Нина Ягодинцева - Избранное

• Название: Избранное
• Автор: Нина Ягодинцева
• Жанр: Поэзия
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-91076-066-4

Поэзия Нины Ягодинцевой сама по себе как-то молчалива – прочёл, а ощущение неизьяснимости осталось, той самой «пронзительной невыразимости», которую так любит и чувствует автор. «Стихи сплетены из пауз… Слова – это просто форма», – говорит она. Но – далеко не символизм; напротив, поэзия здесь очень предметна, по пути к запредельному автором заботливо расставлены «земные» маяки, дабы оно отразилось в читателе через мирские любимые приметы. И светло становится от узнавания дивных мелочей – из них, «неумелых и неловких», ткётся дорога к горнему.

---

Время

Маме

Когда земля начнёт свой новый круг,
Мы будем три сестры:
Анастасия, Антонина, Нина.
Мы будем жить в большой глухой избе
Над быстрою холодною рекой,
С утра до вечера, над пяльцами склонясь,
Мы будем вышивать:
Клубнику – алым,
Зелёным – листья,
Белым – лепестки.
Вечерний дух нахлынет от реки –
Мы сказки страшные припомним:
То злую ворожейку Паучиху,
То гиблый омут, то глухой сосняк,
Где под зелёным холмиком земли
Давным-давно бродяга похоронен…
Приданое лежит по сундукам:
Вот скатерть с белым выбитым узором,
Вот покрывало на постель,
Подзор,
Салфетки с петухами и цветами,
Шуршащие сатиновые платья,
Холодные шелковые платки…
Вечерним духом тянет от реки.
Но кто-то едет!
Нет, всё тихо-тихо.
И всходит на крыльцо,
И дверь скрипит…
Всё кончилось.
А дом над узкой речкой
Обвалится,
Травою зарастёт
И в половодье на глухой заре
Сползёт с обрыва в воду.

«Россия! Все твои черты…»

Россия! Все твои черты
Оттиснуты в душе.
Повсюду узнаёшься ты:
В тоске и в мираже,

Но лучше муку и позор
Вдохнёт больная грудь,
Чем этот голубой простор
И ровный санный путь.

Как безутешно плачет медь
Вдоль синей белизны!
Мне было б легче встретить смерть,
Чем белый лик луны.

Среди нетронутых полей
И молодых снегов
Пред вечной чистотой твоей
Смолкает в жилах кровь…

«От белых лент, от сонных рек…»

От белых лент, от сонных рек
Сквозит холодное сиянье.
Пошли мне, Господи, ночлег –
Меня измучили скитанья.

В убогих русских городах
Горят огни до поздней ночи,
Но гаснет свет – и волчий страх
У спящих выедает очи.

И ясно слышно скрип саней,
Коней дыхание густое,
И ночь сияет всё сильней,
И всё темней в её просторе.

Куда идти? Кого винить?
Кого молить повинным словом,
Коль под Твоим высоким кровом
Нам негде голову склонить…

«Когда позор, тоска, бессилье…»

Когда позор, тоска, бессилье
Отравят грудь,
Для тайных странствий по России
Есть Млечный Путь.

Туманна бледная дорога –
Туман смахни,
И засияют издалёка
Огни, огни.

Смотри, пока застигнет утро:
В холодной тьме
Они рассыпаны, как будто
Письмо к тебе.

Слова горят, но слог бесстрастный
Хранит покой,
И ты уже из тайных странствий
Спешишь домой,

Ночного ветра злое пламя
Сбиваешь влёт,
Но слабый голос над полями
Поёт, поёт…

Зачем он царствует над нами
В просторах тьмы?
Неодолимыми волнами
Скользят холмы,

Под властью голоса ночного
Немеет грудь,
И нет уже пути иного –
Есть Млечный Путь.

«О, если и вправду написана Книга Судеб…»

О, если и вправду написана Книга Судеб –
Страницы печали, и гнева, и страсти, и славы, –
Склоняется небо, как чаша смертельной отравы,
И тёмною влагой питается зреющий хлеб.

И огненным взором по древним страницам летя,
Светило Земли потускнеет за долгие годы,
И кто-то последний умрёт на пороге свободы,
Последнего знака, последней звезды не дочтя.

Ради шелеста, лепета, пенья Стихотворения 1992–2001 гг.

«Никакая рука – только сердце удержит поводья…»

Никакая рука – только сердце удержит поводья,
Если хлынул апрель по дорогам и мимо дорог.
Что гадать на любовь по капризной весенней погоде –
Ты всегда одинок.

Словно сходит не снег – материк растворяется в прошлом,
И в угрюмое небо неспешно уходит река,
И лощёная челядь твоим подстилает подошвам
Облака, облака…

Небо платит за всё: невесомых апрельских дождинок
Ты уже получил, выходя из дубовых дверей
В этот город сырой, в ослепительный свой поединок
С горькой властью своей.

Потому что она обрекает тебя на сиротство,
Ибо только сиротство тебе во спасенье дано.
Остаётся – любить, потому что всегда остаётся
Только это одно.

