Оуэн Хазерли - На площади. В поисках общественных пространств постсоветского города

• Название: На площади. В поисках общественных пространств постсоветского города
• Автор: Оуэн Хазерли
• Жанр: Архитектура
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-9903723-3-7

В современном урбанизме широкий простор большой площади воспринимается как нечто безвозвратно устаревшее. Ни один проектировщик, будь он из «новых урбанистов» (движение почитателей канонов XVIII столетия, финансируемое компанией Disney) или зацикленный на понятии «пьяцца» урбанист современного высокотехнологичного направления, не захочет иметь ничего общего с таким гигантским, порожденным авторитарной системой монстром. Чем же обусловлено такое отторжение – исключительно эстетическим неприятием, или здесь видна политическая подоплека? Может статься, в необъяснимой бесполезности такого пространства кроется некий тайный потенциал? А, может, эти пустые пространства на самом деле удачно подходят для общественных выступлений и волеизъявлений?

---

Это, по крайней мере в теории, и есть авторитарное градостроительство. Введите «Невский проспект» в Google Images, и почти наверняка вам попадется фотография «Июль 1917», когда Временное правительство открыло огонь по рабочей демонстрации. Люди разбегаются по непомерно широкой улице, не имея возможности ни защититься, ни укрыться в переулке, ни построить баррикаду. Однако, когда спустя три месяца те же рабочие организовали военно-революционный комитет, они осознанно обратили осевой план города против него самого, направив толпу по проспекту к Зимнему дворцу. За последующие несколько лет Дворцовая площадь, центр Коммунистического Интернационала, стала очагом беспрецедентных уличных акций, на которых рабочие Петрограда праздновали обретенную ими власть. Футуристы украшали все те же колонны и бюрократические кварталы архитектурными элементами, которые исчезали сразу по окончании праздника. Интересно, что более позднее коммунистическое руководство сменило эту новую форму ситуативного градоустройства ретроградной, беззастенчиво копировавшей старый Петербург.

В Восточном Берлине, Варшаве, Киеве, в десятках других городов, расположенных восточнее Эльбы, от Свердловска до Белграда в той или иной форме неизменно воспроизводятся характерные черты Петербурга: длинный широкий проспект и гигантская площадь – только больше, величественнее и эффектнее, чем прежде. У Берлина были свои предшественники, ведь прусское градостроительство было почти так же монументально и в той же степени обусловлено военными нуждами, как и проект, начатый Петром Великим. Наиболее очевидный пример совмещения парадного плаца и проспекта – это Унтер-ден-Линден; впрочем, по царским стандартам его размеры ничтожны. Куда более серьезное впечатление, нежели Унтер-ден-Линден и, если уж на то пошло, неловко разбросанные по пространству объекты Культурфорума, производит путь от Карл-Маркс-Аллее к Александерплац. «Здесь начинается степь», – шутили берлинцы с недоброй ухмылкой. Это полюса восточноевропейского пространства, зажатого между Пруссией и царской Россией, или позднее, что более ужасно, между сталинизмом и нацизмом.

Кто же тогда, кроме как из чисто извращенческих побуждений, захочет проводить время в таких местах и тем более искать им оправдания? По господствующим сегодня представлениям о градостроительстве проблема этих пространств заключается в том, что они суть порождения авторитарной власти – будь то кайзер, царь или генеральный секретарь. В определенном смысле так оно и есть. Это продукт предельной централизации, осевой стержень городских и архитектурных ансамблей, очевидное предназначение которого – внушать уважение к власти. Пространства эти спроектированы специально для массовых действ, для развевающихся знамен, для синхронных движений марширующих тел. Не стоит, однако, забывать, сколько эти представления позаимствовали у акций революционных рабочих движений – позднейшие «социалистические» режимы в точности следовали если не духу, то букве ранних экспериментов на Дворцовой площади в Петрограде. Кроме того, в условиях капитализма нужно тщательно взвешивать свои желания. Децентрализация, дезурбанизм, отход от образцово-показательных авторитарных городских пространств практикуется здесь уже многие десятилетия. Однако в результате в окраинных промзонах и в полностью нематериальной компьютерной сети власти скапливается столько же, если не больше, чем на центральной площади. Это не означает, что у площади не осталось политической власти. Совсем наоборот.

Перепланировка крупнейших городских площадей наводит на мысль о том, что устранение открытых пространств имеет подоплеку политического характера. Готовая вместить толпы Александерплац, не взирая на свое «вертикальное» происхождение, стала местом, где под давлением массовых протестов пал режим Хонеккера. Как будто условный народ, единство которого изображали организованные действа, внезапно ожил к вящему ужасу руководства. За последние двадцать лет было представлено несколько проектов перепланировки Александерплац, цель которых заключалась в решении проблемы пустого, якобы неиспользуемого и непригодного к использованию (а точнее – к извлечению прибыли) пространства. В рамках одного из них архитектору Потсдамерплац Хансу Коллхоффу заказали проект заполняющих пустоты небоскребов. Официально от этого плана так и не отказались, однако в реальности с задачей уже справились довольно неуклюжие архитектурные наросты, лишенные благопристойного формализма Коллхоффа. Футуристический фасад универмага времен ГДР заложили песчаником, а вокруг в произвольном порядке выстроили из кирпича торговые помещения в неопрусском стиле: классицистский китч рядом с китчем космической эры. Все ради того, чтобы место стало бойким, чтобы здесь продавали и потребляли, а не занимались непроизводительным, а то и политически опасным праздношатанием.

