Александр Петров - Летящий с ангелом

• Название: Летящий с ангелом
• Автор: Александр Петров
• Жанр: Повести

«Святые зорко следят за своими потомками». Это история одного из таких потомков – правнука священномученика. Жизнь Андрея от зачатия до зрелости – сплошная цепочка чудес. Он полюбил в детстве, всю жизнь пронес в сердце любовь к Светлане и создал с ней семью. С самого раннего детства Андрей летал по удивительно красивым просторам и только в зрелом возрасте ему удалось разгадать тайну. Он вспомнил, как ещё в утробе матери ангел его брал с собой в полёт по Царству Небесному – и эта красота живёт в его сокровенной памяти и непрестанно зовёт к себе. Нечто подобное случилось и со Светой – она с детства наделена даром самодействующей молитвы, которая услаждала её одиночество и делала её девочкой не от мира сего. Именно этот дар не позволил ей ответить на чистое искреннее чувство Андрея. Но по мере взросления и воцерковления обоих героев, раскрывается и загадка Светы – и Господь воссоединяет их…

---

Я рассказал Свете, как однажды мы с Димой предавались общему увлечению: прослушивали симфоническую коллекцию Бетховена. Потом решили изобразить что-нибудь в том же духе, но еще более мощное. Посидели, сочинили, а потом пригласили к себе Юру и записали на магнитофон нашу джаз-рок-оперу «Ту мор бади» («Слишком много тела»), исполняя на электрогитаре Юры, перевернутом тазике и губах. Пустили запись по рукам, выдав ее за новый хит «Роллинг стоунс», и все поверили. Проворный Юра даже заработал на этом какие-то деньги. Нас же с Димой интересовало только «чистое искусство» и психология массового психоза.

Света слушала меня, кивая невпопад. Солнечный свет, запутавшись в ее золотистых волосах, окружал лицо и плечи сиянием. «Она святая, – думал я, – у нее нимб над головой». Она улыбнулась чему-то своему, взяла меня за руку, как в детстве, и показала на летящего высоко в небе стрижа:

– Смотри, он хочет показать высший пилотаж.

Стриж на секунду замер, закувыркался, сделал мертвую петлю и стал выписывать в воздухе спираль. Потом он спикировал на нас и со свистом пролетел буквально в метре от наших лиц. Я даже успел разглядеть полуоткрытый клюв и задорные черные глазки.

– А вон та собака сейчас на тебя бросится.

Из кустов выскочила взъерошенная псина и, оскалив клыки, зарычала и несколько раз угрожающе скакнула в мою сторону.

– Не волнуйся, Шарик, он мой друг, – сказала Света животному. Собака взвизгнула, будто извиняясь, и скрылась в кустах.

– Как это у тебя получается? – спросил я.

– Сама не знаю. Просто иногда слышу мысли животных и птиц.

– А мои… мои мысли ты слышишь?

– Изредка, – опустила она голову.

– Света! – Я схватил ее за плечи и повернул к себе лицом. – Послушай это.

«Когда же ты откроешься и ответишь на мою любовь?» – завопил я мысленно.

– Пойдем, – отвернулась она. – Сейчас перемена кончится.

– И все-таки? – настаивал я.

– Это от меня не зависит. – Затем таинственно улыбнулась: – Скоро ты узнаешь любовь одной девушки. Очень даже скоро.

С тяжелым сердцем вошел я в душный класс и сел за раскаленную солнцем парту. Валя тихо сидела рядом. В последнее время она вела себя незаметно, я даже перестал обращать на нее внимание. И тут она склонилась к парте и, глядя мне в глаза, спросила:

– Андрей, а что у тебя со Светой?

– Люблю я ее. С пяти лет.

– А она?

– Она тоже…

– Что тоже?

– Любит себя, – предположил я. Потом внимательно взглянул на нее и сказал: – Слушай, Валюш, ты девушка, может, ты мне объяснишь, что вы там себе думаете?

– Какая же я девушка, – горько улыбнулась она. – Я с пацанами дерусь и по деревьям лазю.

– Лазаю, – автоматически поправил я. – А ты стань! Стань девушкой и потом… объяснишь мне, что вы за существа такие.

– Хорошо, стану. Для тебя, Андрей, стану. Только помоги мне. Пожалуйста.

– Как? – тряхнул я головой. – Ты предлагаешь «Пигмалион» сыграть? Только я не профессор Хиггинс. Я вообще… непонятно кто.

– Ну, ты что, Андрей! – ткнула она мне в грудь железным кулачком. – Не дрейфь. Ты такой!.. Такой!..

– Ладно, мисс Дулиттл, – решился я. – Бери лист бумаги, записывай план работы. Сначала ты прочтешь пьесу Шоу «Пигмалион», потом запишешься в кружок бальных танцев…

И я стал диктовать, что ей нужно сделать. В гостях у Светы я попросил помощи. Они с мамой слегка удивились, но дали согласие. Во всяком случае, взяли на себя обучение Вали правилам этикета и умению подбирать одежду; ну, и, конечно, другим «маленьким женским тайнам». Из гардероба Светы, ее мамы и маминых знакомых некоторые наряды перекочевали в шкафчик будущей леди.

