Михаил Заскалько - Когда придёт Зазирка

• Название: Когда придёт Зазирка
• Автор: Михаил Заскалько
• Жанр: Русское современное

Я не мастачка рассказывать истории, – у меня по сочинениям всю жизнь были чахоточные тройки, – но расскажу, как могу.

Всё началось, я думаю, с моего сна. А приснилось мне следующее: будто стою я на вершине горы, по грудь, провалившись в снег – не могу шевельнуть ни рукой, ни ногой. А вокруг только белое безмолвие… Я хочу кричать, но губы выдавливают нечленораздельное сипение. И вдруг, непонятно откуда, в трёх шагах от меня на снегу появляется…деревянный кот. Я вижу его почти человеческий взгляд и… ободряющую улыбку. Кот заскользил по снегу, описывая круги вокруг меня. И снег стал опадать. Вот уже освободились руки, стало легче дышать. Кот ускорил скольженье. Когда снег опал по щиколотку, я смогла шевелить и ногами. Кот остановился, глянул на меня смеющимися глазами и сказал: «Иди за мной». Сказав, нырнул в снежную стену, а через мгновение за ним потянулась глубокая траншея.

---

– История, конечно, интересная, – оборвал Юрика Вадик. – Но что нам делать сейчас?

Простой вопрос на некоторое время лишил нас дара речи, ибо никто не знал ответа. Мы озирались по сторонам, пристально всматривались в перспективу. Снег, снег, снег. Впереди, сзади, слева, справа. До самого горизонта. Необыкновенно чистый, рыхлый, как творог высшего качества. Глаза довольно быстро утомились от белизны: не за что было зацепиться, передохнуть – даже тощей былинки…

Небо над нами было таким же однообразным, точно зеркальное отражение земной поверхности. Впрочем, так показалось с первого взгляда. При более внимательном рассмотрении обнаруживалась существенная разница: если на земле раскинулось безупречно чистое накрахмаленное полотно, то в небе оно уже не было целым и чистым – разорвано в клочья, скомкано, испачкано грязными руками. Клочья тесно прижаты друг к другу, точно разорвавший полотно неуклюже пытался имитировать цельность.

– Морозец справный, – оборвал тягучую паузу Юрик.

Мороз, действительно, был небольшой, мягкий: минус три, не больше. Если бы ещё солнышко добавить и можно воскликнуть вслед за Пушкиным: «Мороз и солнце-день чудесный!» Но, увы! Солнце скрыто за клочками разорванного полотна, даже его местоположение в данный момент не определить.

– Ну, и что будем делать? – на этот раз спросил Дима. – Вы обратили внимание: нет звуков и запахов?

Точно: звуков нет, ватная тишина. А запахи… только снега.

– Классное начало, – Вадик швырнул огрызок снежка, полез за сигаретой. – Пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что. Так, да? – он с пугающей злостью уставился на меня. – Давай, шевели извилинами! Ты ж у нас голова. О чём вы там шептались со старухой? Поделись. Или рукам и ногам не положено знать?

– Не кричи, – поморщился Дима и встал рядом со мной, будто ожидал нападения со стороны брата.

– Я не кричу!

– Нет, ты кричишь! Орёшь!

– Ребятки, ребятки, погодьте шуметь, – словно боясь, что его не услышат, Юрик взобрался на спину Зебрика, безучастно стоявшего на утрамбованном снегу.

– В самом деле, что паниковать раньше времени, – наконец, решилась я заговорить.

– Кто паникует? Кто паникует? – всё так же на повышенных тонах задёргался Вадик. – Я просто спросил…

– Не просто! – вставил Дима.

– Да ну вас! – Вадик прикурил сигарету, нервно затянулся, выпустил клуб дыма, что-то добавил невнятное – возможно, выругался, – и ломанулся в толщу снега.

– Пущай, поостынет, – сказал Юрик.

– Слушай, Варя, – оживился Дима. – Я думаю, это… не стоит дёргаться отсюда. Сделаем здесь лагерь. Снег липкий, слепим этот… как его? шалаш. Потом можно сходить в разведку. Как?

– Согласна.

Дима кивнул, отошёл в сторону, зацепил горсть снега, слепив снежок, катнул его по поверхности. Снежок мгновенно увеличился втрое. Я последовала примеру Димы.

Вадик остановился метрах в тридцати от нас, постоял вполоборота, наблюдая за нами, затем, отшвырнув окурок, тоже покатил снежный ком.

– Он отделиться решил?

– Не знаю, – Дима пожал плечами, смахнув обильный пот со лба.

– Нужник творит, – сказал Юрик.

Мы переглянулись с Димой, прыснули и, смутившись, отвернулись друг от друга.

Работалось легко, с каким-то детским удовольствием. Неопределённость, неизвестность на время отступили на дальний план: мы оживлённо катали огромные снежные мячи, дурачились как малолетки во дворе при лепке снеговика или крепости. Довольно скоро – сами поразились! – мы с Димой «построили» весьма приличный домик с двухскатной крышей, арочными оконцами на все четыре стороны и дверным проёмом. Дима так увлёкся, что дополнительно возвёл перед домиком круглый стол и три, скобками, скамьи.

– Чукча, однако, нравится чум, – пошутил Дима, когда мы закончили «стройку». Он был странно возбуждён, раскраснелся, лицо блестело от пота, тяжело дышал. – Кайфовое ощущение!

– Да, согласилась я. – Сейчас бы в ванну.

– И пивка, – мечтательно протянул Дима, судорожно сглотнув. – Юрик, а вам чего хочется?

Юрик, пока мы трудились, сидел на спине Зебрика, кутался в полотенце и, похоже, о чём-то размышлял. Может, бедняга, уже пожалел о своём опрометчивом поступке.

