Владимир Зенкин - Миф о другой Эвридике

• Название: Миф о другой Эвридике
• Автор: Владимир Зенкин
• Жанр: Социально-психологическая фантастика

В фантастическом романе известного писателя Владимира Зенкина описывается Рефиновская воронка – настоящее чудо природы, загадочное образование неизвестного и необъяснимого происхождения. Это гигантская выемка безупречно круглой формы, на дне которой – огромные каменные глыбы. Место это обладает мистической способностью возвращать душевное равновесие, благотворно влиять на психологическое состояние человека, благодаря чему оно стало панацеей для сложных пациентов местной клиники.

Но однажды рефиновская воронка становится причиной таинственных и необъяснимых смертей…

Книга Владимира Зенкина «Миф о другой Эвридике» – философско-психологический фантастический роман о жизни за гранью нашего понимания, вне нашего мира и привычной реальности. На долю его героев выпали опасные и невероятные события, которые позволят им возвыситься над человеческим бытием и познать «прекрасный и яростный мир», неподвластный обыденному человеческому пониманию.

---

Прощай, Симон. Попытайся стать счастливым на земле. У тебя может получиться, если научишься забывать. Всё. Всех. И меня».

3. Невелов

Каждый, входящий в кабинет, с порога подвергался плотному разгляду самого Зигмунда Фрейда. Настенный портрет бородача в рамке светлого дерева виделся из любой точки кабинета. Неспешно плывущие по своим странным раздумьям глаза из-за круглых очков успевали доникнуть до мыслей, до настроений всех, очутившихся здесь. Невелов всегда чувствовал себя спокойно и уверенно рядом с образом мудрого смельчака, смогшего распахнуть люк над человеческой психо-бездной.

Впервые входящие всегда поднимали глаза к Фрейду, и Эдуард Арсеньевич старался уловить хотя бы слабые, отпечатлённые тонары их взглядов. Кое-что они означали.

Дроздов посмотрел на портрет внимательно, с уважительным недоверьем. Губы его стали жёстче. Этот человек привык полагаться на себя. К союзникам и друзьям был взыскателен.

– Решение ваше правильное. Не сомневайтесь, – сказал Невелов.

– Н-не уверен. Я здесь по просьбе… по большой просьбе одной женщины.

– Я знаю эту женщину. Она обратилась ко мне. И я заинтересовался вами.

– Что во мне интересного?

– Это тема для разговора. Присаживайтесь.

Тонконогий стул вскрипнул от резкого веса; большие руки заняли стол: постук пальцев по крышке выжидателен, непокоен. Нетщательно вытесанное, но правильное лицо, умело бесстрастный взгляд.

– Поговорить – почему бы и нет. А лечиться мне не от чего. Спасаться от себя – незачем.

– Кто вам сказал, что мы от чего-то лечим или спасаем? Наша задача – напомнить людям… намекнуть даже, что всё – в них самих. Полные, так сказать, «боекомплекты» для собственного спасения. А так же и для погибели собственной. Чем воспользоваться?

– Хе… Мои «погибельные комплекты» я все давно израсходовал. Были возможности. Так что, мне неверный выбор не грозит.

– Не сомневаюсь, – в лад ему усмехнулся Невелов. Извините, конечно, но меня слегка просветили насчёт вас, Симон…

– Без отчества. Мне привычней.

– Симон Дроздов. Тридцать пять лет. Капитан запаса. Ушёл в отставку, не дослужив срока. Почему вдруг – в расцвете сил – в отставку?

– По абсолютно собственному желанию. Кое-что понял о себе. И о других.

– Участник боевых действий на Кавказе и в Средней Азии. Бывший командир десантной роты. Ранения. Награды. Перспективы. И всё-таки? Разговор же не праздный у нас.

– Повод прост и банален: конфликт с командованием. Точней, с одним не лучшим его экземпляром.

– Мы – не о поводах. О причинах. Конфликт с собой. Вот разобраться бы в чём.

– Зачем? Это тоже весьма банально, – серые глаза Дроздова упрятаны в прозрачный лёд, – Но в суть вы попали уже. Одно слово. Бывший. Да. Бывший. С некоторых пор главное во мне сделалось бывшим. Настоящее потерялось. Тем паче – будущее. Впрочем, если вы думаете, что я этим новым раскладом сильно удивлён или напуган, вы ошибаетесь. Правильно всё. Логично. Нельзя ничего изменить. Не надо ничего менять.

– Почему так?

– А так справедливее.

– Для кого?

– Для многих. Для тех, кто должен быть, а их нет. Безвинно нет. Не вся, конечно, справедливость. Маленькая её часть.

– Новый расклад, говорите? – задумчиво мял пальцами бородку Невелов, – Всё в прошлом и ничего впереди? В тридцать пять лет?

– Почему ничего? – колючки веселья из-подо льда, – Впереди… ну, жизнью это назвать нельзя… Назовём сроком заключения. Пожизненный срок. Приговор таков. Всецело согласен с ним. По заслугам.

– Чей приговор-то?

– Не мой, не мой, к сожаленью. Я б посуровей вынес. Не наделен правом себя судить.

– Так чей приговор?

– Не знаю. Высокопарных словес не люблю. Сам собою вышел. Приемлю.

– Приемлю?.. Не приемлете! – жёстко, зло разрубал лёд Невелов, – Раз ко мне пришли – не приемлете. И я не приемлю таких приговоров. Давайте попробуем… нет, не снять, не смягчить, ни в коем случае. За виною неминуема кара? Давайте попробуем кару превратить в искупление. И поищем образ его.

– Это каким же манером, интересно?

