Сергей Платон - Театральные каверзы

• Название: Театральные каверзы
• Автор: Сергей Платон
• Жанр: Русское современное

Эта артистичная повесть адресована молодым, только начинающим замышлять сценическую карьеру и, возможно, тем, кто уже давным-давно прекратил лицедействовать. А еще, она наверняка заинтересует пытливых зрителей, стремящихся подробно разузнать, чем же дышат и живут многие актеры до и после сцены, и разобраться, наконец, в безусловных законах изумительного искусства из пыли, фанеры, раскрашенных тряпок, разрисованных людей, диковинных предметов, разноцветного света и необычных звуков.

---

В театре ему понравилось все, кроме происходящего на сцене. От скуки начал раздумывать о мужских типажах. Пожалуй, все мужчины делятся всего на два типа – Мальчиши и Крепыши. Первые всю жизнь тянутся ввысь, вторые крепко стоят на земле и расширяются. Как ни тужился, третьего типажа так и не нашел.

Мальчиш мечтает о далеких путешествиях, чудесных приключениях, благородных победах. Крепыш добивается шикарных игрушек, реальных удовольствий, сладкой еды. Вектор желаний находит зримое выражение в направленности телесного роста – вверх или вширь. Получается так. Должна же выражать внешняя форма глубинную суть, как же иначе? Вот и сложилось очевидное деление всех мужчин на две базовые группы, остальное – вариации и подчеркивающие правило исключения.

Коренастые мужики деловиты, сообразительны, действенны, натуральны. Они никогда не станут создавать что-то эфемерное, утонченно-возвышенное, их стихия – борьба за реальные блага. Живут Крепыши «по горизонтали», триумфально победив в ранней юности интеллектуальное и духовное волевым. Объем бедер красноречив, крепкая широкая задница и весомый балласт грузных ног выдают принадлежность к мужицкой породе. Активная жизненная позиция гарантирует телесное благополучие, творчество им ни к чему. Пропорция трех человеческих начал – ум, чувство, воля – перекошена в их организмах в сторону последнего. Центр тяжести у мужиков – ниже пояса. Сообразительны, но не умны. Чувственны, но не духовны.

Мальчишки же продолжают упрямо расти всю оставшуюся жизнь по вертикали; размышляют, переживают, мечтают. Даже если не удивляют человечество грандиозными прозрениями или творческими откровениями, просто

уравновешивают мир.

Противостояние животного и человеческого – вот о чем призван поведать театр, как и любое другое искусство. Не забавлять безалаберно сляпанными развлекухами, а рассказывать нам о нас. Рассказывать ярко, емко, интересно, потрясающе.

«Так, стоп машина! Что-то ты совсем запутался, Ваше благородие!» – приостановил поток мыслей Егор и засмеялся, удивив дремлющую на плече Гейшу, наверное, подумавшую, что насмешил его корявый юморок очередного как бы

комического номера.

– Тебе что, эта блевотина нравится? – недоумевала Гейша.

– Да нет, я о своем. Размышлялку размышляю интересненькую, вечером расскажу, – рассеянно шепнул в ее сторону Егор, возвращаясь к раздумьям.

«Никуда не годится твоя стройная классификация стройности фактур. Про театр – верно, а куда прикажешь подевать великих коренастых коротышек Льва Толстого, Арама Хачатуряна, Евгения Леонова? Эти грандиозные карапузы поднимались в такие заоблачные высоты, до которых ни тебе, ни уж, тем более, туповатым спортсменам, бравым солдатикам, балетным солистам или аморфным заводным манекенам для подиумной одежды, не дотянуться никогда. По твоей логике получается, что каждому более-

менее высокому мужчине суждено являть миру благородные помыслы, философские идеи и возвышенные чувства? Чушь какая-то. Пушкин со своим кривоногим обезьянством и нелепый недомерок Чаплин вообще никуда не вписываются. Ни черта внутреннего внешние мужские черты не выражают и, как правило, наоборот, тщательно маскируют суть».

Последний вывод обрадовал, как и финал злополучного шоу. Хотя Егор запросто еще целый час просидел бы в уютном зальчике, напрягая извилины. Сцена от мыслей не отвлекала.

«Успокойся, пожалуйста, возвышенный мыслитель-тугодум! Ты, конечно же, мужчина длинный, но умишка тебе твой рост не прибавляет!» – веселил он себя, покидая зрительный зал.

11

Щенка у мусорки не было. С контейнера на контейнер элегантно перепрыгивала знакомая ворона, время от времени роняя из клюва неизвестно зачем ей понадобившуюся драную меховую шапку.

Егор с Гейшей намотали несколько кругов по району, разыскивая потерявшегося щенка. Примерно на третьем встретили расходящихся по домам актеров, оказавшихся в жизни очень милыми и симпатичными людьми. Гейшины друзья сбежали еще в первом акте, так что помочь не могли. Две актрисы на служебном входе поначалу немножко позвездили (Мы автографы не даем!), но, поняв суть проблемы, ненадолго присоединились к поискам, прозорливо подсказав еще одно место для розыска – рынок.

В вещевой части полупустого рынка подошли к развалу белья, футболок, чулок, колготок и носков. Пакующая тюки восточная тетка тут же запричитала низким голосом:

– Трусы, мужчина! Трусы!

