Стивен Кинг - Тьма, – и больше ничего (сборник)

• Название: Тьма, – и больше ничего (сборник)
• Автор: Стивен Кинг
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-271-40835-9

«1922 год» – история, которую критики уже назвали одним из лучших малых произведений Кинга. Фермер, убивший свою жену ради ста акров земли, понимает: возмездие придет…

«Громила» – беспощадный рассказ о том, на что способна пойти женщина, чтобы отомстить насильнику…

«Счастливый брак» – блестящая, оригинальная вариация «вечной» сказки о Синей Бороде…

«На выгодных условиях» – потрясающее произведение, в котором Кинг вновь поднимает не раз поражавшую воображение читателей тему сделки с дьяволом…

Четыре повести.

Четыре двери в мир страха, боли, обреченности. Четыре истории ночных кошмаров, воплотившихся наяву.

Четыре новых шедевра Стивена Кинга!

---

Я опасался угрозы заражения от крысиного укуса, несмотря на мазь, но все обошлось. Ахелоя умерла в том же году, но не от этого. Больше, однако, она молока не давала. Ни единой капли. Мне следовало забить ее, но я никак не мог заставить себя это сделать. Из-за меня она и так настрадалась.

На следующий день я протянул Генри список покупок, велел взять грузовик, поехать в город и все купить. Широкая, изумленная улыбка расползлась по его лицу.

– Грузовик? Я? Сам?

– Ты по-прежнему помнишь передние передачи? И по-прежнему сможешь найти заднюю?

– Господи, конечно!

– Тогда, думаю, ты можешь ехать. Не в Омаху и даже не в Линкольн, но если не будешь гнать, без проблем доберешься до Хемингфорд-Хоума.

– Спасибо! – Сын обнял меня и поцеловал в щеку. На мгновение возникло ощущение, что мы с ним вновь друзья. Я даже позволил себе в это поверить, хотя сердцем понимал: это не так. Улики, возможно, спрятаны под землей, но правда стояла между нами – и будет стоять всегда.

Я дал ему кожаный бумажник.

– Это бумажник твоего деда. Можешь оставить его себе; я все равно собирался подарить его тебе осенью, на день рождения. В нем деньги. Все, что останется, – твое. – Я чуть не добавил: «И не привози с собой бродячих псов», – но вовремя осекся. Эта фраза частенько слетала с губ его матери.

Он попытался поблагодарить меня снова, но не смог, слишком волновался.

– На обратном пути остановись у кузницы Ларса Олсена и залей полный бак. Не забудь об этом, иначе вернешься на своих двоих, а не за рулем.

– Я не забуду. И… папка?

– Что?

Он переступил с ноги на ногу и застенчиво посмотрел на меня.

– Могу я заехать к Коттери и предложить Шен прокатиться со мной?

– Нет, – ответил я. У него вытянулось лицо, прежде чем я продолжил: – Но ты можешь спросить у Салли или Харлана, можно ли Шен поехать с тобой. И обязательно скажи им, что никогда раньше в город не ездил. Я доверяю тебе, сынок, полагаюсь на твою честность.

Как будто мы оба не стали лжецами.

Я стоял у ворот, пока наш старый грузовик не исчез в облаке пыли. В горле застрял комок, который я не мог проглотить. У меня возникло необъяснимое, но отчетливое ощущение, предчувствие, что я больше его не увижу. Наверное, так бывает с большинством родителей, которые в первый раз видят, как ребенок впервые уезжает куда-то один, и осознают, что он достаточно взрослый, чтобы самостоятельно выполнять те или иные поручения. То есть он уже больше, чем ребенок. Но я не мог долго раздумывать над этим. Мне предстояло важное дело, и я отослал Генри для того, чтобы заняться им в его отсутствие. Он все равно мог увидеть, что случилось с нашей коровой, и догадаться, кто это сделал, но я подумал, что следует немного смягчить удар.

Сначала я заглянул в стойло Ахелои. Она была несколько апатичной, но в полном здравии. Потом проверил трубу. Ее по-прежнему затыкал брезент, но я не питал особых иллюзий: со временем крысы все равно его прогрызли бы. Требовалась затычка покрепче. Я принес мешок цемента к колонке и в старом ведре замесил раствор. Вернувшись в амбар, подождал, пока он загустеет, после чего продвинул брезент еще глубже, как минимум на два фута, и освободившееся пространство набил цементным раствором. К тому времени, когда Генри вернулся (и в прекрасном настроении: в город он поехал с Шеннон, а сдачи хватило на газировку и мороженое), раствор затвердел. Полагаю, некоторые крысы могли в поисках еды выбраться из трубы до того, как я засунул туда брезент, но я не сомневался, что большинство остались замурованными в темноте, включая и ту, что покалечила бедную Ахелою. И там, внизу, им предстояло умереть. Если не от удушья, то от голода, когда опустеет их чудовищная кладовая.

Так я тогда думал.

