Мария Корелли - Скорбь сатаны

• Название: Скорбь сатаны
• Автор: Мария Корелли
• Жанр: Ужасы и Мистика

Мария Корелли — псевдоним легендарной английской писательницы Мэри Маккей, возникший благодаря ее увлечению Италией. Сочинив себе биографию и придумав итальянского князя в качестве настоящего отца, писательница прожила свою жизнь в ореоле мистификаций. Ее книги, благодаря теме мистики и созданному ей самой таинственному образу автора, били все рекорды популярности в Англии конца XIX века.

Проза Корелли насыщена таинственными и малоисследованными аспектами бытия: гипнозом, переселением душ, астральными телами и т. п. Королева Виктория называла ее своей любимой писательницей. Роман «Скорбь Сатаны», вышедший в Великобритании в конце XIX века, мгновенно побил все рекорды продаж, и до сих пор остается классикой европейской мистики.

---

— Амиэль верно уж позаботился об этом; надо спросить его, — сказал князь и позвонил; камердинер немедленно явился.

— Вы приготовили комнату для мистера Темпеста?

— Да, ваше сиятельство; номер в этом коридоре почти напротив комнат вашего сиятельства. Он не так меблирован, как было бы желательно, но я употребил все усилия, чтобы устроить его по возможности удобнее.

— Благодарю, я Вам очень признателен.

Амиэль почтительно поклонившись, удалился.

Я подошел к князю, чтобы пожелать ему доброй ночи. Он взял мою протянутую руку и, держа ее в своей, упорно посмотрел на меня, как бы чего-то допытываясь.

— Я полюбил вас, Джеффри Темпест, — сказал он, наконец, — но именно потому, что я полюбил вас и думаю, что в вашей душе есть другие задатки, кроме животных и плотских, я сделаю вам довольно оригинальное предложение. А именно: если я не нравлюсь вам, скажите это теперь и мы расстанемся сейчас же, пока мы еще не успели ближе познакомиться; постараюсь не встречать вас больше на жизненном пути, разве только если вы сами отыщете меня. Если же, наоборот, я нравлюсь вам и вы чувствуете в моем умственном направлении нечто родное, то обещайте быть моим другом и постоянным товарищем, по крайней мере, на несколько месяцев. Я могу ввести вас в высшее общество, представить первым красавицам Европы и познакомить с самыми блистательными мужчинами. Я знаю всех, так что могу быть полезным. Но если вы чувствуете в глубине вашей души малейшее ко мне отвращение… — князь приостановился, потом продолжал необычайно торжественным тоном, — во имя Всевышего не противьтесь этому и оставьте меня; клянусь вам что я вовсе не такой, каким кажусь!

Глубоко потрясенный его странными словами и внушительным тоном, я остался в колебаниях от этой минуты, если бы я только знал тогда, от чего зависело все мое будущее. Действительно я почувствовал недоверие, почти отвращение к этому очаровательному, но циничному человеку, и он это заметил. Но теперь все подозрения исчезли сразу, и я сжал его руку в приливе удвоенной радости.

— Мой милый друг, ваше предостережение опоздало, — воскликнул я весело, — кто бы вы ни были и каким бы вы ни казались в собственных глазах, я нахожу вас крайне симпатичным и себя осчастливленным вашим знакомством. Мой старый друг Кэррингтон действительно услужил мне, устроив нашу встречу: уверяю вас, что я горжусь вашей дружбой. Вы на себя клевещете и испытываете в этом какое-то наслаждение, но вы ведь знаете старинную пословицу: «Не так страшен черт, как его малюют!»

— Это правда, — задумчиво прошептал князь, — бедный черт! Его недостатки преувеличены, итак, мы будем друзьями?

— Надеюсь; я первый не нарушу этого дружеского договора!

Темные глаза князя уставились на меня пытливо, и в глубине их сверкнуло нечто в роде насмешки.

— Договор — хорошее слово! — сказал он, — итак мы сочтем это за договор. Я хотел было помочь вам с материальной стороны, но теперь вам этого не нужно; однако мне кажется, что я могу быть вам полезным иначе: а именно, со мной вам будет легче проникнуть в высшее общество. А что касается любви, то вы конечно влюбитесь, если еще не успели влюбиться?

— Нет, — ответил я стремительно и искренно, — я еще не встречал женщины, подходящей к моему идеалу красоты.

Князь громко рассмеялся.

— Ваши требования дерзки, — воскликнул он — и так ничто, кроме совершенной красоты не удовлетворит вас?… Но подумайте, мой друг, вы сами, хотя вы и недурны и хорошо сложены, вы ведь далеко не Аполлон!

— Это к делу не относится, — сказал я, — мужчина должен выбирать женщину для личного наслаждения с такой же осторожностью, как он выбирает вино или лошадей, — а потому повторяю, я желаю совершенства… или ничего…

— А женщина? — спросил Риманец, и глаза его при этом сверкнули.

— Женщина не имеет права выбора, — ответил я (это был любимейший из моих аргументов, и я излагал его с удовольствием при каждом удобном случае): — она обязана соединиться с тем, кто может прилично содержать ее. Мужчина всегда мужчина, а женщина приложение к мужчине, — без красоты она не имеет права требовать, чтобы ее содержали.

