, и врачи сказали маме отвезти меня в Крым, в Евпаторию. И однажды, когда я учился в третьем или четвертом классе, мы с ней целое лето провели в Евпатории. Вот там, как ни странно, нашелся открытый для всех тир, где можно было стрелять из мелкокалиберной винтовки.

– И ты стрелял?

– Все лето. Сколько мама на меня денег тогда истратила – теперь подумать страшно. Тем более, что для скрипки все это, как потом выяснилось, бесполезно.

– А сама стрельба?

– Сама стрельба меня увлекла… Как любого мальчишку. Будь он хоть русским, хоть евреем, хоть негром…Утром и вечером я упражнялся на своей маленькой скрипочке, которую брали с собой. А днем ходил в тир. Знаешь, до сих пор помню – все было как настоящее. Винтовка, запах пороха, и даже отдача в плечо. У нее прицел был не обычный, с планкой, а в виде маленького окуляра. Типа оптического, но без линзы…

– Диоптрический, наверное?

– Да, кажется, не помню уже… Так вот, как ни странно, я стрелял очень хорошо.

– А что в том странного?

– Вопреки расхожим понятиям о близоруком человеке. И в общем стрельба на самом деле помогла мне в музыке. Но не с того конца.

– В каком смысле?

– В смысле, что рукам вряд ли что дала. Но зато укрепила мои нервы.

Уже потом, в консерватории один профессор обмолвился, что настоящий музыкант играет всегда в полной отключке. Тот, кто смотрит на слушателей, думает о своем внешнем виде. даже о том, как бы партию не забыть – это не музыкант, а лабух доморощенный. Но что выработать в себе такой автоматизм, когда во время игры существует только музыкант и сама музыка… Это дано не каждому. Он говорил – одному на сотню. Или даже на тысячу. Вот тогда я попытался понять, как именно играю я сам – и осознал, что я и есть этот один из тысячи. Потому что как-то сам по себе научился во время игры полностью отключаться от окружающего мира. Забывать о его существовании и сосредоточиваться только на себе. И я понял, что этому научила меня именно винтовка. А вовсе не скрипка.

– Винтовка?!

– Ну да. Стоило мне взять в руки оружие – и внутри все покрывалось льдом. И я становился холодным и терпеливым, как ящерица.

– Почему как ящерица?

– Не знаю. Где-то читал, что пресмыкающиеся – самые терпеливые охотники и могут ждать не шевелясь ни одним мускулом.

– И ты стрелял метко?

– Удивительно метко. Тировщик – он сам был евреем, как ни странно, и придерживался того же мнения о боевых способностях соплеменников, что и ты – поражался и сокрушался. И говорил маме, что из меня может не выйти гениального скрипача, но вышел бы великолепный стрелок. Однако скрипке было отдано много лет, к тому же уже тогда я носил очки – которые, как ни странно, не мешали целиться, потому что я нашел подсознательное ощущение мушки – и близорукость прогрессировала, и так далее. Но винтовка в то лето стала мне близка. Причем я попробовал разные системы. Тировщик всем предлагал обычную мелкашку, а мне иногда, когда не было народа, давал несколько раз стрельнуть из настоящей спортивной винтовки с двумя спусковыми крючками.

– Как это – с двумя? Двуствольная, что ли? – не понял Савельев.

– Да нет, специальная система для спуска. Первый крючок обычный, ты его нажимаешь, винтовка как бы взводится… точнее почти спускается, но не стреляет. А за ним рифленый стерженек, называется как-то от немецкого слова «шнелль»… Ускоритель спуска. Когда первый крючок выбран, для выстрела остается коснуться этого стержня. Никакого рывка. Так вот, из такой винтовки я мог положить несколько десяток кучно, они образовывали вырванную дырку…

– А из винтовки с обычным спуском?

– Не так, конечно. Потому что за месяц невозможно добиться плавности спуска, а это главное в стрельбе. Но меньше восьмерки я никогда не выбивал.

– Н-да… – задумчиво протянул Савельев и налил еще водки, хотя уже отставил было бутылку. – Какие скрытые таланты можно открыть в человеке, с которым живешь бок о бок десять лет…

– И не говори, – кивнул Фридман. – Тировщик меня не просто хвалил. Он утверждал, что во мне сидит даже не спортсмен, а снайпер.

– А чем он отличается от спортсмена?

– Как он объяснял, принципиально. Спортсмен не ограничен во времени.

Есть, конечно, регламент, но плюс-минус пара минут роли не играют. А снайпер времени не имеет. Потому что в реальной фронтовой обстановке…

– Какие слова у нас звучат…

– …Фронтовой обстановке счет идет на секунды. Когда разворачивается снайперская дуэль, то выживает тот, кто успевает быстрее сделать единственный точный выстрел. А я никогда не зацеливался.

– Не за «что»? – не понял Савельев.

– Не зацеливался. Есть такой термин – когда стрелок слишком долго уточняет прицел перед выстрелом. У меня это исключалось. Причем не из-за таланта, как утверждал тировщик – а на самом деле просто из-за плохого зрения. Я мог сфокусироваться на секунду, а стоило задержать взгляд, как все расплывалось и глаза начинали слезиться. Поэтому я научился стрелять быстро: подвел мушку – и сразу на спуск.