Стендаль (Мари-Анри Бейль) - Красное и черное

• Название: Красное и черное
• Автор: Стендаль (Мари-Анри Бейль)
• Жанр: Проза

Судьба каждого из нас всегда предлагает нам сделать выбор, который зачастую и является главным уроком в нашей истории на этой планете. Красное – это любовь, любовь, замешанная на неистовой страсти, это его Реналь. Черное – это гордость, гордыня и тщеславие, это его Матильда.

Жюльен Сорель мечтал о славе, признании и власти, но нуждался только в любви. Две женщины – два отражения, две страсти героя, выбор только за ним…

---

Приближаясь к нему, Жюльен убедился, что он весьма разгневан. Пышность кружевного стихаря невольно остановила Жюльена в нескольких шагах от великолепного зеркала.

«Я обязан заговорить», – подумал он наконец; но красота залы поразила его, и он заранее был смущен жесткими словами, которые ему скажут.

Молодой человек увидал его в зеркале, обернулся и, вдруг изменив сердитый вид, спросил его кротким голосом:

– Ну, сударь, наконец готово?

Жюльен остановился в изумлении. Молодой человек повернулся к нему, и он увидел на груди его крест: это был епископ Агды. «Такой молодой, – подумал Жюльен, – самое большее на шесть или восемь лет старше меня».

Ему стало стыдно за свои шпоры.

– Монсиньор, – ответил он робко, – меня прислал глава капитула господин Шелан.

– А! мне очень рекомендовали его, – сказал епископ любезным тоном, удвоившим восхищение Жюльена. – Извините меня, сударь, я принял вас за лицо, которое должно мне принести митру. Ее плохо уложили в Париже; парча сильно попортилась сверху. Это произведет дурное впечатление, – прибавил молодой епископ печально, – да еще заставляют меня ждать!

– Монсиньор, я схожу за митрой, если ваше преосвященство разрешит.

Прекрасные глаза Жюльена произвели эффект.

– Сходите, сударь, – ответил епископ с очаровательной учтивостью, – мне она нужна тотчас. Я в отчаянии, что заставлю ожидать господ членов капитула.

Когда Жюльен был уже на середине залы, он обернулся и увидел, что епископ снова раздает благословения. «Что бы это такое могло значить? – спросил себя Жюльен. – Без сомнения, это приготовления для предстоящей церемонии». Войдя в келью, где находились лакеи, он увидал у них в руках митру. Эти господа невольно подчинились его повелительному взгляду и передали ему митру епископа.

Он нес ее с гордостью; проходя через залу, шел медленно, почтительно держал ее в руках. Епископ сидел перед зеркалом; время от времени его правая рука, хотя и утомленная, все еще посылала благословения. Жюльен помог ему надеть митру. Епископ потряс головою.

– Ну! она кажется, будет держаться, – сказал он Жюльену с довольным видом. – Могу я попросить вас немного отойти?

Епископ быстро вышел на середину залы, затем, медленно приближаясь к зеркалу, снова принял сердитый вид и стал важно раздавать благословения.

Жюльен оцепенел от изумления; он пытался понять, но не осмеливался… Епископ остановился и, глядя на него, мгновенно утратил всю свою важность:

– Что вы скажете, сударь, о моей митре, хорошо ли она держится?

– Отлично, монсиньор.

– Она не слишком съезжает назад? Это придало бы мне вид глупый, но также не следует ее надвигать на глаза, точно офицерский кивер.

– Мне кажется, что она сидит отлично.

– Король *** привык видеть духовенство почтенное и, разумеется, весьма серьезное. Мне бы не хотелось, особенно из-за моего возраста, иметь легкомысленный вид.

Епископ снова принялся расхаживать и рассылать благословения.

Через несколько минут епископ заявил:

– Я готов. Ступайте, сударь, предупредите господина главу капитула и его членов.

Вскоре господин Шелан, в сопровождении двух старейших священников, вошел через большую, украшенную великолепной резьбой дверь, которую Жюльен не заметил. Но на этот раз он очутился по своему положению позади всех и мог наблюдать епископа только из-за плеч священников, толпившихся у двери.

Епископ медленно шел по зале; когда он достиг порога, священники образовали процессию. После минутного замешательства процессия двинулась с пением псалма. Епископ шел последним, между господином Шеланом и другим очень старым священником. Жюльен проскользнул совсем близко к епископу в качестве сопровождающего аббата Шелана. Проходили по длинным коридорам аббатства; несмотря на яркое солнце, в коридорах было мрачно и сыро. Наконец дошли до портика монастыря. Жюльен был поражен великолепием этой прекрасной церемонии. Честолюбие, возбужденное в нем молодостью епископа, любезность и восхитительная учтивость этого прелата волновали его душу. Эта учтивость была совсем иного рода, чем учтивость господина де Реналя, даже в его лучшие дни. «Чем ближе приближаешься к высшему слою общества, – думал Жюльен, – тем чаще встречаешь это очаровательное обращение».