Егор моментально смутился, но продолжил изучать не столько обильное содержимое аляпистого лотка, сколько его сложную, многоступенчатую организацию. Щен мог соорудить себе в этом лабиринте место ночлега.

– Трусы, трусы, мужчина! – продолжала голосить торговка.

Из-за занавеса разноцветных рейтузов, разнокалиберных бюстгальтеров и кальсон на свет появилась еще одна продавщица, точно скопированная с первой, но только русская народная. Гейша взялась выбирать ему боксеры, под низкие рулады:

– Трусы, носки, девАчка! Трусы! Трусы! Носки, трусы, мужчина!

Пока стушевавшийся Егор, неловко улыбаясь, трогал товар, вторая торговка резко остановила нудные песни восточной зазывалы:

– Э, подожди, щас понюхают…

В овощной ряд затесалась букинистическая палатка, на задворках которой высилась груда ящиков и пустых коробок – отличное укрытие от ветра с дождем. Краснолицый дед в выпуклых роговых очках с перевязанными изолентой дужками продал им несколько редких, ни разу не читаных книг, и очень удивился отказу от приобретения вместо реализованного утром собрания Бунина полного собрания сочинений Дудина в отличном состоянии. Все же по тридцать рублей!

Модная рыночная молодежь занималась мерчендайзингом в арбузном ряду. Одетые в турецкие кожаные штаны и черные жилетки, такие же темные черноволосые парни сооружали затейливые пирамиды из арбузов, хурмы, персиков, яблок, винограда, ловко завешивая над своим витринным произведением медленно опускающееся, жирное облако дихлофоса из баллончика.

«Так вот почему на этом рынке не бывает мух. Пакостники. Фиг я здесь буду покупать!» – пообещал себе Егор.

Щеник не находился. Поиск решили возобновить завтра с утра, а по дороге домой поссорились. Гейша опрометчиво предложила наплевать на этого песика и купить другого. Егор развернул ее в сторону остановки, сплавил в общагу и, вернувшись в одинокую стерильность дома, разрыдался как мальчик, поняв, что Щен уже не найдется. В память о маленьком друге провидение оставило ему пару шикарных трусов, пять хороших книжек и теплые вязаные носки.

Спасибо.

Поутру, кое-как умывшись и не позавтракав, побежал опять разыскивать Щена. Бесполезно. У театра, как и предполагал, встретился с Гейшей. Помирились как всегда сразу, не вдаваясь в подробности вчерашней размолвки.

Мимо них, к театральному подъезду, построившись парами, плелись нестройные вереницы запинающихся на каждом шагу непоседливых первоклашек и прочей мелкоты младшего школьного возраста. Вот-вот уже должна была начаться «Дюймовочка». Не сговариваясь, побрели вслед за мелюзгой.

В рядовом детском утреннике они увидели настоящий театр. Это был спектакль! Чудесный, завораживающий, тонкий. Егору все больше и больше нравилось изумительное искусство из пыли, фанеры, раскрашенных тряпок, разрисованных людей, диковинных предметов, разноцветного света и необычных звуков.

Сцена рассказала историю о том, как милая невинная девушка, беззаботно произрастающая в оранжерее дворцовой жизни, вдруг открывает для себя изнанку придворных интриг, сталкивается с уродливыми условностями существования и гаденькими характерами домашних, уже давно пристроивших ее в жены какому-то, блин, королю эльфов. Хрупкую, непорочную деву такая коварность, знамо дело, не устраивает, и она сбегает из дворца во внешний мир. А мир оказывается не менее уродлив, сплошные подонки, мерзавцы, да моральные инвалиды. Так бы она, видимо, и сгинула среди карикатурных гадин, если бы тот самый эльфовый король (существо тоже невинное и бесполое, неизвестно каким образом выживающее в своем собственном дворце) не образовался у нее на пути. Два сапога – пара! Делаем вывод – нехрена было никуда бегать, их же и так собирались женить. Тревожило только одно, как же эта субтильная парочка выживет? Во дворце-то у невестушки тоже ведь мерзость сплошная.

Вопросы Егор адресовал не актерам, а скорей всего, режиссеру или автору пьесы, что-то ошибочное было заложено в основу прекрасно сыгранной истории. Вчерашние артисты не то что бы удивили, они потрясли. Нынешняя их работа не шла ни в какое сравнение с тошнотворным кабаре, даже пупс-конферансье пребывал на своем месте и был просто великолепен. Чудеса.

Гейша согласилась с тем, что спектакль хорош. Не понравилась ей только главная героиня, потому что слишком уж инфантильная, отвратительно милая и приторно нежная. С первого взгляда невзлюбила Гейша юную артистку, да и созданный образ тоже, Дерьмовочкой все норовила обозвать. «Знала бы ты, как часто на нее походишь внешне и во многих своих проявлениях!» – внутренне ерничал Егор, но вслух произносил только свои аналитические размышления о пьесе и спектакле. Гейша слушала тихо, изредка вворачивая в паузы егорова красноречия робкие изречения собственных замечаний, по-детсадовски выпучив восхищенные глаза, ни разу не перебив. Такая форма диалога ему понравилась. Видеться стали часто и почти без конфликтов.