— Правильно, совершенно правильно и логично, подтвердил князь, принимая чрезвычайно серьезный вид, — я сам нисколько не симпатизирую новым идеям о какой-то интеллектуальности женщины. Женщина, в конце концов, просто самка, — ее душа лишь отражение души мужчины; она абсолютно лишена логики и рассуждать не умеет. Однако религия поддерживается этим безрассудным творением, — и любопытен факт, что несмотря на безусловное превосходство мужчины, женщине удавалось неоднократно взбаламутить мир и низвергнуть планы мудрейших королей и советников, которые должны были по логике побороть ее. В наше время справиться с женщиной стало еще трудней.

— Это преходящее явление, — заметил я небрежно, — движение нескольких некрасивых и нелюбимых представительниц прекрасного пола. Женщины мало привлекают меня, и вряд ли я когда-нибудь женюсь.

— Что же, у вас еще время есть; а между тем вы можете позабавиться, — сказал князь, пристально глядя на меня. — Я же могу познакомить вас с брачными рынками всего света, хотя предупреждаю, лучшего товара как в нашей столице вы не найдете нигде! Цены дешевые, мой друг, вы можете получить чудный образец блондинки или брюнетки почти задаром. В свободное время мы рассмотрим их! Я рад, что вы сами решили быть моим товарищем, — ибо я горд, я страшно горд и никогда не остаюсь в обществе человека, когда чувствую, что он сам этого не желает. А теперь, спокойной ночи!

— Спокойной ночи, — повторил я, мы подали друг другу руку и не успели разъединить их, как яркая молния внезапно осветила всю комнату; почти в ту же минуту раздался страшнейший удар грома, электрические лампы потухли и лишь тусклое пламя камина продолжало освещать наши лица. Я невольно вздрогнул и слегка смутился, князь оставался неподвижен на том же месте, — неожиданное обстоятельство, казалось, нисколько не смутило его, — его глаза сверкали ярко, как у кошки.

— Какая гроза, — заметил он, зимою такого грома почти не бывает! Амиэль…

Камердинер вошел; его лицо как будто застыло, превратившись в загадочную маску.

— Лампы потухли, — обратился к нему князь — странно, что цивилизованный мир не сумел окончательно справиться с электричеством; не можете ли вы исправить их, Амиэль?

— Конечно, ваше сиятельство; — и через несколько минут благодаря каким-то приемам, которых я усмотреть не мог, лампочки под стеклянными колпаками вновь загорелись.

Гром ударил еще раз и хлынул дождь.

— Замечательная погода для января месяца, — повторил Риманец, вторично протянув мне руку, — спокойной ночи, мой друг, спите хорошо!

— Если разъяренные стихи позволят, — ответил я с улыбкой.

— Не обращайте внимания на стихи; человек почти уже овладел ими; по крайней мере, он на пути к этому. Амиэль, покажите мистеру Темпесту его апартаменты.

Амиэль перешел через коридор и ввел меня в огромную богато меблированную комнату, где весело пылал огонь. Приятная теплота как бы приветствовала меня, и я, не испытывавший с самого детства такого комфорта, соединенного с таким изяществом, почувствовал себя уничтоженным сильным приливом восторга, вызванного моим неожиданным богатством. Амиэль почтительно дожидался у дверей, изредка поглядывая на меня с выражением, показавшимся мне слегка насмешливым.

— Могу ли я чем-нибудь услужить вам? — спросил он, наконец.

— Нет, благодарю вас, — ответил я, стараясь насколько мог придать своему голосу небрежно-покровительственный тон; я чувствовал инстинктивно, что этого человека надо придерживать в известных границах. — Вы были очень внимательны, я этого не забуду.

Легкая улыбка проскользнула по смуглым чертам лакея.

— Я крайне признателен, сэр, спокойной ночи.

И Амиэль удалился. Оставшись один, я начал ходить взад и вперед по комнате, полусонно, полусознательно стараясь привести в порядок необычайные события прошедшего дня; но мой ум был отуманен и встревожен, — и перед моими глазами ясно выделялась лишь одна картина, — выдающаяся, замечательная, личность моего нового друга. Риманец! Его удивительная красота, чарующие манеры, цинизм, как-то странно смешанный с каким-то другим, более глубоким, чувством, которое я назвать не мог, мелкие, но оригинальные черты, составляющие этот образ, все это неотвязчиво вертелось в моей голове, составляя нечто неразлучное с новыми обстоятельствами моей жизни. Я начал раздеваться перед камином, изредка внимая шуму все еще шумевшего дождя и медленно удалявшегося грома.

— Джеффри Темпест, мир перед тобой, — сказал я, лениво обращаясь к самому себе, — ты молод и обладаешь крепким здоровьем, порядочной наружностью и достаточным количеством мозгов; прибавь ко всему этому 5 миллионов фунтов стерлингов и богатого князя в качестве лучшего друга! Что ты можешь еще требовать от Фортуны? Ничего, кроме славы. А это достанется тебе легко; в наше время слава, как и любовь — вещь покупная. Звезда твоя на восходе, — прощай, изводящий литературный труд, — удовольствие, выгода и отдых вот спутники твоего будущего! Ты счастливчик, — наконец и на твоей улице праздник!