Михаил Заскалько - Когда придёт Зазирка

• Название: Когда придёт Зазирка
• Автор: Михаил Заскалько
• Жанр: Русское современное

Я не мастачка рассказывать истории, – у меня по сочинениям всю жизнь были чахоточные тройки, – но расскажу, как могу.

Всё началось, я думаю, с моего сна. А приснилось мне следующее: будто стою я на вершине горы, по грудь, провалившись в снег – не могу шевельнуть ни рукой, ни ногой. А вокруг только белое безмолвие… Я хочу кричать, но губы выдавливают нечленораздельное сипение. И вдруг, непонятно откуда, в трёх шагах от меня на снегу появляется…деревянный кот. Я вижу его почти человеческий взгляд и… ободряющую улыбку. Кот заскользил по снегу, описывая круги вокруг меня. И снег стал опадать. Вот уже освободились руки, стало легче дышать. Кот ускорил скольженье. Когда снег опал по щиколотку, я смогла шевелить и ногами. Кот остановился, глянул на меня смеющимися глазами и сказал: «Иди за мной». Сказав, нырнул в снежную стену, а через мгновение за ним потянулась глубокая траншея.

---

– Ребята, гляньте: у меня глюк или небо изменилось?

Да, небо стало другим: клочки ваты выровнялись, места соприкосновения сгладились – полотно вновь было целым, правда, изрядно мятое и грязное. И оно дрожало, вернее, колебалось, как плёнка на вскипавшем молоке.

– Время пробуждается? – сказал Дима, глядя на часы. Я приблизилась к нему, посмотрела: цифры на табло конвульсивно дёргались.

– Значит, мы приближаемся к краю этой зоны, – Вадик задумчиво теребил неприкуренную сигарету, всматриваясь в небо.

– Надо идти! – оживился Дима. – Там… это, ну… могут быть люди.

– И супец, – не зло усмехнулся Вадик. – Тарелка поглубже да ложка побольше.

– Да! и супец. Я привык, в обед, горячее есть!

– А кто тебе сказал, что сейчас обед?

– Желудок.

– Жиринформбюро, – хмыкнул Вадик, прикуривая сигарету.

– Ты опять? Опять? – начал заводиться Дима.

Я тронула его за плечо:

– Успокойся: он не со зла. Шуткует.

– Дурацкие шутки! Я что виноват, что мне нужно больше, ну, это… калорий, чем вам?

– Не виноват. Вадим, я же просила не цепляться к брату.

– Кто цепляется? Иду себе, куру и никого не трогаю, – сказал Вадик, притворно возмущаясь, затем, едва слышно, обронил: – Нежное создание…

Мы снова пошли, время от времени поднимали голову: взглянуть на небо. Чем дальше уходили от «лагеря», тем существенно менялось оно. Прежде всего, оно стало ниже, точно прогнулось от собственной тяжести. Яснее, чётче стала каждая чёрточка. Всё меньше и меньше пелена походила на нежную молочную плёнку – скорее на грязную плёнку при варке мяса: вот-вот закипит – и бурые хлопья брызнут во все стороны.

От постоянной белизны и однообразия пейзажа, устали глаза. В глубине души проклёвывалось раздражение. Я с ужасом ожидала взрыва. Вадик чаще стал курить, бубнил что-то себе под нос, явно не лирическое. Дима был мрачен, тревожно молчалив. Его мучило чувство голода и сильная потливость: пот, буквально, градом катился с него. Я решила сделать привал.

– Стоп. Сделаем паузу.

– Колобок, тормози! – крикнул Вадик, закуривая очередную сигарету.

– Ты много куришь, – неожиданно для себя, строго заметила я.

– А ты что, моя бабушка? – огрызнулся Вадик.

– Вредно.

– Днём раньше, днём позже помру. Какая разница?

– Большая. Позже – значит, успеешь больше добрых дел сделать…

– Мы остановились для лекции? – грубо перебил Вадик.

– Нет. Отдохнуть и перекусить. А лекции никто не собирается тебе читать.

– Вот и не надо! Сам как-нибудь разберусь, что вредно, что полезно.

– Ладно. Умолкаю.

Из газет соорудили «скатерть», на неё я положила сложенный конвертик и, страшно волнуясь, развернула.

– Соплевик, – усмехнулся Вадик, напомнив мою оплошность.

Я пропустила мимо ушей насмешку, провела меченой ладонью над клочком скатерти-самобранки и, тотчас, на нём возникли блюда, древние кубки, кувшины. Только…. Представьте себе шикарно накрытый стол. А теперь закройте глаза, возьмите бензопилу и вырежьте кусок стола. Вот такой кусок и предстал нашим глазам. Половинка подноса, на котором часть пирога; полоска от другого подноса с узким кусочком жареного мяса; половинка кувшина с остатками, похоже, мёда; рядом две целых деревянных кружки. В центре «скатерти» широкая ваза с фруктами. Чуть поодаль четвертинка калача. Сразу за ним высокое блюдо с торчащей ручкой половника. Ещё одно блюдо с желеобразной массой. Ложек, вилок и ножей, видимо, на этом клочке не находилось.

– Можно? – спросил Дима, протянув руку к калачу.

– Можно. Если вымоешь руки.

Дима торопливо загрёб снег, лихорадочно стал тереть ладони.

– Не захлебнись слюной, – фыркнул Вадик.

Дима проигнорировал выпад брата, отёр снегом меч и аккуратно поделил пирог, и калач на четыре равных части. Затем порезал мясо.

– Можно приступать.

Поразительно: на место взятого со скатерти куска, возникал точно такой же кусок!

