Вадим Михайлов - Послевкусие страстей и превратности мнимой жизни

• Название: Послевкусие страстей и превратности мнимой жизни
• Автор: Вадим Михайлов
• Жанр: Русское современное
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-227-04425-9

Союз двух драматургов, их совместная работа в кино, их любовь и запутанная личная жизнь… Всё прерывается смертью жены, соавтора, любимой женщины. Мужчина остаётся жить. С трудом восстанавливает стереотип разрушенной жизни. Работает. Пытается приживить оторванную часть души, как приживляют руку, ногу или сердце. Придумывает себе новую любовь, но та, прежняя, не покидает его. Это внешний сюжет. Особый же интерес работы – в стремлении автора воссоздать связь реального мира с той каждодневно создаваемой, мнимой, но такой живой реальностью кинопроизводства, которая накладывает свои краски на характер героев романа – обычных, не самых худших и не самых лучших представителей российского кино.

---

Сидевшие рядом зрители оглядывались на них, потому что им тоже доставалось немного этого жара…

Знакомое каждому живому существу чувство любви похоже не только на огонь. Это соединение огня и тихой радости. Это материнское чувство. Оно схоже также с просветлением души во время благодарственной молитвы.

– Мне так хорошо, когда ты греешь меня… Если бы ты знал, как я люблю тебя…

Ульяна отвечала ему своим теплом, которое казалось ему прохладой родника.

– Родная, – беззвучно прошептал он.

Мысли о загадке благотворного тепла, излучаемого некоторыми людьми, тревожили Платона с юных лет. Он наблюдал, прислушивался, искал в городской толпе эту благодатную радиацию, это тепло. Оказалось, что оно возникает ко времени полного полового созревания человека. Что оно очень нужно детям для развития их души. Что дети чувствуют это тепло и тянутся к людям, излучающим его. Что почти все нормальные матери одаряют своих детей этим теплом. Что добрые волшебники лечат болезни тоже этим теплом. Что в основе всего лежит ЛЮБОВЬ. Люди себялюбивые, черствея, теряют способность дарить тепло. Есть путь обмена этого тепла на деньги. Его можно продать. Но оно обидчиво и, уходя, не возвращается. Оно существует среди людей различных конфессий и национальностей. Оно негласный пароль. Оно приветствие. Невидимая улыбка. И нет большей радости, чем встреча двоих излучающих тепло людей. И счастье, когда удаётся пробудить его в другом человеке.

Вампиры любят это тепло, но для них это яд, наркотик, приводящий их к смерти или к перерождению в нормальных людей…

…Была белая ночь. Платон и Ульяна возвращались с премьерного просмотра. Они шли через знакомый сквер. Здоровались с соседями.

Здесь, в центре Петербурга, жизнь текла неспешно. Этот район был маленькой провинцией в большом городе. Все знали друг друга по многу лет. Стереотип жизни почти не менялся. Менялись цены и качество товаров в сумках и целлофановых пакетах. Но люди умудрялись делать вид, что ничего не происходит. Одних стариков сменяли другие. Дети вылезали из колясок и бежали в математическую школу. И вскоре выходили на пенсию и сидели на скамейках вдоль загаженных собаками дорожек, грелись под луной.

Платон и Ульяна бегали трусцой в Парке. Катались на лодках, а зимой надевали коньки и лыжи… Но теперь они опасались переходить улицу из-за потока машин. Да и появляться в Парке без сопровождения сторожевой собаки было небезопасно.

– Мы их всё же взяли, – сказал Платон. – Задели за живое. Два раза срывались на аплодисменты. Два раза!

Ульяна кивнула.

– Но что-то гложет… нет радости… – продолжал Платон. – Не получилось… То, что хотели, не вышло…

– Нормальная работа, – ответила она спокойно.

– Но Лиза прекрасна. Мы не ошиблись в ней…

– Да, у неё блестящее будущее… Если не сопьётся… Если не задвинут завистники… Ты влюблён?

– К счастью – нет… – Он задумался, чтобы ответить честно. – Нет, не влюблён.

Он вспомнил, как на банкете Лиза подошла к нему и поцеловала в губы. Он не мог понять, не мог решить для себя, что значит этот порыв – благодарность или нечто большее…

А Ульяне вспомнилось, как в экспедиции, когда они снимали натуру в начале зимы, их пригласили в парилку гарнизонной бани воздушно-десантной дивизии.

….Знакомый с детства дух… Воздух раскалённой пустыни, из которой наши предки пришли на север много тысяч лет назад…

От самой двери начинались дубовые ступени. Они вели вверх под чёрный потолок. Справа синело большое окно. Слева – выпятились бесстыдно и неприлично два мощных чугунных крана для холодной и горячей воды… с опущенными головками…

Внизу на первой ступени расположилась старуха Полина Александровна Чегодаева, директор картины. Её обнаженное уродство напоминало о скоротечности человеческого времени.

Чуть выше грелись женщины помоложе – звуковики, костюмеры, работники бухгалтерии…

Ещё выше потела девочка-хлопушка. А рядом с ней травестюшка, изображавшая уже лет двадцать в фильмах и сериалах нимфеток.

