Хелена Банч - Превратности любви

• Название: Превратности любви
• Автор: Хелена Банч
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-905720-21-5

«Превратности любви» – это необыкновенный роман об обыкновенном романе, попытка объяснить необъяснимое.

Ник и Элизабет влюбляются друг в друга, счастье длится две недели, а потом они вынуждены расстаться, ибо он женат, а она замужем. Но главы о начале их любви написаны настолько светло, что не верится в возможность ее разрушения. Герои встречаются вновь после разлуки и с первого мгновения чувствуют себя так, будто никогда не расставались, и любовь вспыхивает с новой силой, сведя на нет все то, что мешало им быть вместе.

Роман Х.О. Банч – это не просто современная мелодрама со счастливым концом, а глубокая и очень красивая история о всепоглощающей, жертвенной любви.

При всей «импрессионистической» недосказанности роман поражает яркостью чувств, тонким психологизмом и философскими рассуждениями о природе человеческих взаимоотношений, о том, что есть любовь и каковы ее законы.

---

– Который час? – спросила Элизабет.

– Не важно, – ответил Ник.

Казалось, что в этот момент время навсегда остановилось.

Их пальцы переплетаются. Взгляды встречаются, проникая друг в друга, потом Ник отводит глаза, но она приподнимается в постели и приближается к нему – приближается до тех пор, пока не прижимается всем телом, голова ее чуть-чуть откинута назад, а дыхание обжигает его губы.

Они целуются.

А потом касаются друг друга, пробуют друг друга на вкус, блуждают языками, и Лиза потрясена, и боится его – и желает одновременно. Она дрожит, волоски на его теле встают дыбом, а уже вовсю шпарящее солнце высушивает и пот, и слюну на коже.

Ник обнимает ее – так крепко, что ребра будто слегка прогибаются от нажатия. Его лицо вспыхивает от возбуждения, но в то же время ее удивляет, насколько им уютно вместе – насколько вся эта новизна уже знакома.

Им так хорошо друг с другом здесь и сейчас, что все остальное словно ушло в небытие.

А между тем он был женат, она была замужем, но все это не имело никакого значения. В порыве страсти они забыли о той, другой жизни, боясь разрушить, спугнуть свое счастье, такое хрупкое и такое безмерное.

Глава 3 Его жена

Чем руководствуется сердце? Любовью? Что может быть ненадежнее? Можно знать, что такое любовное страдание, но не знать, что такое любовь. Тут и утрата, и сожаление, и пустые руки. Пусть я не буду сгорать от страсти, при мне останется тоска. Ад, где все сулит рай. И все-таки это ад. Я называю жизнью и любовью то, что меня опустошает. Отъезд, принуждение, разрыв, мое беспросветное сердце, разорванное в клочья, соленый вкус слез и любви.

Альбер Камю[3]

Все начиналось с любви. Они знали, что условия не имеют силы, ситуации не имеют значения.

«Любовь долго терпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает…»[4] Эти слова из Писания она помнила с детства – ее мама, эмигрировавшая из России, всегда старалась привить ей христианские ценности.

«Любовь никогда не перестает…» – Она свято верила в это.

Лето, ставшее свидетелем зарождения их любви, было полно ярости и красоты. Освежающие ночные дожди продлевали очарование весны, и весь июль листья были молодыми и свежими. А ветры, бушующие над Англией, прочесывали всю страну в своем танце.

Он читал ей стихи:

Дитя, сестра моя!
Уедем в те края,
Где мы с тобой не разлучаться сможем,
Где для любви – века,
Где даже смерть легка,
В краю желанном, на тебя похожем,
И солнца влажный луч
Среди ненастных туч
Усталого ума легко коснется,
Твоих неверных глаз
Таинственный приказ —
В соленой пелене два черных солнца.
Там красота, там гармоничный строй,
Там сладострастье, роскошь и покой…

И она готова была идти за ним хоть на край света.

Он рисовал ей прекрасные картины их совместного будущего, подкрепляя свое красноречие любимыми строками Бодлера:

И мы войдем вдвоем
В высокий древний дом,
Где временем уют отполирован,
Где аромат цветов
Изыскан и медов,
Где смутной амброй воздух околдован,
Под тонким льдом стекла
Бездонны зеркала,
Восточный блеск играет каждой гранью.
Все говорит в тиши
На языке души,
Единственном, достойном пониманья.
Там красота, там гармоничный строй,
Там сладострастье, роскошь и покой…[5]

Он обещал ей, что будет любить ее вечно.

И они любили друг друга, или, по крайней мере, им так казалось, но любовь, у каждого своя, только обнажала их несхожесть.

Она, доверчивая, почти счастливая, слегка испуганная начинающейся новой жизнью, которая превратит ее совсем в другую женщину, пыталась заранее представить себе, как все это будет; он, куда более опытный, понимал всю недолговечность своего чувства к юной девушке, которая обречена стать заурядной женщиной.

Она пленила его как раз тем, что неизбежно уйдет: душевной чистотой, способностью удивляться, атмосферой нетронутой молодости.

