Григорий Джаншиев - Эпоха великих реформ. Исторические справки. В двух томах. Том 2

• Название: Эпоха великих реформ. Исторические справки. В двух томах. Том 2
• Автор: Григорий Джаншиев
• Жанр: История
• Год: 2008
• ISBN: 5-91129-010-3

Григорий Джаншиев одним из первых начал изучение истории судебной реформы и вообще преобразований шестидесятых годов. Различным сторонам этой эпохи он посвятил несколько крупных монографий и написал ряд биографических этюдов о выдающихся деятелях крестьянской и судебной реформы. Свои статьи он собрал в книге «Из эпохи великих реформ», которое было подготовлено и издано к 30-летнему юбилею Великих реформ (1891 г.) Далее в течении 16 лет книга выдержала десять изданий, что блестяще иллюстрирует ее популярность и значение.

«Эпоха Великих Реформ» вышла в 1892 г. и выдержала с тех пор ряд изданий, при жизни автора постепенно дополнявшихся. Эта книга была весьма популярна не только среди видных судей, юристов и видных русских деятелей, но и среди зарубежной общественности и среди широких масс. Издание сыграло серьезную общественно-воспитательную роль как единственная история реформ царствования Александра II. Девятое издание, вышедшее в 1905 году, являлось одним из самых дополненных и пересмотренных, к тому же оно стало первым изданием Литературного Фонда.

---

Тот же публицист с большою наглядностью указывал на вред, проистекавший от систематической травли, предпринятой реакционной печатью против мировых и вообще судебных учреждений. «Тут – по справедливому замечанию Аксакова, – правдивой и честной критике не оставалось почти никакого места, она легко могла послужить даровым лишь материалом для тех самых недобросовестных порицаний и отрицаний, которые грозили некоторое время даже существованию нового суда». С другой стороны, Аксаков указывал, как неблагоприятно должно было отозваться на деятельности новых судебных учреждений их постоянное шельмование и запугивание. «Новому суду, – писал он, – предоставляется так много серьезного и притом совершенно нового дела, что всякая побочная забота об ограждении своих прав или неуверенность в своей крепости и самостоятельности могла бы только мешать его внутренней деятельности и неуклонному исполнению его высокого призвания: служить закону и законности в России. Закулисная борьба между прочно установившимися и веками сложившимися административными силами и едва возникающею самостоятельностью судов не может обещать никаких добрых результатов. Одно уже предположение, что борьба эта существует, грозило бы немалою опасностью нравственной (курсив подлинника) независимости суда, который в ожидании неведомого исхода этой борьбы по одному чувству самосохранения легко бы мог в лице единичных своих органов увлекаться такими уступками, какие нисколько не согласны с духом новых судебных учреждений, ни с самими намерениями, выраженными их основателем. А тот дух и эти намерения – самое дорогое во всем судебном преобразовании; отнимите их от нового суда, останется одна мертвая форма, один балаганный спектакль чего-то нового, что в сущности, пожалуй, выйдет хуже даже разлагающегося старого»[113].

Указанные неблагоприятные условия, конечно, отразились и не могли не отразиться вредно на деятельности как общих, так и мировых учреждений. Но дух этих учреждений, добрые традиции, крепко заложенные в первые годы их деятельности, оказали настолько благотворное действие, что в общей сумме мировые учреждения, за ничтожными исключениями, по официальному удостоверению (1889), находятся в удовлетворительном, а местами даже в блестящем состоянии.

При последней сенаторской ревизии, предпринятой в начале 80-х гг., один из ревизоров, сенатор М. Е. Ковалевский, ревизовавший довольно глухие северо-восточные губернии, дал о мировых учреждениях весьма хороший отзыв, а относительно одного мирового съезда, а именно Казанского, он прямо выразился, что он не оставляет ничего желать более.

Как раз вскоре после издания законоположения 12 июля 1889 г. о земских начальниках, упразднявшего мировые установления, в «Правительственном Вестнике» опубликованы были, как бы в виде исторической эпитафии погребаемому институту, официальные данные, из коих явствовало, что деятельность мировых судебных установлений (после известного сенатского указа 1886 г.) стала «весьма удовлетворительною как в смысле правильности постановляемых мировыми судьями решений, так и в отношении быстроты судопроизводства[114]. Дождутся ли такой лестной эпитафии[115] носители идей «властной руки», сменявшие представителей закона и равноправности?

Какая бы участь ни ждала в будущем мировой институт, истекшая тридцатипятилетняя плодотворная деятельность его по водворению в бесправной дотоле народной массе идеи права и законности, сознания своего человеческого достоинства, не могла не оставить следа в народе; деятельность эта составляет громадную и бесспорную заслугу мирового суда пред отечеством и займет видное место в истории культуры русского народа.

P.S.

Особенно счастливо подобрался персонал московского мирового института, который в массе стоит гораздо выше коронного. Если оправдается предположение о замене выборного мирового суда чиновничьим, то можно ожидать лишь перемены к худшему. Как довольна Москва своими судьями, это видно из речей гласных и постановлений думы.