Еще более четко и наглядно эти тенденции проявились в реконструкции Майдана Незалежности в столице Украины, городе Киеве. Прежде чем в названии площади появилось пришедшее в украинский из персидского и обозначающее в обоих языках место всеобщего сбора слово «майдан», площадь эта была известна как Советская, Калинина и Октябрьской революции. Площадь помещается на пологом холме (природный рельеф Киева так разнообразен, что город здесь как будто даже не совсем уместен), на котором расположилась гостиница «Москва». Задуманная как необарочная разлапистая высотка по образцу построенных Львом Рудневым зданий Московского университета и Дворца культуры и науки в Варшаве, достраивалась гостиница уже по упрощенному проекту. Получилась довольно странная облезлая сталинская высотка – гигантизм и осевая симметрия остались, а вот орнамент и шпиль ушли. На другой стороне выстроился ряд башенок, в которых тоже чувствуется отход от высокобюджетной сталинской роскоши в сторону чего-то более скромного. Все это осталось на месте, кроме одного обязательного элемента – памятника Ленину. Эта типичная, хоть и не по всем правилам сталинского ампира исполненная площадь, на которую выходит обязательный широченный проспект

– Крещатик, – стала в 2000 году центром массовых выступлений. Акции «Украина без Кучмы» были направлены против местного популиста, занимавшего президентский пост со времени обретения независимости. Демонстрантам помешала спешно начавшаяся реконструкция, вследствие которой площадь стала практически непригодной для выступлений.

Результатом, а скорее побочным продуктом такого политического решения, стал подземный торговый центр «Глобус», который президент Кучма торжественно открыл в 2001 году. Его зеркальные купола выходят на поверхность площади там, где раньше били фонтаны и стояли скамейки. Продолжением этих куполов перед гостиницей «Москва» (переименованной конечно же в «Украшу») вровень с ней по высоте выросла еще более крупная конструкция, по краям которой расположились плакаты Православной церкви. Но и это еще не все. Основной акцент после реконструкции взяли на себя необарочные архитектурные излишества, стоящие на оси Растрелли – Руднев – Вегас. Эти конструкции из стекловолокна и золота – коринфские колонны, триумфальные арки – являются примером ни с чем не сравнимого, но мало изученного новосталинского стиля, получившего чрезвычайно широкое распространение к востоку от Польши. Снимите с пьедестала казака или Мать Украину и поставьте туда Рабочего или Родину-Мать, и в результате получится ровно та конструкция, которую поставили бы здесь пятьдесят лет назад. Как и в случае с Александерплац, по официальной версии пространство решено было сделать более праздничным, нарядным, менее унылым и пустым, однако очевидна была и реальная цель – помешать протестным выступлениям на открытом просторе площади. Тем не менее зимой 2004 года в оставшиеся пространства застроенной площади каким-то образом втиснулся палаточный городок, и Майдан Незалежности стал местом «оранжевой революции», скинувшей уличенного в подтасовке итогов голосования преемника Кучмы, а ныне свободно избранного президента Украины Виктора Януковича. Здесь по-прежнему проходят протестные выступления, хотя демонстрации на самой площади были запрещены вскоре после переизбрания Януковича. Попытки снизить возможности площади как места политического волеизъявления провалились по крайней мере на определенном этапе; у властей, однако, остается надежда, что рано или поздно все больше народу будет приходить сюда за покупками, и все меньше – на митинги.

Весьма показательным представляется тот факт, что центром величайшей из революций последних десятилетий – восстания египетского народа, свергнувшего Хосни Мубарака, и последующих демонстраций, до сих пор постоянно заполняющих площадь, – стала каирская Мидан ат-Тахрир. Эта площадь Освобождения, большей частью построенная еще при Насере, являет собой классический пример советского планирования в стиле социалистического реализма. Более того, самое заметное, зиккуратоподобное здание правительства – Могамма – подарок Советского Союза. Именно громадный размер и незаполненность площади, а также непосредственная близость к подлинному сосредоточию власти позволили использовать ее для восстания, дали людям возможность употребить ее для собственных целей. Нельзя обойти вниманием и тот факт, что события эти стали источником устойчивого заблуждения, что любую площадь можно превратить в площадь Тах-рир, однако сравнение с менее централизованными городами наглядно демонстрирует, насколько важную роль сыграло конкретно это общественное пространство. Когда волна выступлений прошла по арабскому миру, стало вполне очевидно, насколько советский центризм, позволивший занимать главную площадь Каира столь продолжительное время, удобнее для подобных целей, чем не имеющая ни четкого плана, ни центра агломерация – к примеру, Бахрейн. И когда мы хулим пустые пространства, не стоит забывать, что такая пустота часто мозолит глаза власти и капиталу и что симуляция веселой потребительской суеты не многим лучше неподвижного монументализма режима.