«Над полетаевскими рощами…»

Алине Трусковской

Над полетаевскими рощами,
Над светлыми березняками
Льняные облака полощем мы
Трудолюбивыми руками.

Здесь горизонт рокочет грозами,
Но все они проходят мимо:
Прозрачной рощицей берёзовой
Нас наше небо заслонило.

И лёгкий свет, раздетый донага,
Ныряет с облака крутого
В душистые объятья донника –
То белого, то золотого.

А если вдруг нежданно всплачется,
Воспомнится неосторожно –
Вот земляника, мать-и-мачеха
И подорожник придорожный.

Возьми с ладони эту радугу
И смуглый сад, ещё спросонья,
Где капельки звенят, не падая,
И называются росою.

«Внезапный снегопад остановил часы…»

Внезапный снегопад остановил часы.
Лавиною сошёл с невидимой вершины!
Как занавес, упал – застыли, недвижимы,
Привычные черты привычной суеты.

Нам некуда идти. Сырым тяжёлым гнётом
Деревья клонит ниц до хруста в позвонках.
И то, что вознесли до неба на руках,
Теперь лежит в грязи, плывёт холодным потом.

Всё будет хорошо. Растает, зарастёт,
Запустим время вновь – пойдут по кругу стрелки
На башне городской в золоченной тарелке –
Но этот снегопад, и ужас, и восторг

Останутся как весть о грозном, несказанном,
О родине стихов, о лежбище лавин,
Чей лёгкий синий флаг летит, неуловим,
И поднимает ввысь легко, одним касаньем.

«Русское солнце, дорожное, скудное светом…»

Русское солнце, дорожное, скудное светом…
Очи в слезах – только я не узнаю об этом.
Грошик серебряный – хлеба купить или просто
В стылую воду забросить с Калинова моста?

Дайте вернуться опять по старинной примете
В эти скупые края, где серебряно светит
Русское солнце, плывущее хмарью февральской,
Детское сердце терзая тревогой и лаской!

Русское солнце! Холодное, ясное, злое,
Словно присыпано давнею белой золою,
Словно обмануто, брошено, но, воскресая,
Из кисеи выбивается прядка косая.

Медленно-медленно, свет собирая по искрам,
Я проникаюсь высоким твоим материнством:
Это душа твоя ищет меня, как слепая,
Бережным снегом на тихую землю слетая…

«Так тигр подходит к бабочке, смеясь…»

А. К.

Так тигр подходит к бабочке, смеясь
И в первый раз пьянея на охоте…
Он осторожно втягивает когти:
Откуда эта радужная вязь,

Откуда эта пряная пыльца
И воздуха неуследимый трепет?
Он морщит нос и любопытство терпит,
Как терпят боль, пощады не прося.

Он тянется, дыхание тая,
Он видит всю её, почти не глядя,
В разлёте крыл, как в крохотной тетради,
Прочитывая буквы бытия.

Потом уходит, мягок и тяжёл,
Своей кровавой славе потакая,
Легко угрюмый воздух обтекая,
Запоминая то, что он прочёл.

Она живёт ещё какой-то час,
Ещё какой-то век своей свободы,
Со всей великой библией Природы
Одною этой встречею сочтясь.

«Зима стояла у киоска…»

Зима стояла у киоска,
У самых нежных хризантем,
И капли голубого воска
Стекали вдоль стеклянных стен.

Угрюмый город спал, неприбран,
И ты сказал: «Душа болит…»
Цветам, как будто странным рыбам,
Был свет до краешка налит.

Они плескались, лепетали
И вглядывались в полумглу,
Растрёпанными лепестками
Распластываясь по стеклу.

И, позабыв свою работу,
На низком стуле у окна
Цветочница читала что-то,
Как смерть, наивна и юна.

«Я говорю: печаль мудра…»

Я говорю: печаль мудра, –
Ещё не зная, так ли это.
Метелей дикая орда
Захлёстывает чашу света.

Стоят такие холода,
Что воздух бьётся, стекленея.
Я говорю: печаль добра, –
И согреваюсь вместе с нею.

И сонным полнится теплом
Мой дом у края Ойкумены,
И оседают за стеклом
Седые хлопья звёздной пены.

Свеча до самого утра –
Маяк для скудного рассвета.
Я говорю: печаль мудра, –
Ещё не зная, так ли это…

«На три стороны помолясь…»

На три стороны помолясь,
На четвёртую обернусь:
Не ходи, синеглазый князь,
На мою золотую Русь!

Дети малые крепко спят,
Бабы Господу бьют челом.
Брошу наземь узорный плат,
Спрячу волосы под шелом.

По Калинову по мосту
Бьют копыта в сухой настил.
А сказала я Господу,
Чтобы он мне грехи простил.

И за брата, и за отца, –
Где теперь и отец, и брат? –
И за узенький след кольца,
И за брошенный наземь плат.

Жирно чавкает злая грязь –
Не вином напоили Русь!
На три стороны помолясь,
На четвёртую обернусь.

«Смерть – это кукла…»