Валя оказалась трудолюбивой и старательной ученицей. Мне удалось подсмотреть некоторые уроки, через которые приходилось ей пройти. Например, входить в комнату к гостям или подавать руку мужчине, садиться, вставать ее заставляли не меньше тысячи раз. Она с завязанными глазами накрывала стол, расставляла приборы и убирала их. На уроках танцев она сотни раз повторяла какие-то замысловатые «па», от которых у нормального мужчины просто закружилась бы голова, и ноги завязались в узел. С лица девушки пот катил градом. Но дело того стоило!

Уже через неделю у нее изменились ногти, прическа и одежда, через месяц – походка, через два – лексикон. От ее мальчишеской угловатости не осталось и следа. Мне казалось, что ее движения диктовались внутренними лекалами с мягкими округлыми линиями. Школьные учителя только диву давались: девушка училась на твердые «четверки», стала вежливой и послушной. Разумеется, успехи девушки они приписывали своему педагогическому таланту. С родительских собраний Валина мама уходила со слезами. Слезами радости.

В то лето у меня сильно болели суставы и голова. По ночам во сне я падал в пропасть, кричал – и просыпался в поту. Врач объяснил мне, что так и должно быть: я расту. Действительно, к началу учебного года бедным родителям пришлось менять почти весь мой гардероб. Вытянулся я на семь сантиметров и из середины строя перешел в первую пятерку акселератов.

С большой отцовской премии достались мне джинсы цвета индиго. Но самой ценной обновой стал, конечно, плащ. В нем я чувствовал себя солидным мужчиной. Когда в сентябре пролил первый затяжной дождь, я надел плащ и вышел в люди. Тут я обнаружил, что люди почти все тоже облачены в плащи. А еще обнаружил, что эта непромокаемая одежда не спасает голову и ноги от сырости. Использовать по назначению зонт с калошами меня мог заставить разве только приговор суда.

Весь месяц у кинотеатров собирались длинные очереди. Огромные афиши у касс изображали красивую юную пару, а под ними красными буквами горела подпись: «Ромео и Джульетта». С большим трудом я купил билеты и пригласил в кино Свету. Еще по дороге в кинотеатр, шурша распахнутым плащом, уловил тонкий аромат ее духов. Я вслух отгадывал, из чего он состоит: ландыш, лимон, хвоя… «А я ничего, кроме ландыша, не чувствую», – призналась она.

О, что это был за фильм! Синеглазый Ромео и Джульетта с зелеными глазами, оба сказочно красивы, в ярких средневековых костюмах. Как они любили! Несколько раз лицо Джульетты показывали крупным планом, и я смотрел, не мог наглядеться, в загадочные зеленые глаза, которые так редко видел у Светы. В отличие от моей застенчивой возлюбленной эта, экранная, глаз не прятала, а смотрела в упор, как малое дитя.

Когда показывали сцены из новобрачной ночи, Света опустила голову и шепотом попросила меня «не смотреть на это». В то время как зал охал и ахал, мы разглядывали обувь, и я к стыду обнаружил, что капли грязи покрыли старательно начищенную кожу моих «скороходов». А еще я вдыхал аромат ландыша. С тех пор этот свежий легкий весенний запах накрепко сплелся у меня с зеленоглазой Джульеттой – единственной девушкой на свете, которая могла соперничать красотой со Светой. Но, впрочем, только красотой, потому что Джульетта, отравившаяся ядом, – это все-таки мертвый труп, а я очень любил все живое. Поэтому, наверное, так приятно было укрывать от дождя плащом Свету, теплую, живую, загадочную.

Вечером перед зеркалом в ванной я стыдливо сбривал пушок над губой и впервые тщательно изучал свое лицо. Нет, не нравилось оно мне, особенно после киношного Ромео. Мое казалось мне грубым, неправильным: этот невыразительный мягкий нос, толстые губы, серые глаза с девчоночьими ресницами и торчащие уши. Вон прыщ на лбу вскочил, нос лоснится… Впрочем, мускулистое тело и грустно-пытливый взгляд сглаживали неприятное впечатление. Я тяжко вздохнул: все равно, как ни крути, а олух он и в Африке олух.

Однажды мама сказала:

– Сынок, ты бы с Павликом поосторожней. Мне участковая врач сказала, что он находится на учете в туберкулезном диспансере. А туберкулез очень опасная болезнь. И к тому же заразная.

В тот же вечер мы с Павликом в паре играли в волейбол. Он был отличным подающим, мне же удавались мощные удары слету – «фугасы». Всю игру я намеренно приближался к его лицу и глубоко дышал. Если эта болезнь заразная, то пусть и я заболею! Мы вместе станем ходить в этот самый тубдиспансер, вместе будем лечиться. А если придется умереть – что ж, вместе веселей.

– И давно ты этим болеешь? – спросил я после игры.

– Давно, – потупился Павлик. – Ты не бойся, я не заразный. Меня бы не выпустили из больницы…

– Я и не боюсь. А что врачи говорят?

– Говорят, что с этим можно долго жить, – сказал он чужим голосом, – а может наступить обострение и …все.

– И что же, это не лечится?

– Наверное, пока нет. Мама сказала, что надо бы уехать на море. Там больные выздоравливают. Она сказала, что нам нужно дождаться, когда отец снова сядет, собраться духом и уехать.

– Ты знаешь, Павлик, мы, конечно, будем без тебя скучать… Но вы это… Если нужно, если тебе у моря станет лучше… Тогда переезжайте. А мы вас летом навестим. Будем вместе купаться, загорать, рыбу стрелять. А?