Михаил Земсков - Когда «Мерло» теряет вкус

• Название: Когда «Мерло» теряет вкус
• Автор: Михаил Земсков
• Жанр: Русское современное

Загадочная телеграмма втягивает художника Егора, переживающего кризис среднего возраста, в водоворот драматических событий. Он возвращается в город своего детства, где все изменилось – улицы, дома, люди. Кому верить – старым друзьям или новой любви? Можно ли исправить что-то в своей жизни? Эти вопросы встают перед героем остросюжетного психологического романа «Когда „Мерло“ теряет вкус». Книга Михаила Земскова – о любви и о хрупкости мироустройства, которым управляет не высший разум, а хаос.

---

Потом в глубине автобуса, за чьими-то плечами, я увидел девушку с длинными распущенными волосами. У меня внутри похолодело, стало как-то тревожно и тоскливо. В следующее мгновение я понял, почему. В голову пришла странная мысль, что мне очень сложно – практически невозможно – приблизиться и, тем более, познакомиться с идеально красивой девушкой. В моем мировосприятии настоящая красота недоступна, она всегда остается на определенном расстоянии, неуловимой. Как предел в математике – к нему можно только стремиться, но невозможно достичь. А если вдруг достигнешь и схватишь красоту, то нарушишь в ней что-то важное, ее внутренний баланс и гармонию. От чужого прикосновения она потеряет свою самость, в которой была красотой.

Встретившись со мной взглядом, девушка отвернулась. Через две остановки я вышел.

4

В Алма-Ате было тепло, даже, можно сказать, жарко. Середина сентября здесь вполне еще может сойти за лето – за август или даже за июль… Из аэропорта я направился прямо к маме домой. Если ее увезли в больницу, то соседи, с которыми мама поддерживала дружеские отношения, должны знать, в какую именно…

Старый двор – двор моего детства, «сталинский» трехэтажный дом. Ностальгия накатывает волнами – одно воспоминание за другим. Восстановление связи между видимым забором, старой детской площадкой и ощущением целого мира, целой жизни, которая когда-то незримо, но так прочно была к ним привязана…

Я поднялся на второй этаж и уже собирался было позвонить в дверь маминой квартиры, но вдруг услышал доносящуюся оттуда музыку, смех, громкие веселые разговоры. Я замер в недоумении, и палец мой завис в пяти сантиметрах от звонка. «Сильно заболела». Уже выздоровела или веселится кто-то другой? Я резко и нервно надавил на кнопку звонка.

Дверь открыла мама. Нетрезвая, веселая, с накрашенными губами и подведенными тушью глазами:

– Егорушка, сынок! Откуда? – она бросилась мне на шею, и мы крепко обнялись. – Глазам не верю! Звонок – думаю, кто бы это мог быть? Вроде все уже здесь, больше никого не жду. А тут – мой Егорушка!

– Мам, а как же телеграмма?

Мы продолжаем обниматься, и мама не слышит:

– Проходи скорее, что же мы на пороге все… У меня как раз гости сегодня.

Мне тепло и хорошо, я пьянею от маминых объятий, от запаха дома, от вида знакомых стен и мебели, но внутри острый холодок: «А телеграмма?»

Все повторяя: «Это Егорушка, мой Егорушка неожиданно приехал», мама провела меня в прихожую, где нас встретили две маминых подруги и невысокого роста мужчина с широкой улыбкой и хитроватыми глазами. Он энергично протянул мне руку:

– Ну здравствуй. Рад, очень рад познакомиться. Вот ты какой, оказывается…

Я пожал его потную ладошку:

– Здравствуйте.

– Это Евгений Иванович, о котором я тебе писала, – мама положила руку на плечо мужчины.

Да, конечно… Мамин «друг» и ухажер.

– Пойдем скорее за стол. Ты, наверное, голодный с дороги. Иди мой руки. Или, может, в душ хочешь?

– Мам, на минутку… – я увожу ее на кухню. – Ты же телеграмму мне прислала, что болеешь?

– Телеграмму? – пришло время удивиться маме. – Какую телеграмму? Зачем?

– О своей болезни.

– Мой гастрит, что ли? Так сейчас ничего, нормально. Телеграмма? Я ничего не посылала. Может, ошибка какая-нибудь? Ну ладно, это сейчас неважно. Главное, что ты приехал. Мой руки, и пойдем скорее за стол.

Жюльен, холодец, маринованные огурчики, карбонат, колбаска, сырное ассорти, оливье, сельдь под шубой, греческий салат. Все это так… Ерунда… Только разминка, чтобы «нагулять аппетит» перед основным блюдом – отбивными в сметанном соусе с картошкой. Мама любит готовить, и готовит необыкновенно вкусно. Ко всему этому великолепию я налил себе холодной водки. Широко улыбаясь, Евгений Иванович протянул мне навстречу свою стопку.

Гостей было семь человек. Две подруги с маминой старой работы, которых я хорошо знал: Жанна Абулхаировна и Сауле Нурболатовна. Евгений Иванович. Соседка Ирина Владимировна. Еще двух мужчин и одну женщину я не знал. По их разговорам я понял, что это мамины коллеги по новой работе.

