Кирилл Берендеев - Ежедневник на этот год

• Название: Ежедневник на этот год
• Автор: Кирилл Берендеев
• Жанр: Научная Фантастика

---

- Именно тогда. Нас свел Юрский.

- А что Магомедтагиров делал в Чечне?.. А, впрочем, можешь не объяснять. Хотел бы я знать, чем ты так приглянулся торговцу "живым товаром", что он взялся тебя вывезти. Не скажешь, чем ты не приглянулся федеральным войскам?

Османов ничего не ответил. Вмешался Кисурин.

- Оставь это, Миш. Рамиль, ты лучше скажи, насколько тесно переплетались ваши дела.

- Почти ни насколько. Он мне не начальник, не компаньон, не соратник.

- О делах его был осведомлен?

- В той части, которая касалась непосредственно меня. Или могла касаться, - добавил Османов тише. - Глушенко -скрытный человек, не только на работе, но и в обыденной жизни, поэтому если бы я знал то, что он мне изволил сообщать... сами понимаете.

- Работа не пошла бы, - усмехнулся Кисурин. - А ты в курсе, что у него была семья? - Османов хмыкнул. - Вижу, что в курсе. И любовница, - добавил оперативник. - Так вот последняя исчезла как раз в день его смерти. Тебе это ни о чем не говорит?

- Иными словами, не моих ли это рук дело? Нет, не моих. Вы же знаете, подобными делами занимается Магомедтагиров, я специализируюсь на другом. Или вы не помните, за что пытались отправить меня в СИЗО?

- Но вы же оба... - не выдержал Громушкин.

- Вы чертовски проницательны в национальном вопросе, - заметил Османов, усмехнувшись.

После короткой паузы, доселе помалкивающий Конюхов посмотрел на часы половина первого дня - и устало произнес:

- Я прошу прощения, речь сейчас не об этом. Обойдемся без тыканья национальностями. Нас интересует другое: во-первых, насколько реален этот фоторобот. - Османов возмущенно поднял руки. - И, во-вторых, согласен ли ты дать показания против обозначенного на листке человека, когда мы его поймаем, - согнутым пальцем Конюхов постучал по бумажке, лежащей на середине стола.

- Как только, так сразу, - помолчав недолго, ответил Османов. Поймаете, а там видно будет. Еще неизвестно, доживет ли он до суда. Или я, - добавил он после паузы.

- Мы сможем гарантировать тебе неприкосновенность, - с вызовом произнес Кисурин, оглянувшись на Громушкина, тот кивнул. - С шефом я обговорю этот вопрос, он сделает все возможное. Но ты и пальцем не сможешь тронуть этого человека, мы спрячем его и от тебя, и от кого бы то ни было.

- У нас нет против него прямых улик, - откровенно признался Громушкин, - так что сам понимаешь, что это значит.

Османов кивнул и поднялся.

- Я ничего не обещал, но попробую. Не хочется поднимать шум вокруг своей персоны.

- Шум поднимется в любом случае.

- Тогда вам стоит обеспечить мне беспрепятственный выезд из города. Предупредите посты на дорогах, чтоб проследили за этим.

Громушкин потер кулаком лоб, но кивнул.

- Сделаем. Жаль, шефа нет.

- Понимаю, - Османов порылся в кармане пиджака, достал записную книжку, пошебуршил ее страницами. - Вот номер телефона моей пейджинговой компании и номер пейджера. Как только... - он помолчал и добавил, - одним словом, телефонируйте сюда. Только прошу вас, не дублируйте номер и не посылайте ложных сообщений. Иначе мы не состыкуемся. Мне еще большие хлопоты с Миржоном предстоят, да и вообще....

Не прощаясь, он вышел, хлопнув за собой дверью.

Порою мне кажется, и сейчас все больше и больше, что жизнь человека удивительно похожа на исчерканный ежедневник. С одной стороны рукой человеческой в нем вписываются даты, события, имена и встречи, из тех, что следует исполнить, совершить, тех на коих следует непременно побывать, дела, от которых не отвернешься. На день, неделю, месяц вперед записываются они, порой переносятся более поздний, иногда на более ранний сроки, заполняя графы ежедневника. А после судьба, руководствуясь уже реалиями сегодняшнего дня, подвернувшимся случаем, неожиданным поворотом событий, случаев, черкает и вычеркивает имена, даты, встречи, дела, кропотливо собранные на день нынешний, напоминая человеку то, что он, забыл напрочь о подчас неизбежной фатальности жизни своей, и пытался расписать заранее ее по часам и минутам. Вычеркивает и пишет что-то иное, совсем не то, но что можно было рассчитывать, или, что случается много реже, подбрасывает своего рода чернильный шанс, - неожиданную договоренность на сегодня, на сейчас, надо только успеть к месту встречи и мчаться со всех ног на другой конец города, забывая обо всем на свете, только бы не упустить. И точно также человек планирует свое прошлое, вычеркивая уже самостоятельно, по собственному желанию, неудобное, неподходящее с датой и временем, формируя, стараясь формировать себя нынешнего, отправляя в Лету адреса, телефоны, письма, лица знакомых, бывших и нынешних друзей, родственников, коллег, товарищей по работе, сокурсников, - всех, кто не входит, не вписывается в новые измененные самим ли, свыше ли, условия существования. И снова вмешивается судьба, снова путает карты, достает из небытия тех, кто вроде бы давно похоронен под грудой лет и событий и возвращает их на прежние места и заставляет вспомнить о прожитых днях, совсем не так и совсем не о тех, о которых приятно было бы вспомнить, совсем не то, о чем следует говорить тем, новым, кто ныне окружает человека. Ежедневник меняется постоянно ежедневно, еженощно, переписывается и подгоняется то под одно, то под другое, страдая и от человеческих страстей и ошибок, и несбыточных надежд и от происков самой судьбы, решительно распоряжающейся данной ей почти всемогущей властью вмешиваться в дела людские тяжелой неуклюжей десницей и творить то, что потом именуется жизнью.

