Юрий Латыпов - А путь и далек, и долог

• Название: А путь и далек, и долог
• Автор: Юрий Латыпов
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-906454-31-7

В книге, насыщенной остросюжетными событиями, прослеживается судьба мальчишки, мечтавшего стать военным штурманом дальнего плавания, но попавшего случайно в геологическую экспедицию. Жизненный расклад, некоторые случайности и закономерности, а также встречи с неординарными людьми, превратили его сначала в опытного геолога-практика, и затем судьба, повернувшись, направила его в академическую научную среду, которая была предназначена стать его стихией и жизненным смыслом. Автор полагает, что страницы книги позволят читателям пробудить у них лучшие воспоминания и душевные волнения об их собственных самых удачных или курьезных жизненных ситуациях.

Для широкого круга читателей, особенно любящих единение с природой.

---

Посещая с родителями городской базар, молодой отрок обращал внимание на валявшиеся под ногами мелочь, рубли, а то и трешки. Помня это, случавшиеся, не занятыми играми и какими-то делами дни, я использовал для промысла на городском рынке, где нередко в базарной пыли находил ту или другую денежку. Тогда я наступал на купюру ногой и ждал, пока находившиеся в это время около него люди не уйдут за пределы видимости. У меня доставало понятия, что это пусть и неизвестно чьи, но при этом и не мои деньги. Изображая расстегивание или застегивание пряжки на сандалии, готовый сгореть от стыда, я быстро переправлял деньги в ладошку и уходил как бы по делам на другой конец базара, чтобы скрыться от возможных свидетелей своего сомнительного деяния. Спустя некоторое время, когда потревоженная совесть успокаивалась, а сомнения в неправоте своего поступка улетучивались, возвращался в продовольственную часть рынка, чтобы купить семечек, мороженого или ранеток.

Наше детство проходило преимущественно в небольших посёлках или военных гарнизонах. Все удобства располагались, как правило, на улице или, в лучшем случае, в одном из концов длинного барачного коридора. Бани работали только в субботу и воскресенье, поэтому детей мыли дома в цинковых ваннах. Мужичок рос, взрослел, и в один прекрасный день воспротивился такому очищению своего бренного тела, отчаянно сопротивляясь раздеванию и заталкиванию в цинковое корыто. Этот маленький бунт сопровождался бурными возгласами в адрес ничего не понимающей матери, переворачиванием корыта с водой. А логическим его продолжением была летящая к моей бунтующей заднице петля широкого кожаного офицерского ремня, которая в мгновение ока была перехвачена руками бузотера мертвой хваткой. Отец, наблюдавший за этими баталиями, коротко бросил: «Оставь!» и поманил жену к себе и что-то ей шепнул на ухо. Он понял причину сыновнего бунта – стеснение и нежелание показывать матери (женщине) появившийся во вполне определенном месте первый пушок. Дома меня больше не мыли.

Росли мы во дворах. Несмотря на длительные летние дни время пролетало пулей, и его никогда не хватало. Лапта, чижик, штандер, прятки, непременная войнушка, и наиболее азартные и ответственные – пристенок или чика начинались с утра и заканчивались поздним вечером всегда одним и тем же: из большинства окружающих окон раздавались почти одинаковые с разной степенью угрозы родительские выкрики: «Юрка, Вовка, Светка, Лариска… кому сказано, домой, последний раз говорю!». Днём игру могло остановить только одно событие – гордое появление какого-нибудь отрока с куском хлеба, намазанного сливочным маслом и густо присыпанного сахаром. Его владелец или владелица становились на несколько мгновений почти божеством и непререкаемым авторитетом. Это кулинарное чудо уничтожалось чумазыми ртами в строгой очередности согласно дворовым этикету и субординации. Я не помню ни одного случая неколлективного поедания редкого послевоенного лакомства.

Глава II Школа и отрочество

«Я помню тот Ванинский порт…». В 1947 году отца перевели из Приморья служить в порт Ванино. Вскоре за ним отправились и мы с мамой. Тогда там были лагеря, лагеря и лагеря, охранники и охранники, совсем немного военных и еще меньше гражданских. Основная деятельность поселкового населения сосредотачивалась в обслуживании портовых комплексов и прилегающих к ним железнодорожных путей, которые были часто переполнены грузовыми вагонами с металлическими решетками на маленьких окошках. Жили мы в длинных бараках со всеми «удобствами» на улице. Весной и осенью в школу ходили по деревянным тротуарам, зимой нас возили на санях, потому как по снегу первоклашкам было невозможно добраться ни до школы, ни до дома. Было очень интересно и весело.

