Александр Кобак - Исторические кладбища Санкт-Петербурга

• Название: Исторические кладбища Санкт-Петербурга
• Автор: Александр Кобак
• Жанр: История
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-227-02688-0

Это уникальное издание – плод совместной работы коллектива влюбленных в город на Неве авторов. Перед ними стояла очень непростая задача: необходимо было показать, что старые кладбища являются важной и неотъемлемой частью культурного наследия города.

В книге комплексно рассматриваются все факторы, повлиявшие на формирование городского некрополя: дана топографическая и историко-культурная характеристика отдельных кладбищ; приведены общие сведения о жизни разных конфессий; описаны особенности быта и культуры этнических и социальных групп населения Северной столицы.

Предыдущее издание, в 1996 г., было отмечено первой Анциферовской премией, присуждаемой за лучшие современные работы по истории Санкт-Петербурга. Но за время, прошедшее после него, ситуация существенно изменилась. Библиография петербургского некрополя пополнилась рядом монографических исследований, и возникла необходимость в серьезном дополнении и обновлении информации, что и было профессионально исполнено авторским коллективом.

В основу книги легли новые данные натурных обследований, а также материалы литературных и архивных источников, большинство из которых обобщено впервые.

Издание 2-е, доработанное и исправленное.

---

Надгробие Д. С. Мордвинова на Новодевичьем кладбище

Надгобие П. И. Чайковского на Тихвинском кладбище (Некрополь мастеров искусств)

Органичным для русского некрополя в начале XX в. оказалось претворение традиционной формы креста. На Новодевичьем кладбище сохраняется целый ряд памятников в стиле модерн, представляющих собой различные модификации креста (надгробия А. М. Повалишина, 1904 г.; Г. М. Романова, В. В. Александровой – оба 1912 г.; и др.). Из этого же некрополя происходит надгробный памятник Н. А. Римскому-Корсакову, выполненный по эскизу Н. К. Рериха (скульптор И. И. Андреолетти, 1912 г.). Крест с расширяющимися секировидными лопастями напоминает монументальные новгородские и псковские надгробия XIII–XV вв. Рельефный Деисус на памятнике имеет прямую аналогию с так называемым Боровичским крестом, находящимся в Русском музее[194].

Многовековая традиция не прерывалась в петербургском некрополе до начала нашего столетия. До недавнего времени в старообрядческой части Волковского кладбища сохранялись огромные восьмиконечные деревянные кресты с сакральными рельефами и надписями, по существу, ничем не отличавшиеся от памятников XVII–XVIII вв. Древняя форма «голубца» – резного деревянного столбика с двухскатным покрытием и укрепленным на нем медным крестом с распятием – с неожиданной остротой была воскрешена уже в 1920-е гг. (надгробие Б. М. Кустодиева, по эскизу художника В. В. Воинова).

Сооружение на кладбище усыпальниц-часовен связано, очевидно, как с необходимостью ограждения семейного места, так и с древнерусской традицией ставить часовню за упокой души. В петербургском некрополе эта форма архитектурного надгробия может быть отмечена с 1860-х гг. Одним из ранних примеров является часовня над местом погребения графа М. Н. Муравьева-Виленского на Лазаревском кладбище, сооруженная по проекту А. И. Резанова в 1868 г.[195] Восьмигранная, с шатровым верхом и луковичной маковкой, эта постройка стилизует мотивы древнерусского зодчества, что не связано, однако, с прямым цитированием декоративных элементов. Часовня облицована светлосерым бременским песчаником, входившим в моду в Петербурге с середины XIX в.

Семейное место Остен-Дризенов на Волковском лютеранском кладбище

Надгробие Н. А. Римского-Корсакова на Новодевичьем кладбище

Семейные склепы сооружались в основном на дорогих кладбищах. Довольно много их сохранилось на Новодевичьем и Никольском, почти нет на Смоленском и Волковском. Для иноверческих кладбищ (лютеранских, еврейского) архитектурные склепы весьма характерны. Интернациональный стиль эклектики отдавал предпочтение в надгробных сооружениях мотивам романской и готической архитектуры.

На православных кладбищах преобладало влечение к выработке национальных форм. В эпоху модерна с его идеей органичной архитектуры удалось уйти от мелочного воспроизведения характерных деталей, но уловить тот дух свободы и естественности, который пронизывает древнерусское зодчество. В архитектуре кладбищенских часовен успешно была стилизована живописная затейливость московских храмов, плавность линий маленьких церквушек древнего Пскова, Новгорода, изысканная хрупкость декора владимиро-суздальской школы. Как удачные примеры освоения национальных традиций можно привести белокаменную часовню-склеп на Новодевичьем кладбище (Г. С. Кольцов; ум. 1895), миниатюрный храмик у края пруда на Никольском кладбище – надгробие А. Д. Вяльцевой (архитектор Л. А. Ильин, 1915 г.). С образами византийской архитектуры ассоциируется часовня Ратьковых-Рожновых на Лазаревском кладбище (1910-е гг.), в которой оригинально сочетается золотая смальта мозаичного купола и полированный красный гранит стен. Этот материал, любимый архитекторами модерна, использован и в надгробии палестиноведа В. Н. Хитрово (архитектор А. А. Парланд, 1915 г.): гранитная стенка с мозаичным образом Нерукотворного Спаса (художник Н. А. Кошелев) выделяется своим острым силуэтом в пейзаже Никольского кладбища[196].

