Иоганн Фридрих Гербарт - Психология

• Название: Психология
• Автор: Иоганн Фридрих Гербарт
• Жанр: Психология
• Год: 2007
• ISBN: 5-91129-043-X

Базовые конструктивные особенности философии Гербарта можно рассматривать как результат использования исторически доступных его философско-теоретических средств для решения неутешительного парадокса, которым оборачивается для педагогики концепция трансцендентальной свободы. Однако следует учитывать, что Гербарт движется не путем отбрасывания идеи трансцендентальной свободы и трансцендентального субъекта, а путем их воплощения в эмпирическом индивиде. Или, как формулирует сам Гербарт: «разум, которому он [человек] повинуется, и желание, которое раздражает и обольщает его, в действительности находятся не вне его, но в нем, и сам он ничуть не третий наряду с теми двумя, но в этих двух заключается и действует его собственная душевная жизнь».

В книгу включены работы Гербарта «Психология как наука, вновь обоснованная на опыте, метафизике и математике» (извлечения) и «Учебник психологии».

---

VII

План и разделение предстоящих исследований

§23

Синтетическими обыкновенно называют такие исследования, которые движутся вместе с ходом событий, т. е. от реальных принципов к реальным следствиям. Напротив, другие исследования, благодаря которым еще необъясненные феномены сводятся к вышеупомянутым принципам, обыкновенно называются аналитическими.

Строго говоря, всякое без исключения исследование, конечно, начинается с анализа, потому что оно прежде всего делает логически ясным и отчетливым основание познания: и затем оно переходит к синтезу, указывая принципу его отношения, феномену – его условия или необходимые предположения. Это последнее всецело составляет свойство синтеза а priori, потому что в самом основании познания еще не содержалось указания необходимых предположений.

Следует начать исследованием Я, как такого основания познания, которое ближе и определеннее всего приводит к психологическим реальным принципам. Отсюда тотчас вытекут математически определимые законы сознания, которые будут настолько развиты, что в общем выяснится возможность пробить здесь новую дорогу, а именно пуститься в психологию без принятых душевных способностей. Эти исследования, вместе взятые, мы желаем {apotion) назвать синтетической частью нашего сочинения. За нею будет следовать аналитическая часть, которая сводит важнейшие из остальных феноменов сознания к полученному раньше знанию законов духа.

Очевидно, что синтетическая часть не имеет никаких определенных границ, до которых она простиралась бы в науке, а тем более здесь, в основной части нашего труда. Аналитическая же часть должна сообразоваться с синтетической.

Первый отдел Исследование «Я» в его ближайших отношениях[64]

Первая глава О философском определении понятия «Я»

§24

«Кто такой Я?» Этот вопрос не приходит в голову обыкновенному человеку, так как он уверен в том, что очень хорошо знает самого себя. Кто задает себе этот вопрос, тот ищет в себе чего-то неизвестного. Положим себе, что он нашел это неизвестное. Кому бы он приписал его? Без сомнения, самому себе. Итак, по-видимому, он уже знает себя, поскольку вообще он есть Я. Но что же, в таком случае, это Я} Можно ли его отделить от индивидуальной личности? Или для того, чтобы вообще говорить о себе, представлять себя, я по необходимости должен быть определенным индивидуумом?

Фихте объясняет Я как тожество объекта и субъекта; и с этим он согласует грамматическое понятие Я, в противоположность ты и он, потому что первое лицо есть то, которое говорит о самом себе.

Находим ли мы в самосознании хоть когда-нибудь самих себя просто и только как таковое знание о себе? Никогда. Всегда вмешивается какое-нибудь индивидуальное определение; мы находим себя мыслящими, хотящими, чувствующими, страдающими, действующими, в определенном отношении к тому, что в данный момент служит предметом мышления, хотения, чувствования и т. д. Не является ли это индивидуальное определение чем-то посторонним для Я, чем-то портящим и оскверняющим его?

Можно найти основания для того, чтобы ответить на этот вопрос утвердительно. Прежде всего: в вышеприведенном объяснении Я как тожества объекта и субъекта нет совсем никакого индивидуального определения. Далее: даже в обыденной жизни мы рассматриваем совершаемое или испытываемое нами в данный момент как нечто для нас случайное… Значит: во временном восприятии я вообще не могу найти себя, как того, кто я собственно есть. Это восприятие, хотя бы и внутреннее, все-таки, очевидно, связано с внешностью, и оттого-то оно не может проникнуть до истинного зерна нашей собственной самости.