Разыгрывающий иллюзорные миры как слишком хорошо срежиссированную счастливую реальность – перед всеми своими женщинами, безмерно восторгавшимися тем, что представляло для него ценность на один день, – он казался ей идеалом будущего.

Или все-таки было нечто большее? Иллюзия, что реальную действительность можно изменить любовью?

Пропасть между ними росла, как растет дерево день ото дня – внешне неприметно, но в то же время глубоко и непреодолимо. Во всем чувствовалось изменение: в его мыслях и действиях, порой даже в чертах лица. И это пугало ее. Он жил словно в другом измерении. Там были его интересы, его мысли и чувства, цели, надежды, желания, судьба…

Его судьба! Стоило ей подумать об этом, как мрак непонятного, всепоглощающего страха накрывал ее своей тенью. Иногда, прежде чем воспротивиться этому, доказать несостоятельность подозрений или молиться в тишине, она ловила мысль о нем, стремительно пробегавшую в ее уме, как и мысль о той его другой жизни, которую она не могла постичь. Эти две мысли были тесно связаны между собой в единое целое, причем одна дополняла другую.

Тусклые очертания идеи мешали ее распознать. Как только она пыталась сосредоточиться на том, чтобы понять стоящую за этим истину, пропадала всякая возможность это сделать. Идея казалась неуловимой, надуманной. Даже минутная концентрация означала ее исчезновение, растворение.

На самом деле во всех словах, которые она когда-либо находила, чтобы оправдать его, скрывалась неуверенность в себе.

И в конце концов ее потаенные страхи обернулись банальной ревностью в наиболее утонченном виде, усиливая отвращение и неприязнь, приобретая такую форму, что ни одна разумная жена, возможно, не смогла бы этому воспротивиться.

В двадцать восемь лет она открывала в себе многое такое, чего раньше не замечала или не понимала, а если и понимала, то ни за что бы себе в этом не призналась – красота или непривлекательность окружающей ее обстановки, самая ничтожная деталь могли поднять или испортить ей настроение.

А ведь это было в ней всегда. Достаточно вспомнить, какие неприятные чувства овладели ею после свадьбы, когда она на собственном опыте убедилась в неприглядности некоторых сторон супружеской жизни, – например, оказалось, что ее непогрешимый муж мог, помочившись, забыть спустить за собой воду в унитазе, но хуже всего было то, что она не имела возможности поделиться своими маленькими бедами ни с кем из близких и, варясь в собственном соку, во всем винила свою несостоятельность.

Она испытывала ностальгию по молодости и по тем утраченным иллюзиям, которые реальная жизнь давно разбила вдребезги. Она тосковала по чистоте и наивности помыслов, в большинстве случаев недоступных зрелым людям, по безграничной и беззащитной доверчивости, которая к ней никогда не вернется, – все это осталось в прошлом. Тогда ее сердце было открыто для нежности, радости и волнения; новизна восприятия окрашивала ее жизнь множеством радужных оттенков, и мир еще не был истаскан до такой степени, как в нынешнее время, не был предсказуем и не шел на поводу у лжи и коварства, смиренно склонив голову.

Ее назвали Анной в честь великой русской балерины Анны Павловой, видимо, надеясь, что она пойдет по стопам родителей, чья жизнь была тесно связана с балетом.

Мама, балерина Большого театра в Москве, эмигрировав из России, вышла замуж за балетмейстера театра «Ковент-Гарден» и продолжила свою весьма успешную карьеру уже в Лондоне.

Однако не зря говорят, что «на детях природа отдыхает». Талантом Бог Анну не наделил, и она прозябала в безвестности, довольствуясь незначительной ролью танцовщицы кордебалета. Звезд с неба она не хватала, и даже в кордебалет ее взяли во многом благодаря авторитету отца.

Со своим будущим мужем Анна познакомилась, когда ей было восемнадцать, а ему двадцать пять. Блестящий молодой юрист, он помогал ее отцу улаживать кое-какие коммерческие вопросы. Высокий, красивый, обеспеченный, преуспевающий…

Увидев его в первый раз, она вспомнила, как в детстве говорила маме: «Может, я и не встречу своего принца в этом мире… и тогда никогда не выйду замуж. Но если он придет ко мне, то будет не таким, как другие мужчины. А значит, я сразу его узнаю. Не важно, как он будет выглядеть, но уверена, когда я загляну в его глаза, когда он заглянет в мои…»

И, заглянув в глаза Нику, так звали молодого юриста, она вдруг поняла, что это ОН.

Позже, когда он приходил, ее всякий раз охватывало волнение. Жар захлестывал шею и щеки, поднимался ко лбу. Ей казалось, что и она ему нравится, однако Анна боялась поверить в это. А ведь все было так ясно, как устремленный на нее взгляд Ника. Она этого не ожидала. Она даже не думала, что такой мужчина, как он, может заинтересоваться ею… и, однако, с самого начала Анна совсем не скрывала своего интереса, не признаваясь в том самой себе. Иногда она представляла, как он целует ее, но тут же прогоняла слишком вольную мысль. На самом деле ей только этого и хотелось с тех пор, как она заглянула ему в глаза и он ответил ей тем же.