Полтора года назад мама ушла с государственной службы и устроилась в частную фирму. Более того, в фирму иностранную – в представительство американской фармацевтической компании. На невысокую должность – офис-менеджера, но зарплата ее, по сравнению с прежним местом работы в мэрии, выросла более чем в три раза. Кроме того, на госслужбе ей, как русской, работать становилось все труднее. Беспокоили постоянные слухи о переводе делопроизводства на казахский язык (маме, кроме освоенного еще в студенчестве английского, языки давались с трудом). К тому же в последнее время начальство все активнее проталкивало на все – и важные, и неважные – должности своих многочисленных родственников, и из Алма-Аты, и из провинции. Мама решила не ждать, когда ее начнут подсиживать или намекать на предпенсионный возраст, напоминая о необходимости давать дорогу молодым… Перейдя же на новую работу, она только выиграла.

– Еще оливье? – ухаживала за мной Жанна Абулхаировна. – Так вырос – я бы тебя и не узнала. Мужчина уже, не мальчик.

– Нет, спасибо. Объелся уже с непривычки.

– В Москве-то так не кормят… – рассмеялась она. – А мои ведь тоже все разъехались. Дамир в Астану уехал работать. Асия в Америке учится по болашаковской программе1. Только Ербол в Алма-Ате остался, слава Богу. Ты ведь Ербола помнишь?

Странным он был мальчиком. Очень любил на воду смотреть.

– Конечно. Хорошо его помню.

– Ну ладно, ты кушай, а я пойду потанцую, – Жанна Абулхаировна не смогла устоять, услышав мелодии итальянской эстрады восьмидесятых годов. На небольшом свободном пространстве комнаты уже танцевали мама с Евгением Ивановичем и мамины новые коллеги.

Я сунул в рот кусок мяса, закусил маринованным огурцом и незаметно вышел из комнаты.

5

– Алло? Ты меня слышишь? – я стоял на лестничной площадке и пытался дозвониться до Паши. Линия обрывалась в третий раз.

– Да, Егор, слушаю, – наконец невозмутимый и обыденный голос.

– Здорово. Как дела? Тебя не забрали?

– Кто? А, те мудаки… Смеешься, что ли? Все нормально. Андрей Филиппович развел. Пришлось немного отстегнуть, конечно. А так фигня, забудь.

В трубке раздался хлесткий смачный звук.

– Алло, Паш, что такое?

– Таракана пришлепнул. Сука, разгулялся…

– Ты дома, что ли?

– Ага. Как у тебя все? Как долетел?

– Долетел нормально. Одна проблема: мама не посылала ту телеграмму.

– В смысле?

– Так – не посылала.

– А кто послал?

– Не знаю.

– Может, ошибка какая-нибудь?

– Там все правильно стояло – мой адрес, фамилия. Такое ощущение, что кому-то нужно было, чтобы я уехал из Москвы. Я боюсь, не с квартирой ли это подстава? Людмила Юрьевна – надежный человек?

– Хм… Надежный… Насколько я знаю…

– У меня к тебе просьба: можешь через свои контакты пробить, откуда и от кого на самом деле пришла телеграмма – из Алма-Аты или Москвы?

– Можно попробовать… Думаю, для меня пробьют.

– Спасибо, Паш. Я буду ждать от тебя информации. А сам постараюсь как можно скорее в Москву вернуться. Хотя мы с мамой почти три года не виделись. Я не могу так сразу уехать…

– Да, понимаю. Я позвоню.

– Спасибо. Пока, – я отключил телефон и вернулся в квартиру. Мама продолжала танцевать с Евгением Ивановичем под «Рикки и Повери».

После танцев Евгений Иванович подошел ко мне.

– Ну как, хорошо дома? – широко улыбнулся, и казалось, что улыбались не только губы, глаза, лицо, но даже и округлая лысина. Если играть в ассоциации и выбирать геометрическую фигуру, максимально соответствующую внешности Евгения Ивановича, то это, несомненно, будет круг. Говорил он негромким, очень мягким голосом.

– Конечно, хорошо, – ответно улыбнулся я.

– Я тоже так думаю… Тебе, как художнику, важно видеть мир каждый раз по-новому, в новых цветах… – судя по всему, пьяненький и добродушный Евгений Иванович был настроен на приятно-философскую беседу. – Каждый раз находить новые ответы на, по сути, один и тот же вопрос: а зачем все? Все это? – он обвел руками окружающее. – Задаешь ведь себе такой вопрос?

– Бывает, конечно, – согласился я.

– Многих почему-то этот вопрос повергает в депрессию, – продолжал Евгений Иванович, – начинают жаловаться, что все бессмысленно, и зачем вообще тогда жить, и не лучше ли сразу повеситься или утопиться… А мне, наоборот, хорошо. Да, допустим, бессмысленно все – ну и пусть… – махнул он своей небольшой полной ручкой. – Может, если бы существовал смысл, то вдруг он оказался бы каким-нибудь отвратительным и страшным… Так пусть уж лучше его не будет. Почему бы и не жить без смысла? Сидишь, бывало, вечером в своей комнате, пьешь чай, музыку слушаешь. Хорошо. Подумаешь: а зачем все это? К чему эта хорошесть? Да просто так. Хорошо, и все. Почему бы и нет? Все равно ведь все проходит… И хорошесть эта пройдет, так почему бы не порадоваться ей сейчас?