Рядом с Зебриком мы сложили тороки. На них я положила удода, закутав в свою кофточку. Он по-прежнему находился в летаргии. Проход никак не отразился на нём.

– Кисельку клюквенного, – внезапно сказал Юрик, когда мы уже перестали ждать от него ответа.

– Не знаю как вы, а я здорово проголодался. Может, перекусим, а, Варь?

– Давай.

Вадик был скрыт стеной возведённого нужника, и лишь дымок говорил, что у него очередной перекур. Мы с Димой в четыре руки накрывали стол. У каждого в тороке оказалось несколько газет «Сельская новь»– из них мы соорудили скатерть. На неё выложили все наши запасы. Баба Нюра каждому положила по кирпичику хлеба и по батону, отдельно в пакетах огурцы – свежие и малосольные, – в стеклянных баночках яйца (на крышках прилеплены бумажки: «Свежие»). Ещё баночки с вареньем и квашеной капустой. В холщёвых мешочках картошка. Пачка соли, пачка сахара-рафинада, пачка чая в пакетиках, стакана по два крупы – рис, греча, горох, перловка, пшено. Пожалуй, при разумном уничтожении, этих продуктов хватит нам на неделю. Плюс лоскуток скатерти – самобранки. С голоду, точно, не умрём. Тревожило другое: погода. Сейчас чудная, а через час? через три? завтра? послезавтра? А ночами? Тёплой одежды – если не считать свитеров – не взяли, дров в обозримом пространстве не намечается. Сколько мы продержимся без огня?

– О чём задумалась, душа моя? – окликнул Юрик. Дима перенёс Зебрика вместе с ним поближе к столу.

– Дровишек бы. Без огня пропадём…

– Да-а, – приуныл Дима. – Костёрчик… Ночью дубака будем давать.

– Сейчас перекусим и пройдёмся по округе. Может, найдём что. Кусты какие-нибудь. Росло же здесь что-либо до снега.

Юрик внимательно смотрел в небо. Мы тоже вскинули головы. Ничего особенного, все, как и было в минуту нашего прибытия.

– Что?

– Не движется…

– А ведь точно! – вскрикнул Дима. – Вон те два облачка, видишь, похожи на мотоцикл с коляской? Видишь? Они… ну, как нарисованные…

Теперь и я, пристально всмотревшись, увидела странность: вся эта мешанина из клочков абсолютно не двигалась; ощущение такое, будто над нами раскинут полог, на который наклеены пучки грязной ваты. Бутафория?

Я глянула на Юрика. Он задумчиво пощипывал кончик носа, покряхтел и выдал:

– Заклятое место: время остановлено…

– Чушь! Как можно время остановить? – Дима полез во внутренний карман куртки, извлёк часы с оборванным браслетом. Глянул – и обалдело застыл: – Стоят…

– Отлично! Нет, правда, это нам на руку. Остановлено время… значит, здесь всегда день и постоянная температура. Обойдёмся без костра!

Дима, всё ещё не веря глазам своим, вертел часы, потряхивал, прикладывая к уху. Электронное табло неимоверно показывало:04.01.17. Время нашего перехода.

– Ладно, Дим, оставь свои часы в покое… и позови, пожалуйста, брата.

– Да ну, не пойду я. Опять цепляться станет – подерёмся.

– Хорошо. Порежь хлеб – я схожу.

Вадик сидел на корточках, курил. Туалет, или нужник по определению Юрика, был готов: за стеной расположились две симпатичных кабинки, внутри снег утрамбован, в центре ямки метровой глубины. Господи! неужели здесь так много снега!? Мы в Арктике?

Вадик глянул через плечо, хмыкнул, затем, шумно выдохнув, поднялся:

– Опробовать пришла?

– Скажи, пожалуйста, чем ты недоволен?

– Всем!

– Мы все в одинаковых условиях. Никто тебе ничего плохого не сделал. Вот я, лично, чем тебя обидела?

– Ничем! – Вадик зло пнул снег.

– Ну и нечего тогда психи показывать. Пошли, поедим.

Вадик что-то пробурчал, затоптал окурок и быстро пошёл к лагерю.

Ели молча, не глядя друг на друга. Даже Дима вяло покусывал, стараясь не производить громких звуков. Лишь Юрик, полулёжа, на затылке Зебрика, самозабвенно обсасывал дольку малосольного огурца.

– Мы что, на поминках? – наконец, не выдержала я.

Дима глянул из подлобья, хотел что-то сказать, но, посмотрев на брата, передумал. Вадик нехорошо усмехнулся, дерзко глянул на меня:

– Ты ещё на что-то надеешься? Оглянись: здесь вечная зима, всё живое давно повымерло! Под нами метры снега! Сколько таких, как мы, отправила старуха? Замучаешься считать. А сколько вернулось? Ась, не слышу ответа? Лапши нам на уши навесила, охмурила и выпихнула на верную смерть! Загнёмся через пару дней, и снежком присыплет…

– Не засыплет, – буркнул Дима, – здесь время остановлено…

– Какая, чёрт, разница! Слопаем вот это всё и загнёмся с голодухи. Если до этого друг друга не схаваем.

– Ты, похоже, уже сейчас готов. Не противно? Ещё и шагу не шагнул, а уже в панику ударился, – неожиданно для себя, я повысила голос: меня начинала раздирать злость. – Слушайте, дорогие мальчики… в первый и в последний раз говорю: не собираюсь вечно быть при вас мамкой – нянькой, слюнки-сопельки утирать! Хочется ныть – нойте про себя! Нечего на публику играть: не тот зритель. Это тебя, Вадим, касается в первую очередь. Прекрати задирать брата!