Михаил Кириллов - Незабываемое

• Название: Незабываемое
• Автор: Михаил Кириллов
• Жанр: Короткие истории
• Год: 1997

Очерки написаны в советское время. Они – о Родине, о ее просторах, истории, людях, трудностях и противоречиях того времени. Сейчас писать об этом так, как писалось тогда, невозможно – страна рухнула. На ее развалинах в рыночных муках корчится и вымирает народ. Предаются забвению результаты труда и достоинство многих его поколений. Но борьба идет. И память становится оружием. Пусть будит она в сердцах людей незабываемый образ нашей великой Родины.

---

Самолет взлетел и взял курс на Ташкент. Сосед мой, узбек лет тридцати, рассказал: «Я – «толкач» с Ташкентской мебельной фабрики. 15 дней «выбивал» фондовые лесопоставки в Иркутске, Братске, Ангарске и в леспромхозах. Фабрика стоит уже 1,5 месяца – нет леса – нет продукции, нет работы, нет зарплаты. За 15 дней потратил больше 300 рублей на дорогу, харчи и гостиницы. Однако половину леса «выбил». Ташкент берет за грудки Иркутск. Без Иркутска трудно. Это хорошо! Это из реальной жизни. Но все же было бы неплохо, если бы в обмен на лесопоставки ташкентцы отгружали в Сибирь солнце в контейнерах. Там его очень не хватает – для жизни.

* * *

Самолет, залитый солнцем, повис над Ферганской долиной, окруженной горами и похожей на поднос с фруктами. Но это была уже другая история.

Иркутск – Байкал – Ташкент

Март 1982 г.

Поясок России

ПОЯСОК РОССИИ – междуречье Волги и Дона. Бархат леса и полей парча, росчерк рельсов, рек, дорожных трасс, строчки перелесков, взлетных полос, шлейфов дымных – вот его плетенье.

Самолеты и огороды

Раннее утро. Высунувшись в высокое окно медпункта, как будто окунаешься в реку. Солнце еще низко. С лугов, с аэродромного поля течет прохлада, доносятся влажные запахи трав, цветов, прели. Солнечные лучи нежны, тени длинны. Видно далеко-далеко. Желтизна и чернота полей, темно-зеленые гряды перелесков, светлые извивы дорог. Ближе – молчаливые сигары самолетов… Полк просыпается рано: полеты. В комбинезонах – как черные жуки – тянутся летчики спозаранку к летному полю. Техники облепляют самолеты. Ревут моторы. Начинается работа.

* * *

Солдатская столовая. Завтрак. Галдеж, грохот бачков с кухни, плеск воды в мойках. За деревянными длинными столами взвод. Стриженные, загорелые, одинаковые, на первый взгляд. Каша в мисках парит, хлеб ломтями. Меню: горох да каша, с рыбными консервами, с салом. Из свежих овощей только капуста. А ведь июль кончается.

Подхожу к столу – галдеж стихает. Любопытство и дружелюбие. «Каково питание?» – спрашиваю. «Как в Метрополе». Смех. Грамотные, черти… Присаживаюсь. Прошу кружку чаю. Дежурный с удовольствием наливает. Хлопают двери, бухают сапоги, гремит посуда… Офицеров с солдатами вместе – нет и не бывает. А прежде, в пору моей военной молодости, не то, что старшине, ротному важно было знать и видеть, что солдат ест и как ест.

Зато в летной столовой – любо-дорого: тишина, чистый воздух, белые скатерти. Официантки. Выбор блюд и закусок. Белые скатерти и – хлеб ломтями, солонки и – деревянная серость солдатских скамеек… Не слишком ли привычна эта разница в культуре обслуживания.

* * *

Летный цех работает напряженно. План нужно выполнять. Рев моторов, кажется, бесконечен. Новичку в тягость. А малыши в детских колясках тут же в парке преспокойно засыпают под звуки аэродромной колыбельной.

В перерывах – перекур. «У нас что главный бог? Безопасность полетов. А в Ираке, говорят, их летчики на всех режимах работают, как в бою. К авариям относятся просто – бог дал, бог взял. Помолятся, столкнут останки с полосы и по-новой»… А почему не потрепаться?..

* * *

Конкурс в летные училища огромен. Но авиационная медицина строга. Для многих, иногда с детства мечтавших о профессии военного летчика, отсев – трагедия. Сидят и плачут на скамьях у медпунктов.

Очень много детей летчиков. Это понятно – не идти же им в Художественное Строгановское… Родители-летчики забили всю гостиницу: командированному устроиться негде. Встречают, провожают, подбадривают своих, хлопочут через старых друзей. «Думал, привезу и уеду, – говорит один из них. – Вижу – даже бывший начальник училища своего внука за руку водит. Нужно до конца сидеть!» Но ведь те, у кого нет такой опеки, все это отлично видят.

Отцы и дети. Даже преподаватель Военно-дипломатической академии, бывший летчик, своего младшего сына устраивает в училище бомбардировочной авиации. «Старший, – с гордостью говорит он, – уже капитан, летает на СУ». Задумаешься: ведь не в торговый институт, а в авиацию. Допустим ли такой протекционизм? Матери так уж точно – одно горе.

