Лев Толстой - Полное собрание сочинений. Том 33. Воскресение. Черновые редакции и варианты

• Название: Полное собрание сочинений. Том 33. Воскресение. Черновые редакции и варианты
• Автор: Лев Толстой
• Жанр: Русская классическая проза

---

Почти всякій разъ онъ напоминалъ это. Вѣнчаніе онъ назначилъ послѣ Петровскаго поста, такъ какъ ему нужно было еще съѣздить по деревнямъ, чтобы распорядиться землей.

Она слушала его198 равнодушно, какъ будто не понимая значенія всего того, что онъ дѣлалъ. И когда онъ говорилъ ей про это, она слушала невнимательно и, видимо, рада была, когда онъ кончалъ, и просила его или исходатайствовать ей, а чаще всего товаркамъ, какую нибудь льготу, или привезти что нибудь съѣстное. Оживлялась же она только тогда, когда разсказывала ему о различныхъ событіяхъ, происшедшихъ среди заключенныхъ и занимавшихъ ихъ.

Всякій разъ, какъ онъ заговаривалъ о прошедшемъ, она поспѣшно начинала разговоръ о дѣлахъ тюрьмы. Но равнодушіе и мертвенность ея не только не нарушали рѣшенія Нехлюдова жениться на Катюшѣ, но только еще больше утверждали его въ немъ. Онъ не только не раскаивался въ этомъ рѣшеніи, но испытывалъ новое, все большее и большее чувство напряженной жалости и любви къ этой199 несчастной женщинѣ.200 Мертвенность Катюши и какая то лежавшая на ней печать нечистой жизни, которыя должны бы были отталкивать его, увеличивали въ немъ его чистую любовь къ ней, не ждущую ни отъ нея, ни отъ кого бы то ни было какой нибудь за то награды.

Сначала у него было чувство тщеславія: желанія похвастаться передъ людьми своимъ поступкомъ, – это было первое время, когда онъ объяснялся съ Предсѣдателемъ и Губернаторомъ, – но очень скоро чувство это почти прошло и замѣнилось чувствомъ истинной и дѣятельной любви къ ней, имѣющей опредѣленную цѣль ея возрожденія. Съ каждымъ днемъ онъ чувствовалъ, какъ разгорается все большее и большее тепло въ его душѣ, и это увеличеніе тепла, т. е. любви, не то чтобы радовало его, – радости тутъ не было, напротивъ, онъ испытывалъ постоянно тяжелое напряженное чувство; – но давало ему сознаніе полноты жизни, того, что онъ дѣлаетъ въ жизни то, что должно дѣлать и лучше чего онъ ничего не можетъ дѣлать. Удастся ли ему пробудить въ ней жизнь, вызвать въ ней201 не любовь къ себѣ, – объ этомъ онъ и не думалъ, и она ему не нужна была, – но любовь къ тому, что онъ любилъ и что свойственно любить всякому человѣку – любовь къ добру, – это будетъ огромное, сверхдолжное счастье; не удастся, и она останется такою, какою она теперь, и его женой, у него до самой смерти его или ея будетъ радостное дѣло звать ее къ любви и, разжигая ее въ себѣ, вызывать ее въ ней202 и надѣяться, хотя предъ своей или ея смертью, на достиженіе своей цѣли.203

Такъ прожилъ онъ недѣлю, и, не подвинувшись ни на шагъ въ своемъ воздѣйствіи на нее, но все таки ни на минуту не отчаявшись въ возможности такого воздѣйствія, онъ выѣхалъ изъ Москвы, чтобы въ своихъ имѣніяхъ устроить свое дѣло съ крестьянами.

* № 44 (рук. № 8).

Съ тѣхъ поръ для Нехлюдова началась новая жизнь. Онъ почти каждый день ѣздилъ въ острогъ и никого не видалъ, кромѣ тюремныхъ жителей и своего дворника.

Изъ Москвы всѣ знакомые его уѣхали. Уѣхали и Кармалины, очень недовольные Нехлюдовымъ. Аграфену Петровну Нехлюдовъ, передавъ ей то, что было завѣщано его матерью, отправилъ на ея родину; Корнею онъ нашелъ мѣсто у двоюродной сестры. Жилъ Нехлюдовъ въ комнаткѣ Аграфены Петровны, ходилъ къ себѣ съ задняго крыльца. Питался онъ въ молочныхъ и трактирахъ низкого разбора, въ которыхъ онъ не надѣялся встрѣтить прежнихъ знакомыхъ, и иногда дома за самоваромъ, который ему ставила жена дворника.