Основными событиями и занятиями, кроме многочасового выпаса ненавистной козы, были наблюдения за прибывающими эшелонами заключенных. Их переправляли из вагонов в порт, чтобы после погрузки на пароходы отправить в Магадан. Серые однообразные нескончаемые колоны, сопровождаемые по бокам охранниками с автоматами наперевес и здоровенными овчарками, – это обычная, чуть ли не повседневная картина значительной части моего детства. Иногда они садились и отказывались идти, тогда звучал лай озлобленных собак и команды с непременным матом не менее озверевших охранников. Потом раздавались предупредительные выстрелы, за которыми в случае неисполнения стрельба направлялась в первую шеренгу. Все поднимались, и шествие продолжалось. Эту картину весьма колоритно дополняли высокие бесконечные заборы «особых» лагерей с чередующимися вышками, на некоторых из которых торчали стволы спаренных пулеметов.

Скрашивали эту безотрадную картину путешествия по окрестностям в поисках морошки, брусники и рыбалка с плотов в порту или на ближайших речках. Сколько себя помню, я всегда имел удочку и желание рыбачить. Снасти мы изготавливали сами. Правдами и неправдами добывали суровые нитки, свинец и самое дорогое – крючки. На новый добротный стальной крючок можно было выменять все что угодно. Грузила изготавливали, заливая расплавленный свинец в столовую ложку. Выше него сантиметров на двадцать на удалении 15–20 сантиметров друг от друга на леску привязывались два коротких поводка. Классическая донка готова. Проникнуть в порт и пробраться на плоты, с которых лучше всего рыбачилось, для пацанов не составляло никакого труда. Нужно было найти кусочек любой рыбы для первой наживки, после первой пойманной рыбы проблема наживы пропадала. Поклевки многих морских рыб отчетливые и уверенные. Они в своем большинстве хищники активно или в засаде охотятся за добычей (едой) и конкурируют друг с другом. В улове всегда были камбала, разные бычки и терпуги. Реже попадались красноперка и навага. Массово они ловились в определенное время года. Большой удачей среди моих сверстников считалось поймать треску, она ловилась далеко не в каждую рыбалку. Да и выудить эту крупную и норовистую рыбу на наши примитивные снасти не всегда удавалось.

Почти праздником была поездка на рыбалку на горные речки. По сути это была именно осознанная рыбалка, а не просто случайные выходы с удочкой к какой-либо воде. Этому необходимо было посвящать специально выбранное время, нужно было подготовить родителей, что их чадо пропадет из дома на два-три дня, собрать немудреное снаряжение, да и продуктами запастись не помешает. Мне было немногим более десяти лет, когда мы поехали ловить краснопёрку и ленков на речку Датту недалеко от Ванино. Ехать надо было на поезде почти всю ночь, а поскольку денег почти всегда не было, мы, усыпляя бдительность проводников, проникали в вагон и забирались на самые верхние багажные полки, старясь спрятаться за багажом приличных пассажиров, и не высовывали оттуда носа до самого пункта назначения. И вот мы на месте, удобно расположились на берегу недалеко от рыбозавода и станционных строений. С вечера мы ловили красноперку, она скапливается возле сливных сооружений рыбозавода, и надергать ее на обычную поплавочную удочку не составляло большого труда и особого интереса. Наутро мы запланировали ловить ленков на реке.

Мы поднялись до восхода солнца – краешек его только-только выглядывал из-за ближайших сопок. По реке поднимался распластавшийся на ночь туман, все заполнялось светом, слышались первые робкие птичьи трели. И тут из станционного громкоговорителя (тогда на железнодорожных станциях висели огромные черные раструбы радиодинамиков) полилась чарующая музыка, полностью соответствующая рассветному настроению и во многом дополняющая его. Под льющуюся музыку вставало солнце, в просыпающейся природе разливался свет, текла вода, и вся природа, пробудившись, торжествовала. Более ярких согласованности и удовлетворенности настроений утренней природы, музыки и душевного мальчишеского состояния невозможно было представить. Я был, с одной стороны, очарован, а с другой, – потрясен глубиной этого соития таинства природы и музыкального гения. Именно в эти минуты мне захотелось узнавать и понимать музыку. Что до этого слышал мальчишка, выросший на далеких погранзаставах и в военных городках? Старенький патефон с примерно одинаковым набором пластинок: «Голубка», «Синий платочек», «Рио-Рита», «В Парке Чаир»… – это все замечательная песенная классика. Была еще одна замечательная пластинка с непонятной надписью Boléro, Ravel и очень впечатляющей музыкой, которую очень любил слушать отец. Гипнотическое воздействие неизменной многократно повторяющейся ритмичной музыки возвращало его в боевую молодость к туркестанским походам против басмачей. Но тут я услышал совершенно иную музыку. После этого случая я стал внимательнее слушать радио, других источников в тех далеких и не очень приветливых краях Дальстроя и ГУЛАГа, служивших в основном пересыльным пунктом для нескончаемых потоков заключенных со всей необъятной страны, тогда не было.