Пьер Саворньян де Бразза - Экспедиции в Экваториальную Африку. 1875–1882. Документы и материалы

• Название: Экспедиции в Экваториальную Африку. 1875–1882. Документы и материалы
• Автор: Пьер Саворньян де Бразза
• Жанр: История
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-7598-0793-3

Книга, подготовленная доктором исторических наук профессором НИУ ВШЭ И. В. Кривушиным и кандидатом филологических наук Е. С. Кривушиной, представляет собой первое отечественное научное издание документов и материалов, связанных с первыми двумя экспедициями на африканский континент (1875–1878 и 1879–1882 гг.) знаменитого французского путешественника и исследователя Пьера Саворньяна де Бразза (1852–1905), которые привели к открытию обширных земель между реками Огове, Конго и Атлантическим побережьем и которые стали отправной точкой в создании Французской колониальной империи в Центральной Африке. Публикуемые в книге мемуары Пьера де Бразза, его отчеты перед Французским географическим обществом и его письма содержат уникальную информацию как о самих экспедициях, так и о географии и этнографии Экваториальной Африки. Издание, снабженное обширными научными комментариями, предваряется вступлением, в котором рассматриваются колониальная политика Третьей республики и жизненный путь Пьера де Бразза, и завершается приложением – тремя научными статьями, посвященными доколониальной истории народов Габона, истории проникновения в Габон европейцев и ранним попыткам французов закрепиться в этом регионе.

Для широкого круга читателей, в первую очередь историков, этнологов, культурологов, географов, журналистов.

---

Что касается меня, мне не стоит никакого труда соорудить для себя собственную палатку; для этого достаточно повесить гамак между двумя деревьями и набросить на перекладину одеяло.

Наш бивак готов: мы можем обсохнуть, поесть и даже довольно хорошо выспаться.

В один из последующих за этим дней Забуре признается мне, что вскоре у нас возникнут проблемы. Его люди, говорит он, полностью доверяя моему оружию, которое никогда не пропускает дичи[405], не позаботились захватить с собой провизию; теперь они ждут от меня ежедневного рациона. Мое беспокойство велико, ибо я вижу, что наших запасов едва хватит на три дня: охота становится единственной надеждой; но, несмотря на то, что мы идем очень осторожно, в полной тишине и напрягая все наше внимание, нам не удается обнаружить на верхушках деревьев никаких обезьян – добычу, на которую обычно рассчитывают[406].

Рацион сокращен. Забуре уверяет нас, что мы найдем пропитание на покинутых плантациях около реки Лоло; я начинаю уже всерьез подумывать о возвращении, но в один из вечеров вдруг замечаю, что идущие впереди носильщики подают друг другу какие-то знаки. Я ускоряю шаг, предположив, что речь идет об обезьяне, но переводчик сообщает мне, что это должен быть слон[407]. Слышен его топот, и каждый из спутников радостно оборачивается ко мне, как если бы зверь уже лежал на земле.

Инстинкт мне подсказывает, что наша тяжелая ситуация наконец-то разрешится[408]; движимый этим чувством, я почти несусь по указанным следам. Один из лапто, Метуфа, пытается не отставать от меня[409], павины же, более осторожные и к тому же не имеющие других ружей, кроме кремневых, отстают с багажом. Я бегу некоторое время, как вдруг шум ломающихся ветвей предупреждает меня, что слон совсем рядом; повернув голову, я сразу же замечаю его сквозь лианы примерно в двадцати шагах от меня. Чтобы не промахнуться, я опускаюсь на колено и жду, когда он повернется так, что откроется точка между глазом и ухом – попав в нее, пуля становится смертельной. Примерно минуту животное стоит неподвижно, показывая мне свой лоб. Я прицеливаюсь, скользя дулом по бивням, чтобы попасть во впадину плеча, стреляю, и, пока дым не рассеивается, у меня на какой-то миг остается надежда, что пуля достигла цели, но внезапный треск ломающихся сучьев предупреждает, что слон идет на нас. Мне не удается сразу отпрыгнуть в сторону, и вот я весь обрызган кровью убегающего зверя. Но красные пятна четко обозначают его путь. Я преследую беглеца с двумя павинами, полный решимости не оставлять добычу, которая рано или поздно будет нашей. Спустя четверть часа мы достигаем оврага, в глубине которого течет небольшой ручей. Слон, без сомнения, там, ибо мы видим темную массу, несущуюся по воде[410]. Я стреляю, мои люди устремляются вперед, и их радостный вопль говорит, что на этот раз мой выстрел был удачным. Каково же, однако, мое удивление, когда, спустившись вниз, обнаруживаю, что моя пуля поразила хребет дикого быка[411]! Но голод больше не угрожает нам, и мы можем оставить в покое нашего слона. Конечно, Забуре хотел бы продолжать преследование, рассчитывая хорошо заработать на продаже бивней. Я отговариваю его, объясняя, что такие маленькие бивни не стоят того, чтобы за ними гнаться, и тем самым спасаю отряд от ненужной задержки. Павины разделывают быка своим способом; они съедают бо́льшую его часть с жадностью, которой может похвастаться каждый дикарь, когда речь идет о куске свежего мяса; остальное коптится, и мы трогаемся в путь с большим запасом провизии, который выручит нас в случае неудачной охоты в последующие дни.