* * *

Строят новые казармы для солдат. Но их нехватка еще чувствуется. Иные почернели от времени и сырости. Каменные выступы поросли кустарником, окна залеплены ласточкиными гнездами… В медпункте сложности. 3 дня назад поступил солдат. Лихорадка, рвота, разлитые боли в животе. Накануне ел немытые яблоки. Решили понаблюдать. Рвота стихла, но боли держались. На третий день замечают: солдат правую ногу тянет и за низ живота держится. Осмотрели: четкие признаки аппендицита, температура 38°. Отправить в госпиталь! На чем? Воскресенье, и в громадном училище никакой дежурной машины. Врач охрип, крича по телефону, пока Христа ради не выпросил машину в комендатуре. Прооперировали спустя 3 часа: гангренозный перфоративный аппендицит, местный перитонит. Вызвали бы скорую – ехать 15 минут. Ну как же, училище!

Врачи в частях разные. Немало вдумчивых, безотказных, грамотных. У них хороший профессиональный тонус, их уважают, у них порядок. Есть успокоившиеся, уставшие, принципиальные в меру. Есть увлекающиеся организационной стороной дела, но больной человек от них далек. А есть и пустышки, вообще неизвестно зачем имеющие диплом: от них ни одному больному солдату легче не стало. А как важна сейчас в армии фигура врача! Один из командиров как-то сказал про моих стажеров: «Уж очень они у вас земские…» Если бы!

* * *

Совещания, согласование различных вопросов, толкотня в штабе, работа с техникой отнимают у командиров много времени. Солдаты, особенно вечером; зачастую предоставлены сами себе. Иногда это кончается плохо. Пользуясь малой провинностью и неопытностью новобранца, старослужащие продержали его в кухонном наряде бессменно в течение 5 суток. Руки у него разъело, ноги отекли, на сквозняках простыл. Заметили его лишь, когда он подняться не смог. И только тогда отправили в лазарет. 5 суток мимо него ходили и зав. столовой, и повара, и врачи. И никто не видел страдающего человека.

Трудно живет часть. Успешно решая главное – боевую подготовку, освоение техники, летное обучение, упускают не менее важное – работу с людьми, их быт, культуру жизни и взаимоотношений.

* * *

Близится вечер. Смена караула. По дороге тяжело шагает колонна солдат с карабинами за плечами. Вороты расстегнуты, сапоги в пыли, кто в пилотке, кто без. Смуглые, черноволосые, гортанная речь, – почти все туркмены или узбеки. Русская армия в центре России.

* * *

С огородов, обступивших городок, тянет сыростью, острым запахом помидорной ботвы и укропа. Навстречу мне идет женщина, на ладони у нее белый кочан капусты – с собственного огорода.

Разговорился с пожилым огородником. «Живу, – говорит, – здесь с 47-го года, работаю в подсобном хозяйстве при летном училище. Почему нынче столько огородов? Так ведь жрать стало нечего. Вон, видите 9-этажки? Понастроили соты, трутни живут и ждут, когда пчелки им меду принесут. А нести-то нечего и некому. Похоже, что нынче всерьез взялись. Теперь дело пойдет».

Полеты закончились. Многие летчики, прямо с аэродрома, не снимая комбинезонов, – на свои участки. Картошка, помидоры, капуста, лук, укроп, морковь. Ведра в руки – и за водой. Полеты утомляют, особенно инструкторов, а огород, земля – такой отдых, переключение, да и подспорье, немалое к столу. Как врач, я это очень одобряю.

На скамейке у гостиницы в городке – летчики-перелетчики. Симпатичные ребята! Застряли на 1–2 дня. Перегоняют самолеты. Отдохнув, подаются в город. Я – сама наивность, приглашаю: «Приходите вечерком, чаю приготовлю, у меня индийский!» Дружно рассмеялись в ответ. «Что, не придете?» – недоумеваю я. «Придем – не знаем, но приползти – приползем…» Ясно, к женщинам пошли. Однако я знаю, что один из них уже дочке пластинку купил, а другой – сыну бритву.

Случается, офицеры годами в гостиницах живут в ожидании квартир. Зашел к одному как-то. Майор, лет 40. На столе – фото сына. Разговорились. Женился, в жене души не чаял. Мотались по стране, растили сынишку. В 35 лет жена умерла. Горевал, сына берег. Лишь недавно женился вновь. О ней говорит скупо – «супруга», «женщина», как о чем-то, что не заменило главного. Но сын к ней «прикипел». Кажется, вернись его первая жена – он помешался бы от радости. Тяжел якорь любви настоящей.

* * *

Сумерки. Дальняя аллея в парке. Солдат и девушка прижались друг к другу…

* * *

Совсем стемнело. Сосед пригласил сходить в парилку. Собрались. Небо вызвездило, прохладно. Идем по тропинке, почти ощупью. Дымком потягивает. Заворачиваем за угол женской половины. Неожиданно – прямо перед глазами – окошко в бревенчатой стене, без рамы, и в ярком свете – очень близко – моющаяся женщина. Видно чистое румяное лицо. В зубах заколки. Белые руки. Черные влажные волосы. Молодые груди торчат. Отвернулся, а яркое окно так и стоит перед глазами…