Андрей Курков - Львовская гастроль Джими Хендрикса

• Название: Львовская гастроль Джими Хендрикса
• Автор: Андрей Курков
• Жанр: Зарубежное современное
• Год: 2012
• ISBN: 973-966-03-5386-7

«В жизни самое интересное – это жизнь», – сказал однажды писатель, обращаясь к своим читателям. И его новый роман «Львовская гастроль Джими Хендрикса», где переплетаются действительность и вымысел, где нет границы между реальностью и сюрреализмом, прекрасное тому подтверждение. Над сухопутным Львовом летают чайки, и в городе временами пахнет морем. Бывшие хиппи в компании с экс-капитаном КГБ собираются на Лычаковском кладбище у могилы… американского рок-певца и гитариста Джими Хендрикса. А по древним улочкам города носится ночами старенькая иномарка с людьми, желающими излечиться…

Андрей Курков – журналист, писатель-сценарист (по его сценариям поставлено 18 документальных и художественных фильмов), автор более двух десятков книг. Его произведения переведены на 34 языка, в том числе английский, немецкий, французский, голландский, испанский, японский, турецкий и др. Курков – один из двух писателей постсоветского пространства, чьи книги попали в топ-десятку европейских бестселлеров. Недаром он признан в Европе современным русскоязычным писателем № 1.

---

Глава 8

– Думаешь, пора? – спросил Алик, тепло и чуть-чуть вопросительно глядя на старого товарища. – Тебе ведь тут никогда не было тесно!

Он окинул взглядом свою маленькую комнатку, в которой все стены напоминали о замечательно-вольном хипповском прошлом. Прошлого, конечно, на стенах было намного больше, чем настоящего, – оно всегда так. Просто прошлое накапливается, а настоящее, задержавшись на мгновение, туда же, в прошлое капает. Человек – ведь это вообще самый обыкновенный и элементарный живой «аппарат» по переработке будущего в прошлое. Алик, впрочем, не был одним из таких обыкновенных «аппаратов». Его будущее всегда отличалось вопросительностью и яркостью. Поэтому и прошлое у него оказалось соответственным – никаких тебе пионерских галстуков и лагерей или октябрятских звездочек и косичек одноклассниц. Детство – отдельно, котлеты – отдельно! Котлетами была юность и ее продолжение.

Аудрюс тоже оглянулся, прошелся прищуренным взглядом по десяткам старых черно-белых фотографий, расклеенных на основной стене над вечно разложенным диваном. (Когда и для кого Алик его разложил – этого уже не вспомнить никому.) Посмотрел на рукомойник с наклейкой: «Amnesty International», на плакаты, на любительский портрет Джона Леннона, на доисторическую печку, в топку которой был проведена дюймовая газовая труба, и теперь топилась эта печка не дровами или углем, а скандальным русским газом, который и горел, как положено всему скандальному, синим пламенем. Горел, грел печку и комнату, кипятил воду и подогревал наутро то, что оказалось не съеденным накануне.

– Я в туалет! – Аудрюс поднялся, вышел в маленький коридорчик и сразу за дверь, на улицу.

Жилище Алика – это комнатка, в которой было не больше семи квадратных метров, отличавшаяся не только размерами, но и полным отсутствием так называемых удобств. Но от этого она не казалась Алику неудобной. Всю свою жизнь он проводил в ней, хотя за стенкой находилась территория гораздо большая, хотя тоже однокомнатная – территория его мачехи, заменившей ему мать по решению отца, когда мальчику не исполнилось и восьми лет. Комнатка Алика казалась пристройкой к дому, странной пристройкой, отодвинувшей задний от дороги угол дома на добрых полтора – два метра. Выйдешь из ее отдельного входа, тут тебе и удобства: налево, метров двадцать пять по тропинке мимо огорода – туалет, направо, пять метров по бетону – колодец с рекордно малой глубиной – не больше полуметра. Это ведь и не колодец, а источник, который выбрался из-под земли, когда старушка-соседка решила возле старой колонки свою веранду расширить. Ударили ломиками по камням, которыми когда-то замостили дворик, и пошла вода. Вода оказалась вкусной. Отвели ее от веранды на метр, подкопали чуток и опустили сверху колодезное кольцо. Вот и вышел колодец. А колонка замолчала навеки, словно успокоилась, узнав, что есть теперь во дворе и другой источник воды.