Каждый вправе пожаловаться на неправедное, по его предположению, распределение ролей на ярмарке житейской суеты; для того существует, считающая себя столь же всемогущей, всезнающей и всеведущей Церковь. Но можно, минуя апологетов ее, вознести свое недовольство Всевышнему лично, отгородясь от мира печалью и скорбью. Никто не знает, услышит ли он в обоих случаях глас страждущего и решится ли вмешаться в перепутанную как плохо смотанный клубок ниток человеческую судьбу. Он может попросту не успеть что для бессмертного год, десятилетие, - ситуация изменится, и из тех же уст послышатся новые мольбы и просьбы; порою подобные перемены случаются столь часто и непредсказуемо....

Жизнь тем и удивительна как своими парадоксами: иной раз она напоминает комедию Аристофана, иной - трагедию Софокла, где неизменная вышколенность грядущего не дает усомниться в самых безумных прогнозах, изрекаемыми устами Хора. Порою же так хочется зачеркнуть лишние фразы, лишние письмена в жизненном ежедневнике, предшествующих тому самому грядущему, так хочется уйти в новое, полностью очистившись, соскребя ногтями с кожи старое, ведь, если получится, и не останется ни пятнышка.... Но кто бы мог предположить, что старое всегда стоит за порогом и иной раз просто меняет обличье, чтобы не изменить человеку.

Вчера она плакала по ушедшему в небытие мужу, сегодня вечером она пришла ко мне в спальню, готовая, ждущая, жаждущая. Разве она могла знать все происшедшее со мной и с ее супругом, разве она могла предположить, что бывший муж и нынешний любовник окажутся связаны узами, которые не в силах разорвать даже могила. И пока печать молчания лежит на моих устах, и пока следователь вызывает свидетелей и пытается сопоставить одно с другим, и у него то получается одна партия, то вырисовывается другая - она ничего не знает, она считает себя счастливой (она говорила мне об этом утром, проснувшись на моей кровати и улыбаясь мне своей удивительной улыбкой) она свободна ото всего и ото всех. Даже от того, кого пустила в дом и с кем провела ночь в одной постели. Ее разговор - лишь о том, что будет с ней завтра, послезавтра, через год. С ней, именно с ней, редкое упоминание сводится лишь к фразе: "как хорошо, что ты вовремя пришел". Тамара Игоревна хотела позабыть, и я, появившись, подарил ей жалкую улыбку этого шанса.

Что же до Наташи, то она восприняла подобный поворот дел как нечто неизбежное; между ней и Тамарой Игоревной установились отношения, позволяющие каждой из них совершать собственные ошибки и не обнаруживать их до тех пор, пока не придется платить по счетам. Насколько давно ли это произошло, не знаю, быть может, что сразу после смерти Марата Глушенко. Если те полуфразы, брошенные вскользь слова о нем хотя бы наполовину оказывались бы правдой, то нет ничего удивительного в том, как встретила известие о гибели мужа его жена и дочь. Я слышал, как плакала Тамара Игоревна, возможно, она и в самом деле вспоминала о покойном, но за все время пребывания в доме, я не услышал ни одного печального вздоха от Наташи. И в тоже время я не могу, не вправе винить ее или мать в холодности и бездушии.

Их странный на первый взгляд союз, согласие было порождено, несомненно, действием, или, напротив, бездействием самого Глушенко, когда мать была единственным человеком, кто играл в жизни дочери хоть какую-то роль. Как я понимаю, отец - все же странно называть этого человека отцом, но, тем не менее, - он не часто баловал семью своим присутствием; и это отсутствие его было для остальных членов семьи в некотором роде благодатью, дарующей каждой определенную свободу действий. Ныне же, когда всякое упоминание о нем будет постепенно забываться, свобода эта, если дозволено так выразиться, стала обретать более конкретные черты. В лице заводимых любовников обеими в том числе. Я не знаю, сколько места и времени занимает Антон в Наташином сердце, быть может, много; теперь больше, чем до моего знакомства с Тамарой Игоревной, как кажется. Я могу сказать, что в определенном смысле мать пошла по стопам дочери. И, пользуясь неоспоримым правом хозяйки, пригласила нового знакомого в дом и разделила с ним постель. Что же до возражений, то здесь они не более уместны, чем в любой иной ситуации; мне думается, Тамара Игоревна просто попыталась решить проблему, долгое время ее мучившую и оттого бросившую едва ли не в объятия первого встречного. Ей просто необходимо забыть все: свою прошлую жизнь, своего мужа, свои страхи и невзгоды. Кажется, он у нее был первый, если так, тем более. Мне же... право, я не знаю, чего же я жду от этой связи.