* № 45 (рук. № 8).

Черезъ губернатора онъ выхлопоталъ себѣ разрѣшеніе посещать Маслову и въ обыкновенные дни и каждый день отъ 12 часовъ до 2-хъ проводилъ съ нею. Два часа эти, проводимые съ нею, были очень тяжелы для него, но потомъ они остались однимъ изъ самыхъ яркихъ воспоминаній его жизни.

* № 46 (рук. № 11).

Когда Нехлюдовъ пріѣхалъ въ деревню, яровой посѣвъ былъ въ самой серединѣ, и народъ весь былъ въ работѣ, такъ что собрать народъ для того, чтобы поговорить о землѣ, Нехлюдовъ отложилъ до Воскресенья. Два дня, оставшіеся до воскресенья, Нехлюдовъ употребилъ на разсмотрѣніе книгъ прикащика и на обходъ знакомыхъ дворовъ. Изъ книгъ прикащика онъ увидалъ, что большинство крестьянъ было въ полной кабалѣ у конторы: они работали за луга, за листъ, за ботву отъ картофеля, и всѣ почти были въ долгу у конторы.

Обойдя же нѣсколько дворовъ изъ бѣдныхъ, Нехлюдовъ ужаснулся на тѣ условія, въ которыхъ жили крестьяне и къ которымъ привыкли крестьяне, какъ будто уже не желая ничего лучшаго: пища состояла изъ одного картофеля и хлѣба, одежда была жалкое тряпье, жилища были грязны, тѣсны и ветхи.

Держались только тѣ, которые могли отпускать своихъ работниковъ въ города въ ремесленники, дворники, плотники, и еще богачи, закабалявшіе себѣ бѣдняковъ и захватившіе ихъ земли. Большинство же было въ такомъ положеніи, что при малѣйшемъ ослабленіи энергіи или несчастномъ случаѣ переходило на ступень нищаго, могущаго питаться только милостыней.

Большая часть крестьянъ, казалось, была занята только тѣмъ, чтобы не переставая только отписываться отъ затопившей ихъ нужды. Стоило немного ослабѣть, и нужда заливала. Веселы были только ребята и дѣвки, люди же постарше были въ постоянномъ уныніи, очевидно проходившемъ только тогда, когда они забывались виномъ. Все это теперь, когда ему не нужно было, какъ участнику этого положенія, скрывать отъ себя все это, онъ увидалъ теперь въ первый разъ.

Стоило только безъ предвзятой мысли, безъ желанія оправдать себя, какъ путешественнику, изслѣдовать условія жизни этихъ людей, узнать, на кого они работаютъ, при какихъ условіяхъ пользуются землей и произведеніями съ нея своего труда, чтобы было совершенно ясно, что люди эти содержатся въ самомъ жестокомъ, доводимомъ до послѣдней степени тяжести рабствѣ землевладѣльцами.

Онъ удивлялся теперь, какъ могъ онъ прежде не только не видать этого, но еще предъявлять какія то требованія къ крестьянамъ и осуждать ихъ.

Въ воскресенье собрались у амбара повѣщенные объ этомъ выбранные крестьяне трехъ деревень, среди которыхъ находилась земля Нехлюдова. Весь вечеръ наканунѣ Нехлюдовъ писалъ, измѣнялъ, поправлялъ свой проэктъ и условія и придумывалъ то, что онъ скажетъ имъ.

Утромъ онъ вновь перечелъ и переписалъ проэктъ условія и сталъ дожидаться мужиковъ. Съ 10 часовъ они стали собираться. Нѣсколько разъ Нехлюдовъ выглядывалъ изъ окна и видѣлъ, какъ все прибавлялось и прибавлялось мужиковъ, какъ они медлительно и важно подходили въ своихъ кафтанахъ и шапкахъ, большей частью съ палками, къ прежде собравшимся и, раскланявшись, садились на приступки амбара или становились кружкомъ и бесѣдовали. Онъ выглядывалъ изъ окна, не выходя къ нимъ, потому что зналъ, что разстроитъ ихъ, и дожидался, пока соберутся всѣ.

Наконецъ прикащикъ пришелъ сказать, что собрались всѣ. Нехлюдовъ заглянулъ въ окно. Толпа была большая и громко гудѣла. Нехлюдову стало жутко. Онъ шелъ дѣлать благодѣяніе – такъ онъ разсуждалъ – и хвалилъ себя за это, а въ глубинѣ души онъ чувствовалъ себя виноватымъ воромъ, который, прежде чѣмъ быть пойманнымъ, хочетъ сознаться въ кражѣ и возвратить ее.