Достаточно напомнить о деятельности одного из них, Л. В. Любенкова, этого лучшего из лучших судей, которым гордилась бы любая магистратура.

В заседании Московской городской думы обсуждался вопрос о назначении пенсии этому заслуженному представителю нашей мировой юстиции. Представители города Москвы с редким единодушием отмечали выдающиеся заслуги общественного деятеля, которого только злой недуг мог оторвать в 1899 г. от дорогого, но трудного дела, расшатавшего здоровье этого самоотверженного труженика. Дума назначила г. Любенкову пенсию в размере 3000 руб. и сверх того постановила просить мировой съезд поместить в зале общих собраний, где имеется уже большой портрет творца мирового института Александра II и некоторых мировых судей, портрет уходящего на заслуженный покой судьи.

Не подлежит сомнению, что все эти доказательства глубокой признательности со стороны городского представительства найдут громкий отклик среди московского населения и в особенности низших слоев его, которые по преимуществу соприкасаются с мировыми учреждениями. Г.Любенкова знали как «праведного судью» не только в его собственном участке, но и жители других частей, которые видели его в качестве председательствующего в съезде. Достаточно было раз видеть этого доброго, приветливого, ласкового, со всеми равного и до обворожительности предупредительного судью, чтобы навсегда сохранить в душе образ его как идеального мирового судьи, который, можно смело сказать, в совершенстве осуществил идеал судьи-человека, судьи-миротворца, носившийся пред умственным взором творцов Судебных Уставов.

Кто не знает, какой это тяжелый, подавляющий труд – служба в московских мировых учреждениях? Масса мелочей сложной столичной жизни, масса мелких обыденных делишек маленьких людей, которые, однако, для них часто важнее важных, множество горьких обид и правонарушений, которые в недавнее время переносились безропотно, по невозможности «найти управу» на обидчика, несется ежедневно в камеры мировых судей. Нужно железное здоровье, ангельское терпение, огромный запас житейского опыта, быстрая сообразительность, а главное – сострадание и неисчерпаемая любовь к темному народу, уменье выспросить его и заслужить его доверие, чтобы с пользой и честью нести эти малозаметные, но имеющие огромное воспитательное значение обязанности. На этой труднейшей из судебных должностей, требующей страшного напряжения физических, умственных и в особенности нравственных сил, часто физические крепкие люди не выдерживают, тогда как бодро стоят много лет крепкие духом пионеры правосудия. Сознание исполнения высокого общественного долга, служба не в угоду лицам, не из-за погони за наградами и отличиями, а во исполнение своих гражданских обязанностей перед народом – великие стимулы, создавшие добрые традиции современного мирового суда. И если Москва справедливо гордилась с самого введения в 1866 г. своим мировым институтом, давшим столько прекрасных образчиков деятельности правого и равного для всех суда, то даже в этой избранной среде особенно выделяется Л. В. Любенков. Если принять во внимание, что он не был в числе первозванных деятелей великой судебной реформы, что он вступил в должность в такое время (1875), когда уже наступало и в мировом институте обычное у нас быстрое охлаждение после горячего увлечения, а конец его службы совпал со временем, когда и сюда стали проникать из смежных областей, в силу законов сосуществования, чуждые замашки в виде обращения на ты или окриков нетерпения, то еще рельефнее выступит значение общественно-судебного служения г. Любенкова.

Все в нем соединилось для создания типа образцового мирового судьи. Внушительная, но не отпугивающая наружность, замечательно доброе лицо с приветливыми глазами, негромкий, мягкий голос, все привлекало в нем с первых же шагов его деятельности. И с тех пор популярность Л. В. все более и более росла. Адвокаты с радостью шли в камеру ласкового судьи, зная наперед, что они не только сами встретят самое предупредительное обращение, но даже не будут поставлены в неприятное положение немых свидетелей иного, далеко не дружелюбного обращения с просителями из непривилегированной публики. А с каким доверием шел простой народ к «праведному судье», и говорить нечего. За долгие годы службы Л. В. едва ли хоть один проситель ушел от него недовольный. Всякий видел воочию, что для каждого просителя, без различия ранга и общественного положения, судья делает все возможное, не зная ни вспышки досады и нетерпения, ни устали. С утра и до вечера сменялись пестрые ряды просителей, свидетелей, обвиняемых, тяжущихся со своими страстными спорами и невзгодами, и один только добрый и внимательный ко всем мировой судья с начала до конца остается все в том же ровном настроении, не уставая распутывать темные дела, изыскивая способы наилучшего решения их и делая невероятные усилия для совестливого, полюбовного окончания дела миром. Если бы не внешние атрибуты власти и не стража, то камеру г. Любенкова можно бы принять за аудиторию хорошего педагога, и с любовью и ласкою поучающего просителя и воздающего каждому должное. Едва ли хоть один обвиняемый или тяжущийся вышел с обидою и досадою из камеры Л. В. Любопытно знать статистические данные о числе дел, оконченных в этой камере миром. Они бы служили самым красноречивым доказательством плодотворной деятельности этого, в полном смысле слова, образцового судьи и общественного деятеля и убежденного шестидесятника, воспитанного на сочинениях Белинского, Герцена и других.