Ливень не прекращается, осложняя наше путешествие, к тому же один из моих лапто, Балла Туре, занозил ногу, и мы вынуждены идти не так быстро. Однако 3 июня мы достигаем <левого> берега Огове около устья Лоло, и радость встречи с этими местами заставляет нас забыть о перенесенных трудностях. Компьень и Марш остановились у Ивиндо, где им пришлось к тому же столк нуться с порогами. Здесь же река, шириной в шестьсот метров, величественно и неторопливо катит свои воды, и ни один риф не встает на пути ее спокойного и мощного течения.

Однако вопрос о продовольствии снова серьезно тревожит нас, ибо мы обнаруживаем, что все плантации, на которые рассчитывал Забуре, вытоптаны слонами.

Наш запас бычьего мяса истощается, состояние раненого лапто ухудшается[412]; если мы надолго задержимся, ожидая его выздоровления, то голод неминуем.

Я решаюсь оставить здесь[413] Балла Туре с большей частью багажа, щедро обеспечиваю его пищей и спешу переправиться на другой берег <Огове>, чтобы попросить адума как можно скорее послать за больным пирогу и привезти его к нам.

Чтобы пересечь Огове, мы садимся на плот, который оканда пренебрежительно называют «пирогой павина». Его сооружают из стволов комбо-комбо, связанных лианами. Это незаменимое плавательное средство для прибрежных жителей. Древесина комбо-комбо, даже сырая, чрезвычайно легка, тогда как другие деревья в этих местах, очень плотные и очень тяжелые, могут держаться на воде, если только их хорошо высушат. Когда туземцам нужно попасть на другой берег, чтобы поохотиться в лесу или набрать орехов нойка, им не стоит труда быстро собрать такой плот, да и весла для него тоже делаются наспех. По возвращении они бросают свою «пирогу» на волю волн.

В первый вечер[414] мы разбиваем лагерь достаточно близко к правому берегу; ночью мы слышим выстрел из ружья – это, без сомнения, Балла Туре, который хочет избавиться от какого-то непрошенного визитера[415]. На следующий день у меня начинается приступ лихорадки, и вопреки всем моим усилиям я не могу тронуться в путь. Наш поход возобновляется 5 июня. Мы продвигаемся еще медленнее, чем когда-либо; к тому же мне приходится идти босым, так как Метуфа по неосторожности сжег мой ботинок, когда сушил обувь у костра. Вечером 6 июня мы наконец приходим в деревню Забуре.

Она расположена на возвышенности, на небольшом расстоянии от реки, в ней живет очень похожее на фанов племя шаке[416], которое обитает по берегам Огове между рекой Лоло и землей ошеба, или оссьеба[417]. Деревню защищает крепкий частокол; тропинка, ведущая к потайному ходу, усеяна маленькими дырами диаметром в один фут[418]. Когда идет война, в каждую из этих дыр втыкают бамбуковые палки с заостренными отравленными концами. Сейчас во избежание несчастного случая ствол дерева, скрывающий западню, отодвинули в сторону.

Забуре дает мне несколько человек, и я сразу же отправляю их с двумя поручениями: одни вместе с Метуфой поплывут на плоту с грузом бананов для Балла Туре, оставшегося в одиночестве, и будут находиться там до тех пор, пока я не пошлю за ними пирогу; другие во главе с шаке Ндолла должны подняться вверх по реке до земли оссьеба и попытаться купить для меня лодку, ибо из-за крайнего истощения у меня не будет сил добраться до земли адума сухопутным путем. Чтобы моему посланцу поверили, я вручаю ему реторту с магнием и бенгальский огонь.

Теперь нужно рассчитаться с носильщиками. Их требование заплатить им за двухнедельную работу удовлетворяется без труда: каждому выделяю полную ложку соли, сажень[419] материи и нож стоимостью в одно су[420]. Я решительно отказываю им в порохе, зато вся компания шумно радуется подаренному колокольчику[421].

Однако проходит шесть дней, и Ндолла не только не доставляет мне пирогу, но и не подает о себе никаких вестей, хотя для выполнения такого поручения требуется самое большее три дня. 12 июня я сам трогаюсь в путь в сопровождении Забуре и нескольких человек из деревни, снова пересекаю реку и иду на юг вдоль левого берега. На следующий день нас пытаются задержать на некоторое время в деревне, которую я до сих пор продолжаю называть странным именем «Залакон». Дело в том, что, когда мы подходили к ней, я спросил у моего переводчика, как она называется, на что он ответил: «Залакон», и я по наивности записал это слово как имя собственное. Только позже я узнал, что оно означало «неизвестно» или «не знаю». Это первое место в верховьях реки, куда пришли фаны-макеи; их привел вождь, который затем спустился по Огове до Рембое, притока Габона[422], где и умер. Фаны смогли за полвека установить более или менее мирным путем свою власть над частью правого берега Огове протяженностью приблизительно в триста километров.

Мы не задерживаемся в Залаконе и вечером 13 июня[423] прибываем в деревню шаке. Я нахожу там Ндоллу и его спутников в плену у вождя Джокондо. Мой бедный посланец не вызвал у него никакого доверия, и, несмотря на все попытки Ндоллы объясниться, его заподозрили в том, что он замышляет какое-то неожиданное нападение. По моей просьбе Джокондо незамедлительно освобождает его; кроме того, он обещает предоставить мне на следующий день пирогу, за которой и явился Ндолла; в знак благодарности я делаю ему большой подарок. Но на следующий день[424], к моему огромному разочарованию, я познаю все минусы преждевременной щедрости, вынужденный покинуть шаке не только без пироги, но и без проводника.