– Супер! – весьма обрадовался Дима.

– Ещё бы, – съехидничал Вадик. – Лопай от пуза, пока…

– Вадим! – жёстко оборвала я. – Достал уже! Мы можем спокойно поесть?

– Всё, я глух и нем.

В блюде с половником оказались щи с мясом. Надо сказать, что всё было свежайшее, ещё тёплое, и очень даже вкусное. Под миски мы приспособили половинки кувшинов. Юрик отказался от мучного и мясного, но довольно активно налегал на фрукты. Преимущественно на груши. Как ребёнок измазался липким соком.

Для удода я накрошила хлеб, в черепку нацедила бульона.

Поели мы отменно. Правда, в тягостном молчании, как на поминках. Каждый, невольно, посматривал в небо, а оно продолжало тревожить: пенная шапка росла, разбухала, темнела. Одолевали нехорошие предчувствия. Да и проводник наш вёл себя беспокойно: Колобок (так я решила называть проводника) описывал вокруг стоянки хаотические круги, метался из стороны в сторону, точно не знал, куда спрятаться от грозящей опасности сверху.

Не сговариваясь, каждый сделал запас еды: завёрнутые в газеты калачи и пироги рассовали по торокам, сверху набросали яблок и гранат. Мягкие сочные груши, виноград, а так же сливы решили не брать – подавятся в пути.

– Пошли? – спросил незнакомо серьёзным тоном Вадик.

– Да.

Колобок устремился вперёд, точно его поддали ногой. Зебрик заскользил следом. На его голове сидел Юрик, колупался в гранате и забавно сплёвывал обсосанные зёрна.

Мы не прошли и десяти метров, как небесный «бульон», наконец, закипел: над нами заклокотало, пена забурлила, как в омуте, а через минуту загремело так, будто крышка гигантской кастрюли заходила ходуном. Резко потемнело. Тотчас появилось ощущение, что слева слегка потянуло сквознячком.

А потом началась оглушительная какофония: в небе шипело и свистело, что-то грохалось, разбивалось, с треском разрывалось, замелькали огненные всполохи. Что бы это значило? Взорвалась небесная кухня? Или драка в застолье, с переворачиванием столов и битьём посуды? И как это заденет нас?

Пока всё происходило вверху и нас затронуло лишь тем, что «вырубили» свет. И очень шумно: по ушам и нервам бьёт.

Колобок юркнул мне под ноги, нервно заколотил о щиколотку. Прямо не клубок шерстяных ниток, а смертельно перепуганный котёнок. Взяла его, сунула под свитер, и он тут же затих, разве что не замурлыкал.

Тем временем в небе поменялось действо: применили огнестрельное оружие. Грохот выстрелов, трассирующие пули, ослепительные вспышки взрывов. Проще говоря, разразилась элементарная гроза. Необычным, пугающим было то, что зимой таких гроз не бывает. Да и те, летне – осенние, что мы видели-слышали, по сравнению с этой жалкие хлопки петард. Болели уши, раскалывалась голова, нас, буквально, колотило. А гром и молнии с каждой минутой становились шумнее и чаще, словно в перестрелку включались гигантские пулемёты или зенитки, типа «катюша».

Мы, невольно, сгрудились, спина к спине, образовав треугольник. В центре треугольника Зебрик с Юриком.

– Здесь, как и в Яблоницах, защитное поле, – крикнул мне в самое ухо Вадик.

Я это отметила ещё в самом начале, когда первые, слабенькие молнии разбивались о некую преграду, брызгали искрами. Думала: все видят, чего говорить об этом. Впрочем, и Вадик говорил не потому, что первый обнаружил, а… чтобы стряхнуть одолеваемый страх. Это чувствовалось в его голосе.

– Вот и я о том же… – помедлив, вновь прокричал Вадик.

– О чём?

– Сквозняк…

Я была крайне поражена: действительно думала о сквозняке – что если его появление, это трещина в защитном поле… Но как Вадик…

– Не ломай голову. Все ваши мысли у меня как на ладони.

Дима дёрнулся, развернулся лицом к брату:

– И мои?

– И твои. Успокойся: пропускаю их, как описания природы в книгах. Скукота.

– И давно ты… копаешься в наших мозгах?

– А вот как мои пяльцы в лук обернулись. Взял его в руки – и началось…

– Неприятное ощущение, – Я, невольно, поёжилась. – Спасибо, что сказал. Значит, теперь и у тебя Дар. Дим, может и тебе есть что открыть?

– Нет. Ничего у меня… ну, это… никаких даров…

– Не врёт, – поставил точку Вадик.

Воцарилась пауза. Мы с Димой были в растерянности: шоу «за стеклом» нас принципиально не устраивало. Но что мы могли поделать? Совсем не думать? Вернее, не думать о таком, что не хотелось бы обнародовать. А это значит, что мы уже не можем остаться один на один с собой, зная, что за нами наблюдают в замочную скважину… Чёрт, чёрт! несправедливо! нечестно!

– Да угомонитесь вы! Всполошились… Ваш интим останется с вами: я зажмуриваться буду и ухи затыкать, – вернулся к своей привычной насмешливости Вадик. – Радуйтесь: атака отбита.

Гром, действительно, затихал, молнии перестали долбить защитное поле, и опять стало светлеть. Исчез и сквознячок. Небо вновь напоминало бутафорское: наклеенные пучки грязной ваты.

Мы снова пошли, в том же порядке. Юрик, припав к уху Зебрика, дремал. Шагавший следом Вадик, негромко насвистывал и беспрестанно дымил.