На две ступени выше сидели две ассистентки – образцово-показательные девушки, девушки без изъянов, которые помогли бы запомнить их. Обе загорелые и уравненные фитнесом до образа манекенов. Только у одной остались белые полоски на плечах и светились не тронутые загаром грудки, а другая была сплошь смуглая.

А на самом верху этой пленительной для мужских глаз лестницы сидела Лиза Пантыкина, во всем своём великолепии.

Когда Ульяна вошла в парилку, её ожёг этот языческий образ. Ожёг больше, чем горячий сухой воздух воздушно-десантной сауны.

Ульяна тогда только что вступила в возраст осени – время пленительного заката и щедрости… время понимания красоты плотской любви.

Её поразила Лиза. Несмотря на свои тридцать, она была юной. Более юной, чем девочка-хлопушка. Несмотря на жару сауны, она казалась прохладной… Она была совершенна… Бедра… Плечи… Живот… Свободно расставленные ноги… Чуть приоткрытый удивленно рот… Она была похожа на знаменитую Диану де Пуатье в картине Франсуа Клуэ. Она была прекрасна, хотя по нынешним вкусам такие лица не пользуются успехом у мужчин. Слишком умна была она…

Ульяна сразу признала её красоту… Она всегда была уверена, что ей, Ульяне Курдюмовой, хватает своих достоинств, своих женских прелестей. Она без ущерба для себя могла признать красоту другой женщины и не унизиться до зависти… По поводу возраста… По поводу роста… Белизны кожи… По любому поводу… По праву всегда почитаемой и любимой женщины…

Лиза накапала из флакона в ковш иланг-иланг. Легко встала, обнаруживая переменчивую гармонию движения. Плеснула на камни.

Запах дальних стран смешал времена…

Ульяна пожалела, что не родилась мужчиной, но на мгновение подумала, что могла бы разделить ослепительное счастье от обладания этим совершенством, воплотясь в тело Платона… Она не ожидала от себя такой щедрости. Такого великодушия… И с отвращением отвергла этот порыв.

Она прошла мимо старухи, которая с завистью и тоской смотрела на её роскошную грудь, на мощную гриву каштановых волос… На крепкие ноги… Это всё было у неё не от фитнеса – от природы… И потому живое, не муляжное…

Она прошла мимо девочки-хлопушки.

Мимо девочки-нимфетки…

Мимо ассистенток, похожих на ожившие манекены…

Было непереносимо жарко. И с каждой ступенью жар усиливался.

Она не могла уступить. Она приняла вызов.

Она села рядом с Лизой.

Лиза улыбнулась ей, но не победно.

Это была улыбка покорности, знак признания лидерства.

Но в душе молодой актрисы присутствовала надежда, что разница в возрасте скажется закономерно, неотвратимо и очень-очень скоро по меркам человеческой жизни. Уверенность, что первенство скоро перейдёт к ней.

Каждой женщине даровано своё время царственной власти над мужчинами.

Но одни проходят его быстро и незаметно даже для себя, а у других оно длится до старости, как у Дианы де Пуатье. И внуки кончают жизнь самоубийством, влюбляясь в блистательную, нестареющую бабушку. Это отнюдь не счастье. Но это судьба…

…Их белые тела становились розовыми. Потом темнели. И цвет этот не имел отношения к колючему цветку, но напоминал румяный белый хлеб в печи.

Только они оставались на деревянном лобном месте поверх раскалённых камней.

Если бы на земле не осталось мужчин, они любили бы друг друга.

Если бы не было мужчин…

Но мужчины были, есть и пребудут вечно и, несмотря на своё физиологическое уродство и примитивность мышления, несмотря на динамичную избыточность плоти, а может быть, благодаря ей составляли, составляют и будут составлять смысл их жизни…

…В конце концов Ульяна уступила. Сошла вниз с улыбкой и долго стояла под холодным душем, всё так же смеясь и радуясь, вспоминая Платона. И не только его.

Когда Ульяна выходила из бани, окрыляемая чувственной лёгкостью и радостью плотского бытия, двери снова распахнулись и Лиза Пантыкина, пробежав мимо Ульяны, бросилась в мягкий ноябрьский сугроб…

И у часового на вышке отвалилась челюсть. Он такого ещё не видел в своей короткой жизни.

Ульяна никогда не лукавила и судила всегда по большому счёту.

– Нормально, – сказала она, возвращаясь к премьере. – На уровне…

– Лучше поражение, чем нормально… – вскинулся Платон. – В двух местах ощущение пустоты…

– Да.

– Музыка замечательная, но её слишком много… Я это чувствовал, ещё когда записывали. Но не хотел обижать композитора… Он так талантлив… И так близок нам по духу…

– Вроде все довольны.

– Ужасно! Я превращаюсь в нормального профи.

– Знаешь, на чём ты проигрываешь?

– На чем?

– Если тебя не понимают, ты обижаешься. Тебе делается скучно. И ты пускаешь на самотёк работу с оператором. С композитором. С теми актёрами, которые не понимают тебя. С людьми, которые хотят понять тебя, но не могут сразу. Вместо того, чтобы заставить их понимать. Заставить делать то, что нужно тебе…