Часовня-склеп М. Н. Муравьева на Лазаревском кладбище

Признанный образец художественного синтеза в мемориальной архитектуре начала XX в. – надгробие А. И. Куинджи на Смоленском кладбище (перенесено в Некрополь мастеров искусств). Символика памятника многозначна. Гранитный портал с резьбой «звериного стиля» древних викингов обрамил мозаичное панно с изображением мифического Древа жизни, на ветвях которого свивает гнездо змея. Бронзовый бюст художника – отливка с прижизненного портрета (скульптор В. А. Беклемишев) – вносит элемент статичности в насыщенный образный строй этого памятника. Надгробие сооружено в 1915 г. по проекту А. В. Щусева (в будущем – создателя ленинского Мавзолея), мозаика набрана в мастерской В. А. Фролова по эскизу Н. К. Рериха.

Стилизация форм русского классицизма архитекторами-неоклассиками 1910-х гг. оказалась вполне органичной в области художественного надгробия: именно в начале XIX в. мемориальная пластика переживала пору расцвета. На Тихвинском кладбище (Некрополь мастеров искусств) по проекту Н. Е. Лансере, при участии Александра Н. Бенуа в 1913 г. был сооружен памятник С. С. Боткину. Сын великого медика, сам врач по профессии, Боткин известен как крупный коллекционер, близкий к кругу художников «Мира искусства». Пилон с гранитной урной, в ограде из прямых прутьев, с чугунными венками и опущенными факелами, воспроизводит, как кажется на первый взгляд, наиболее типичную структуру надгробия эпохи классицизма. Однако подчеркнуто укрупненный масштаб, выверенная лаконичность силуэта выдают почерк художника начала XX в.

Значителен рельеф надгробия неизвестного на Смоленском лютеранском кладбище, выполненный скульптором В. В. Кузнецовым. Памятник представляет собой стенку из блоков серого гранита, фланкированную дорическими колоннами. В полуциркульной нише в верхней части стены – глубокий мраморный рельеф скорчившегося юноши, закрывшего лицо рукой. В петербургском некрополе начала XX в. нет, пожалуй, более емкого, пластически совершенного символа скорби. Принадлежность памятника, как и имя архитектора, неизвестны. Вероятней всего, памятник был сооружен по проекту архитектора И. А. Фомина: он очень напоминает проект зодчего для Перми, опубликованный в 1907 г. в Ежегоднике Общества архитекторов-художников[197].

Волковское старообрядческое кладбище

Из дореволюционных работ И. А. Фомина на Никольском кладбище сохранилось надгробие авиатора Л. М. Мациевича (1912) в виде колонны, на постаменте которой помещен барельефный портрет. Пытаясь в условиях нового времени создать искусственный стиль «революционной классики», Фомин в 1923 г. разработал проект надгробия певца И. В. Тартакова в Некрополе мастеров искусств. Эта грузная пирамида сооружена из красного песчаника, полученного при разборке цоколя ограды Зимнего дворца[198]. При всей утрированности масштаба и искажении пропорций в объеме памятника угадывается классический прототип: постамент обелиска В. Бренны «Румянцева победам».

В первые послереволюционные годы И. А. Фомин разрабатывал проект типового надгробного памятника. По его словам, «крест – знак вычеркивания из жизни, эмблема смерти; новый памятник вызывает идею жизни, несмотря на смерть – пламя – красное пламя революции»[199]. Расширяющиеся кверху ступени надгробия увенчаны стилизованным пламенем. На лицевой стороне должны были помещаться «эмблемы производства или профессии». Дальнейшего развития этот поиск формы «советского надгробия» не получил.

В. В. Антонов АРХИТЕКТУРА КЛАДБИЩЕНСКИХ ЦЕРКВЕЙ

«Кладбищенской» архитектуры как таковой, собственно говоря, не существует – есть кладбищенские церкви с некоторыми особенностями функционального свойства. Наиболее часто встречаются две такие особенности: наглухо отделенные боковые приделы, чтобы можно было отпевать, не мешая богослужению, и склепы в подвале для семейных и отдельных захоронений. Эти особенности, однако, были присущи не каждой церкви на кладбище, которая была, прежде всего, домом молитвы, местом, где приносится бескровная жертва. К тому же многие кладбищенские церкви были приходскими, т. е. являлись центрами духовной жизни небольшой части города.

По этой причине в первый период истории Петербурга не храм строился на кладбище, а кладбище устраивалось около приходского храма или монастыря. Так было с Александро-Невским монастырем, Троице-Сергиевой пустынью, с Сампсониевским и Андреевским соборами, с Вознесенской и Благовещенской церквами. Так было и позднее, в XIX в. с Новодевичьим монастырем и Киновией, некоторыми храмами на окраинах Петербурга и в пригородах. Естественно, что поначалу перед зодчими не стояло цели проектировать для кладбищ какие-то особенные храмы, и потому в наружном их виде не было ничего «кладбищенского». Православию, в котором отпевание – часть литургии, вообще чужда идея «погребальной» архитектуры.