– Есть у нас один странный шанс…

4. Синички

Мамкины глаза весело блестели. И улыбалась она чересчур весело, хотя не из-за чего было так уж веселиться. От мамки шёл запах духов и другой несильный, но неприятный запах. Девочки знали уже, что это запах вина. Вот отчего веселье. Выглядела мамка празднично, в своём лучшем вишнёвом платье, с ярко розовыми бусами, с новыми блескучими серёжками в ушах. Рядом с ней стоял незнакомый высокий дядька, очень коротко постриженный, почти лысый, и тоже улыбался. И от него тоже пахло вином.

– Вот они, мои два сокровища, – сказала мамка тянучим, слегка неправдашним голосом, – Два моих херувимчика. Эля и Юля – две моих нотки «ля». Разве они не прелестны!?

– Как ты их различаешь? – сказал дядька громко и гулко, словно, из бочки, – По одежде, что ль?

– Мать знает, как различать. Редко, кто различает. Отец даже не различал. У Эли волосики чуть-чуть светлее. У Юли глазки чуть-чуть синее. Эля на пятнадцать минут старше. Она нежная, добрая, покладистая. Юля на сантиметр выше. Она упряменькая и хитренькая. Они дополняют друг друга. Неделю назад у них были именины. Им исполнилось по десять, моим птенчикам.

– Поздравляю, – заявил дядька, приподняв лохматые брови, – Вот вам маленькие презенты.

Он порылся в своём пакете, звякнув стеклянно-бутылочно. Достал две шоколадки. Эля, робко протянув руку, взяла. Юля сидела неподвижно, исподлобья глядя на гостя. Он положил шоколадку рядом, на стол.

– Это Василий… Петрович. Он очень хороший человек, – объяснила мамка прежним тянучим голосом, – Мне он оч-чень нравится. Надеюсь, и я ему тоже… – она сощурила глаза на Василия Петровича, – И он обязательно понравится вам, синички. Может быть даже, у вас появится наконец-то настоящий папа.

Дядька озабоченно вздохнул, поскрёб пальцами свой большой подбородок.

– Почему бы и н-нет… – пробормотал он из своей невидимой бочки.

– Всё будет замечательно. Разместимся. Ничего, что одна комната. У вас свой уголок. У нас свой будет… Перегородим. Ширмочку поставим. А там – придумаем что-нибудь. А сейчас – ужинать, ужинать, синички.

– Спасибо, мы уже поужинали, – сказала Юля, – Мы спать пойдём.

– Поздно уже. Завтра в школу, – добавила Эля.

Из противоположного угла комнаты, из-за занавески слышалась постельная возня, сопенье, смешливый шепот.

Юля поднялась, села, свесив босые ноги. За ней поднялась Эля. Они молча посидели на своих сдвинутых к углу спинками кроватях, разглядывая сквозь сумрак тусклый расплыв окна, отгороженного занавесью из большого куска ситца. По полу гулял сквозняк, и ногам было зябко.

– Чего он сопит и кряхтит, как?.. – тихонько спросила Эля и смущённо умолкла, догнав глупость вопроса.

– Как коз-зёл, – зло закончила Юля, – Думают, что мы куклы; ничего не слышим.

– Неужели мы так и будем теперь… вчетвером?

– Надо сделать, чтобы он больше не приходил.

– А как?

– Как?.. Я знаю, как. Я подожду, пока он уснёт. Возьму большие ножницы, подкрадусь потихоньку…

– Ой! Ты с ума сошла!

– Возьму, отрежу у его штанов пол-штанины. Пусть идёт домой, как клоун.

– Ага. Он нам даст утром.

– Ничего он не сделает, мы маленькие. Мамка, конечно, потом устроит выволочку. Зато он больше не придёт.

– Юля!..

– Ты спи. А я за ножницами. Они где-то в тумбочке, в коридоре.

– Юлечка, не надо, прошу тебя, пожалуйста!

– А чего мы должны терпеть.

– Он, может быть, и так не придёт. Ну, давай спать будем. Ложись, успокойся. Ну, Ю-юль! Мы заснём сейчас. А давай на головы подушки покладём, а? Не будет слышно…

* * *

– Что, опять? – раздражённо сказала Юля, – А сегодня какой праздник? Опять у нас праздники начались?

– Не твоё соплячье дело, – пьяненько огрызнулась мать, убирая бутылку со стола, задвигая её под стол, за банки с консервациями.

– Мама, ты же обещала! – дрогнул голос расстроенной Эли, – Ты же клялась… нашим, своим здоровьем… «От-сейчас – новая жизнь» – так?

– Обещала, – хлюпнув носом, согласилась мать, – Но с-сегодня можно. Психо… з-защита от внешнего неблаго…

– А может, нам с тобой за компанию? – ехидно прищурилась Юля, – У нас, может, тоже «неблаго». Я, может, в школе двояк получила. Сядем, нажрёмся втроём, по-семейному.

– Не сметь грубить м-матери! Я на вас… всю жизнь!.. Одна… Из кожи вон… День и ночь… Как проклятая!.. Чтобы были сыты… одеты… Чтобы всё, как у людей… П-пятнадцать лет без продыха… А они… ещё издеваются!..

– Что случилось, мама? Успокойся, – Эля присела перед ней на корточки, взяла её руку в свои ладони.

– Ну ладно, ладно… – Юля примиряющее погладила её по плечам, – Всё хорошо.

– Ничего не хорошо! – всхлипнула мать, вытерла глаза ладонью, размазывая по щекам тушь, – Всё, как раз, очень плохо.

– Что, всё-таки, случилось?