В церковь вошли через боковую дверь; внезапно страшный шум сотряс ее древние своды; Жюльен подумал, что они рушатся. Это снова палила маленькая пушка; ее доставили на восьмерке лошадей галопом, и лейпцигские канониры тотчас ее зарядили, и она палила пять раз в минуту, словно сами пруссаки стояли перед ней.

Но этот изумительный шум уже больше не удивлял Жюльена, он уже не думал ни о Наполеоне, ни о военной славе. «Такой молодой, – думал он – и уже епископ Агдский! но где же Агда? а какой у него доход? Двести или триста тысяч франков, пожалуй?»

Лакеи монсиньора внесли великолепный балдахин; господин Шелан взял одну из подпорок, но, в сущности, нес ее Жюльен. Епископ встал под балдахин. Ему удалось в самом деле выглядеть старым; восхищению нашего героя не было пределов. «Чего только не достигнешь ловкостью?» – подумал он.

Появился король. Жюльену повезло увидать его очень близко. Епископ приветствовал его, не забыв придать своему голосу волнение, лестное его величеству. Не станем повторять описаний всех церемоний в Бре-ле-О; в течение двух недель ими были наполнены столбцы всех местных газет. Из речи епископа Жюльен узнал, что король происходил из рода Карла Смелого.

Впоследствии Жюльену пришлось проверить счета – во что обошлась эта церемония. Господин де Ла Моль, получивший епископство для своего племянника, возымел любезность принять на свой счет все расходы. Одна только церемония в аббатстве обошлась в три тысячи восемьсот франков.

После речи епископа и ответа короля его величество встал под балдахин; затем он очень набожно преклонил колени на подушке пред алтарем. Хор был окружен стульями, а стулья возвышались на две ступеньки над полом. На последней из этих ступенек сидел Жюльен у ног господина Шелана, словно шлейфоносец возле своего кардинала в Сикстинской капелле в Риме. Затем служили молебен в облаках ладана, под бесконечные залпы артиллерии и мушкетеров; крестьяне опьянели от радости и почтения. Подобный день сводит на нет труд сотен выпусков якобинских газет.

Жюльен стоял в шести шагах от короля, молившегося поистине с усердием. В первый раз он заметил маленького господина с умным взглядом, одетого во фрак почти без всяких нашивок. Но поверх этого скромного фрака была надета небесно-голубая лента. Он стоял ближе к королю, чем многие другие сановники, одежды которых были до того расшиты золотом, что, по выражению Жюльена, совсем не было видно сукна. Спустя несколько минут он узнал, что это был господин де Ла Моль. Он показался ему высокомерным и заносчивым.

Этот маркиз, должно быть, не так вежлив, как мой прекрасный епископ, подумал он. Ах! духовное звание делает кротким и мудрым. Но король приехал поклониться реликвии, а я ее не вижу.

Маленький причетник, стоявший рядом с ним, сообщил ему, что мощи находятся в верхнем этаже, в пылающей капелле.

«Что это за пылающая капелла?» – подумал Жюльен. Но он не хотел спрашивать объяснения. Он удвоил внимание.

При посещении коронованной особы этикет требует, чтобы каноники не сопровождали епископа. Но, направляясь в часовню, епископ подозвал аббата Шелана. Жюльен решился за ним последовать.

Длинная лестница вела к маленькой двери, готический наличник которой был весь великолепно раззолочен. Казалось, что это сделано только накануне.

Перед дверью стояли на коленях двадцать четыре молодые девушки, принадлежащие к самым знатным семьям Верьера. Прежде чем отворить дверь, епископ опустился на колени среди этих юных прекрасных девиц. В то время как он громко читал молитву, они, казалось, не могли налюбоваться его прекрасными кружевами, его грацией, его лицом, таким молодым и кротким. Это зрелище заставило нашего героя утратить остаток разума. В эту минуту он пошел бы драться за инквизицию и сделал бы это совершенно искренно. Внезапно дверь растворилась. Маленькая часовня была вся залита светом. На алтаре виднелось более тысячи свечей, они были установлены в восемь рядов, разделенных букетами цветов. Сладкий запах чистейшего ладана несся клубами из дверей святилища. Часовня, вызолоченная заново, была мала, но очень высока. Жюльен заметил на алтаре свечи, возвышавшиеся на пятнадцать футов высоты. Молодые девушки не могли удержаться от восторженного восклицания. В маленький вестибюль часовни пропустили только девушек, двух священников и Жюльена.

Вскоре прибыл король в сопровождении только господина де Ла Моля и главного камергера. Даже охранники оставались снаружи, коленопреклоненные, с оружием в руках.

Его величество скорее бросился, чем опустился на налой. Только тогда Жюльен, притиснутый к золоченой двери, увидал из-за обнаженной руки одной из девушек в костюме молодого римского воина очаровательную статую святого Климента. Статуя была помещена под алтарем, на шее у него была большая рана, откуда, казалось, сочилась кровь. Художник превзошел самого себя. Глаза умирающего, полные кротости, были полузакрыты. Едва пробивающиеся усы обрамляли прелестный рот, полузакрытые губы которого, казалось, шептали молитву. При виде этого девушка, стоявшая рядом с Жюльеном, разразилась слезами; одна из ее слезинок упала на руку Жюльена.