В промежутке между 1916 и 1922 годами в Небраске процветали даже самые глупые фермеры. Харлан Коттери, далеко не глупый, жил лучше многих. Его ферма ясно говорила об этом. В 1919-м он добавил к ней амбар и силосную башню, в 1920-м пробурил глубокую скважину, которая давала невероятные шесть галлонов в минуту. Годом позже провел воду в дом (хотя ему хватило ума оставить туалет во дворе). И потом трижды в неделю он и его женщины могли наслаждаться невероятной для глубинки роскошью: ванной и душем, горячая вода для которых не подогревалась в ведрах на плите, а поступала по одним трубам, чтобы по другим стечь в пруд. Именно благодаря душу открылся секрет, который хранила Шеннон Коттери, хотя, полагаю, я его уже знал с того дня, когда она сказала: «За мной он ухаживает, это так», – сухо и тускло, очень уж не похоже на нее, и при этом смотрела не на меня, а на далекие силуэты жатки ее отца и идущих следом сборщиков урожая.

Произошло это в конце сентября, когда кукурузу давно собрали, но на огороде оставалось много работы. Как-то в субботу, когда Шеннон наслаждалась душем, ее мать шла по заднему коридору с охапкой белья, которое она сняла с веревки раньше, чем следовало, поскольку дело шло к дождю. Шеннон, вероятно, думала, что плотно закрыла дверь ванной, – большинство женщин стремятся к тому, чтобы никто не подсматривал за ними в душе, а у Шеннон, когда лето 1922 года перешло в осень, была для этого особая причина – но, возможно, защелка соскочила, и дверь чуть приоткрылась. Мать Шеннон заглянула в щелку, и пусть занавеска полностью отгораживала душевую, намокнув, она стала полупрозрачной. Салли могла и не видеть дочь; ей хватило одного взгляда на силуэт девушки, на этот раз без свободного квакерского платья, которое позволяло скрыть фигуру. И тут все стало ясно: пять месяцев беременности или около этого. Наверное, Шеннон все равно не смогла бы еще долго хранить свой секрет.

Двумя днями позже Генри вернулся из школы (теперь он ездил туда на грузовике) испуганный и с виноватым видом.

– Шен последние два дня не приходила в школу, – рассказал он, – и я завернул к Коттери, чтобы спросить, все ли с ней в порядке. Я подумал, она могла заболеть испанкой. В дом они меня не пустили. Миссис Коттери велела мне уезжать и сказала, что ее муж приедет сегодня вечером, чтобы поговорить с тобой, после того как закончит все дела. Я спросил, могу ли я что-нибудь сделать, и она ответила: «Ты уже сделал предостаточно, Генри».

Тут я вспомнил слова Шен, а Генри закрыл лицо руками.

– Она беременна, папка, и они это знают. Ясно, в этом все дело. Мы хотим пожениться, но теперь, боюсь, они нам не позволят.

– О них не думай, – отчеканил я. – Я тебе не позволю.

Он посмотрел на меня обиженными, влажными от слез глазами.

– Почему?

Я подумал: Ты видел, что произошло между твоей матерью и мной, и все равно спрашиваешь? Но ответил иначе:

– Ей пятнадцать лет, а тебе исполнится пятнадцать лишь через две недели.

– Но мы любим друг друга!

Ох, этот крик безумца! Этот бабский вопль. Мои руки, безвольно висевшие, сжались в кулаки, и я с трудом разжал пальцы. Злость помочь не могла. Мальчику требовалась мать, чтобы обсудить этот деликатный вопрос, но Арлетт сидела на дне засыпанного землей колодца в компании дохлых крыс.

– Я знаю, что любите, Генри…

– Хэнк! И другие женятся молодыми.

Раньше женились. А теперь, когда началось новое столетие и границы закрылись, это происходит все реже. Но я сказал ему другое:

– У меня нет денег, чтобы помочь вам начать новую жизнь. Может, году к двадцать пятому, если цены на зерно останутся высокими, но не теперь. И с учетом ребенка…

– Их было бы предостаточно! – воскликнул он. – Если бы ты так не стремился заполучить эти сто акров, их было бы предостаточно! И она поделилась бы со мной! Не стала бы говорить со мной, как ты сейчас!

Его слова так потрясли меня, что я лишился дара речи. Прошло шесть недель или около того с тех пор, как мы в последний раз упомянули в разговоре Арлетт, пусть даже назвав ее всего лишь «она».

Сын с вызывающим видом смотрел на меня. И тут, в самом начале нашей дороги, я увидел Харлана Коттери. Он направлялся к нам. Я всегда считал его своим другом, но то, что его дочь вдруг оказалась беременной, могло изменить сложившиеся отношения.

– Нет, она не стала бы так с тобой говорить, – согласился я и встретился с ним взглядом. – Она бы поговорила с тобой гораздо хуже. И скорее всего высмеяла бы. Если заглянешь в свое сердце, сынок, ты это поймешь.

– Нет!

– Твоя мать назвала Шеннон маленькой шлюшкой, а потом посоветовала тебе держать свою штучку в штанах. Это был ее последний совет, и хотя прозвучал он грубо и обидно, как и многое из того, что она говорила, лучше бы ты ему последовал.

Злость Генри ушла.

– Это случилось после того… после той ночи… когда мы… Шен не хотела, но я ее уговорил. А как только мы начали, ей это понравилось так же, как и мне. Как только мы начали, она просила об этом снова и снова. – Он произнес это с какой-то странной, нездоровой гордостью, потом устало покачал головой. – А теперь сто акров зарастают сорняками, а у меня беда. Если бы мама была здесь, она помогла бы мне выкрутиться. Деньги решают все, как он говорит. – И Генри махнул рукой в сторону приближающегося шара пыли.