На лице Алика возникла улыбка, вызванная мыслью о том, что его дворик, практически последний на его улице, пережил такую большую страну, как СССР. Нет, он никогда не был бойцом с советским режимом. Он никогда с этим режимом не боролся. Он его просто игнорировал. За это режим обижался и не игнорировал Алика и его друзей. Но они, Алик и друзья, умудрялись сосуществовать с режимом так близко и так долго, что даже место их традиционных сборов, известное каждому львовянину как «Святый сад», практически просматривалось из окон обкома партии. И никогда у тех, кто существовал за этими окнами, внутри серых кабинетов, не возникло даже мысли о том, что всю эту территорию рядом с общежитием, частично огороженную стенами древнего монастыря, территорию, с которой то и дело, да к тому же и громко – благодаря протянутому из общежития удлинителю, громыхала чуждая обкомам партии музыка с чуждыми, но, слава богу, непонятными иностранными словами, можно было бы затянуть колючей проволокой, застроить закрытыми распределителями или, в худшем случае, пунктами приема макулатуры и металлолома! Нет, никто не спешил вытащить лужайку земли из-под ног и задниц длинноволосой молодежи с гитарами в руках! Теперь это казалось гуманизмом или близорукостью. Хотя, возможно, всё это происходило по причине пониженного слуха у работников обкома?! Вот участковый наведывался сюда часто, но разговоры с ним обычно не заканчивались неприятностями. Было видно, что не по своей воле он раздражает молодежь своим присутствием, а на всякий случай или по указанию.

– О чем задумался? – прозвучал над головой сидящего в кресле Алика голос Аудрюса.

– Не поверишь! – усмехнулся, задрав голову, хозяин комнатки. – Молодость вспомнил!

– А что еще вспоминать?! – удивился Аудрюс. – Ну что, пора!

Алик поднялся с кресла, поднялся бодро, словно хотел показать, что он еще в хорошей спортивной форме.

Вышли во двор.

Вокруг темно. Жужжат редкие машины, проносясь по Замарстиновской. Остановились у колодца.

– Ну что, на дорожку! – Алик зачерпнул оцинкованным ведром воды, поднес холодный край ведра ко рту, отхлебнул – на языке легкая сладость взыграла. Передал ведро Аудрюсу. Тот тоже сделал несколько глотков.

Скрипнула металлическая калитка, они вышли на улицу и повернули налево, в сторону центра.

На небе оголился острый угол желтой луны и тут же снова спрятался, накрылся тучами. Резкий птичий крик-хохот упал с неба прямо в уши идущим.

Алик поежился на ходу.

– Как у нас в Паланге, – с удивлением выдохнул Аудрюс.

– Что у вас в Паланге? – не понял Алик.

– Ну, тоже чайки так кричат…

– У нас нет чаек, откуда тут? – пожал плечами Алик.

Аудрюс посмотрел в темное небо, откуда снова донесся тот же птичий крик-хохот, только теперь он был тише, словно птицы уже обогнали идущих по земле.

– У нас тут и моря нет, – с сожалением сказал Алик, тоже бросив кратковременный взгляд на небо. – Это то, чего здесь не хватает… Вода – только дождем или из источника…

– Море есть везде, – не согласным, но приветливым тоном сообщил Аудрюс. – Иногда оно видно, иногда нет… Иногда оно сверху, иногда снизу…

– Да, с этим я согласен. – Алик кивнул. – Говорят, что и Карпаты раньше были дном моря и там можно найти окаменевших моллюсков…

– В нашей северной глуши есть море, ну и что?! – усмехнулся Аудрюс.

– Выросший у моря не поймет жителя пустыни! – Алик тоже улыбнулся. – Кстати, мы с тобой так и не побывали в Сан-Франциско!

Аудрюс тяжело вздохнул. Через несколько шагов остановился. Остановился и Алик.

– Знаешь, – уверенно произнес литовец, – некоторые города существуют только для того, чтобы кто-то мечтал в них попасть. А мечтать иногда важнее, чем ехать…

За спиной зазвучала приближающаяся милицейская сирена. Алик и Аудрюс отошли за край проезжей части, по которой только что мирно и свободно шагали. Подождали, пока машина пронесется мимо, и снова ступили на асфальт.