Однако на это могли бы возразить, что вопрос касается только того Я, которое находится как нечто данное. Нельзя отрицать, что всегда мы смотрим на себя, как на таких, которые являются созданием если не момента, то всей прежней жизни; и таким способом образуется самосознание как тех, которые живут в Пекине и у Ориноко, так и тех, которые живут с нами. Если бы захотели спросить, кем бы я был, родившись там или здесь, то это было бы бессмысленным, потому что при этом предполагалось бы, что то же самое Я, которое стало у нас этим определенным человеком, могло бы стать совершенно другим, и что этот другой и я были бы равны. Иначе говоря: если бы условия определенной личности мыслились замененными другими, то тожество личности можно было бы считать за ничто. Даже допустив мнение, что одна и та же душа при различных обстоятельствах достигает различных кругов мыслей и желаний, мы все-таки не должны будем приписать самосознание одного круга мыслей и самосознание другого одному и тому же субъекту; потому что душа, совсем не являясь фактом сознания, не служит ни субъектом, ни объектом самосознания. Итак, о душе можно сказать, что приписываемое ей Я (Ichheit) – случайно, и что почти также случайна для этого Я (Ichheit) – душа, несознаваемый субстрат самосознания. Поэтому не надо оставлять внутреннего восприятия, которое одно только может научить каждого тому, кто он такой, и которое, с помощью воспоминания из прежней жизни, научает его этому даже довольно определенно.

§25

Если в обыденной жизни кого-нибудь спрашивают, кто он такой, то он называет свое положение, имя, место жительства и место рождения. Те или другие внешние определения его Я управляются и его поступками. Он исполняет свою индивидуальную должность, свои семейные обязанности и проч.

Имеем ли мы, кроме этого индивидуального Я, еще какое-нибудь другое? Не допускаем ли мы в обыденной жизни ошибки, рассматривая как нечто случайное для нашей личности те обстоятельства жизни, которые, конечно, могли быть другими? Ведь, мы все-таки познаем свою собственную личность только при этих обстоятельствах и в отношении к ним.

Конечно, этот способ представления одержал бы победу, если бы только сам по себе он был выполнимым. Но, во-первых: ни в одном мгновенном восприятии я не нахожу себя только как индивидуума; лучше сказать, здесь должно приходить на помощь воспоминание. В каждом новом моменте я предполагаю себя как нечто известное из предшествующего времени. А это предполагаемое известным всегда может быть лишь настолько же неопределенным, как сумма наполовину потухших воспоминаний из различных и отчасти далеких времен. Из этого следовало бы, что я не знал бы в точности, кого я, собственно, разумел, говоря о себе как индивидууме.

Во-вторых: индивидуальные определения меня самого являются агрегатом, который постепенно вырос и теперь еще понимается в возрастании. Если бы Я равнялось этому агрегату, то оно беспрерывно изменялось бы и никогда не выполнялось. Но в самосознании мы усматриваем себя как нечто известное, существующее и уже данное налицо.

В-третьих: агрегат не обладает никаким реальным единством; он есть многое; о себе же я говорю как об едином и реальном.

В-четвертых: вся сумма моих представлений, желаний и индивидуальных состояний не образовала бы никакой личности, если бы не было субъекта, для которого те индивидуальные определения служили бы внутренним зрелищем.

В-пятых: для этого субъекта, для знания о себе самом, является случайным то, что могло бы представляться познаваемым. Поэтому отвлекаются от частных определений познаваемого и характеризуют Я как одно лишь отношение внутреннего знания к любому внутреннему течению объективных явлений.

В-шестых: только что упомянутое отвлечение еще недостаточно. Иначе Я находило бы себя рядом непостоянных явлений, хотя и без ближайшего определения этого ряда. Но субъект не может считать равным самому себе ничего, что не было бы столь же простым, как и он.

Следовательно, из Я должно выделить не только многообразие индивидуальных определений, но и общее понятие этого многообразия. И вот тогда для чистого Я не остается ничего, кроме одного лишь тожества объекта и субъекта.

Здесь мы снова приходим к вышеупомянутому грамматическому понятию первого лица, только еще с тем отрицательным определением, что это первое лицо не может мыслить как самое себя ничего из всего того, что кажется связанным с ним индивидуальным образом.

Легко заметить, что мы исходили из единства субъекта, внутреннего знания, для того, чтобы исключить многообразие объективного. При этом мы приняли, что в активном знании о самом себе никто не находит множества, что, лучше сказать, всякий рассматривает себя как единого, если ему уже предносится многообразие того, что он о себе знает. Мы присваиваем себе даже наши грезы; мы так смеемся над тем объектом, который бы мы из себя представили, если бы в бодрствующем состоянии мы были теми же самыми, какими являемся во сне. Подобно тому как мы отвлекаемся от пригрезившейся индивидуальности, для того чтобы в бодрствующем состоянии образовать понятие о самих себе, точно так же и в умозрении мы должны отвлечься от всякой индивидуальности, потому что с последним, внутренним зерном самих себя, с самосозерцанием, мы не можем отожествлять ничего пестрого и всячески изменяемого, и потому что многообразие объективное в Я, вследствие равенства с самого себя наблюдающим объектом, и этого последнего расщепило бы в агрегат многих актов знания; при этом совершенно пропало бы единство Я, за которое все-таки ручается собственное самосознание каждого.