Через полтора часа неспешной ходьбы они остановились на Ткацкой недалеко от ворот шоколадной фабрики. Воздух был здесь тяжел и сладок. Говорить уже не хотелось, да и так последние минут десять пути они шли молча.

Аудрюс достал мобильник, набрал номер, поговорил с кем-то по-литовски. Потом обернулся к своему старому другу и кивнул:

– Минут через пять будет выезжать. Уже загрузился.

– Кто? – не понял Алик.

– Альгис, приятель. У него своя многотоннка, ну то, что вы тут называете фурой. Он львовский шоколад в Литву возит. Давно мне свои услуги предлагал. Вот и пригодился!

Из открывшихся высоких ворот медленно выехал длинный крытый грузовой «вольво». Остановился. Аудрюс и Алик обнялись.

– Ну что, Алик, – забрасывая длинные прямые волосы назад, заговорил Аудрюс грустным голосом. – Если всё в порядке, то в следующем году ночью, там же…

Легко, словно не работал на земле в этот момент закон притяжения, запрыгнул Аудрюс на высокие ступеньки кабины фуры, захлопнул за собой дверцу, и поехали сорок тонн львовского шоколада прочь от оставшегося стоять у уже закрытых ворот Алика, увозя с собой и его приятеля-литовца в далекую северную «глушь», «глушь у моря».

Назад домой Алик тоже отправился пешком, останавливаясь на пустых, безлюдно-безмашинных перекрестках на красный цвет светофора и снова продолжая свой путь при появлении зеленого. Над головой его, в небе, еще несколько раз звучал резкий, ранее не слышанный во Львове крик-хохот каких-то птиц. В воздухе витал солоноватый запах.

«Может, Аудрюс прав? – подумал на ходу Алик. – Это чайки летят на юг, на зиму… А воздух кажется соленым, потому что из него ушла сладость от близости «шоколадки» – шоколадной фабрики «Свиточ». Всё на этом свете подлежит объяснению…»

И мысли Алика сами по себе вернулись на Лычаковское кладбище, на могилку с обновленной надписью на железном кресте, сделанной белой масляной краской: «Jimy Hendrix 1942–1990».

Глава 9

Сине-сиреневая «Таврия» по имени «Чебурашка» послушно притормозила у продуктового магазинчика на улице Гоголя. Из машинки вышла Оксана. Аккуратно закрыла за собой дверцу и, прошептав машине: «Не беспокойся, я через пять минут вернусь!» – энергичной походкой отправилась за будущим ужином. Она еще не знала, что будет покупать, так как не имела привычки заранее составлять собственное меню. Еда ее радовала не только вкусом, но и неожиданностью появления. Обычно она заходила в магазин, безразлично водила взглядом по полкам и прилавкам, по всем съедобным товарам, выложенным, вывешенным, высушенным и высоленным. Аж до того момента, пока ее взгляд вдруг переставал быть безразличным. Это происходило спонтанно и не преднамеренно, как бы помимо мышления. Три дня назад ее взгляд ожил при виде совершенно обычных шампиньонов, с покупки которых она тогда и начала. В результате шампиньоны «обросли» луком, картошкой, грудинкой, морковкой и специями и уже дома легко и как бы естественно превратились во вкусное рагу, которым Оксана питалась два с половиной дня, аж до сегодняшнего утра. Но сегодня ее взгляд проскользил мимо шампиньонов и остановился на морозильнике со стеклянной крышкой, под которой хранились, не теряя своей минусовой температуры, тушки и филешки нескольких видов рыб. Оксана обследовала замороженную рыбу и, несмотря на собственное к ней внимание, сделала шаг назад и отвернулась. Вспомнила, как сегодня кормила своих аквариумных рыбок. Задумалась. Снова ожила и возвратила взгляд на стеклянный прилавок с копченой и соленой рыбой. Всё-таки рыба этим ранним вечером преследовала ее желания! Она присмотрелась к селедке по 25 гривень за кило. Селедочка была толстенькой, жирненькой, наверняка вкусненькой, если ее правильно разделать, очистить от костей, полить нерафинированным подсолнечным маслом, украсить кольцами лука, ну и, конечно, обложить отварной картошкой, которую можно было и не покупать, так как дома ее было достаточно.