Бразервилль - Глаза слижут лоси (сборник)

• Название: Глаза слижут лоси (сборник)
• Автор: Бразервилль
• Жанр: Поэзия
• Год: 2015
• ISBN: 978-1-77192-173-2

К сожалению или к счастью, но во все времена люди устроены одинаково. Безусловно, накладывает отпечаток эпоха, но основные маркеры человеческой сущности одни и те же. Мы все привыкли любить прекрасное или то, что принято называть прекрасным, и брезгливо морщить носик от того, что сегодня называют безвкусицей или неприличным.

Легко любить прекрасное или то, что нынче им называется. Зачастую, тараща глаза, мы заученно повторяем услышанные где-то подходящие слова: о необычной мелодике пушкинского стиля, о потрясающей образности блоковских строк, о незабываемой есенинской мудрости… Я соглашаюсь с тем, что все эти поэты находят отклик в наших душах – в ком-то больше, в ком-то меньше – ведь они наши поэты. Однако все эти прекрасные чувства лежат на поверхности человеческих душ, и воззвать к ним достаточно просто – мы сами с готовностью их выказываем. Но на глубине души, ближе к самому дну лежат те человеческие качества, которые сокрыты не то чтобы от общественности – от самих себя скрываемы. Они вызывают в нас ощущение собственной греховности, такой, знаете, мелкой непорядочности. И если в нарушении десяти всем известных заповедей или покушении на них мы с готовностью каемся, то об этих грешках мы стараемся не вспоминать. Потому что даже грехи выбираются как «достойные» или «недостойные».

Предлагаемый читателю сборник стихотворений и рассказов – как раз и есть та самая возможность заглянуть в глубину собственной души. Возможно, вы что-то переосмыслите, если хватит мужества дочитать до конца – ведь гораздо проще броситься с гранатой под танк (и остаться в памяти людей героем!), чем поговорить один на один со своей душой и признать свою несовершенность.

Что еще даст вам эта книга? Не ждите «пленительных образов и божественных красот», да и «души прекрасных порывов» она не вызовет. Однако вы почувствуете в самом себе невероятное облегчение от того, что поймете, что вы не одни – такие, со всеми своими мелкими грешками и мыслями, которые есть (точно есть!) в каждом из нас, однако при этом мы все-таки хорошие люди, и хорошего в нас – больше!

---

Дом

Неба холодное сито
Выло в гудроне ночи,
Дом умолял с ним покончить,
Полный людей – паразитов.

Вылезло утро из тубы.
Чьи – то могучие силы,
Слыша, о чём просили,
Сном перерезали трубы.

Мятные леденцы сына патологоанатома

Отец на экстренном выезде, видимо.
Малыш открыл запрещённое видео
В котором тёти с улыбками странными
Активно трутся топорными ранами,
Ланцеты пальцев по мякоти носятся
Гораздо ниже серпа переносицы.

Кутьёй вишнёвой, отлипшей от обуха,
Целуют ватно нагрудную опухоль,
Слюнявят всё, что набухло ирисками,
Так разве делают люди с близкими?
И стонет радуга действия этого
Над грудой тела ещё не отпетого.

Сынок глядит на машинки и кубики
Внезапно – мятными
леденцами
голубенькими.

Шрамы украшают маленьких девочек

«Шрамы украшают маленьких девочек» —
Плачет старый клоун в розовой шляпке,
Будто рисовать ему шрамы не на чем,
Плачет, утираясь сморщенной тряпкой.

Пьёт и вспоминает: «В городе Нальчике
Трудные гастроли… я не был пойман…
Шрамы украшают маленьких мальчиков…»
Всхлипнул, опрокинул внутрь злое пойло.

Целится в меня глазищами Каина,
Слёзы высыхают, льётся улыбка
Горькая в стакан, гремит за раскаяньем
Хохот.
По одной.
Не вяжем с ним лыка.

Мерзко, тошнотворно, лживо и голодно.
Он свалился первым с важностью дожа.
«Шрамы украшают стареньких клоунов»,
В тумбе нахожу скучающий ножик.

Мыслеловля

Вода набирает полные ванны людей
и плещется в них, смывая усталость телами.
Сегодня воде приснилось: один иудей
её превращал в вино.
А другой, помудрей, был нещадней цунами.

Вода, а точнее часть планетарной крови,
томясь взаперти, молчала как связанный лекарь.
Больной человек ей многие страхи привил,
ей трудно любить себя,
состоящую в основном из человека.

Воде наконец – то выдать пора бюллетень,
лечиться, пока планетные соки не скисли.
Пускай отправляется в город свежих людей
ловить на себя
ещё не отпетые, стаей скользящие, мысли.

Спим

Спишь,
А тело ходит по квартире
И пьёт, и курит, и хандрит,
А после, как метеорит,
Тебя – планету бомбардирит.
Спишь.

Спим.
А некто липкий как варенье,
При попустительстве икон,
Влезает в нас через балкон
Следить за нашим сновиденьем.
Спим.

Сплю.
Соседу показаться может,
Что я не сплю, когда я сплю.
Как и меня, пока не ожил,
Его используют, как тлю.
Сплю.

Часть 3 Интимная жизнь мебели

Создание тумана

Я видел, как сосед сверху создавал туман
И выплёскивал его из миски в небо.
Туман клубился и гнался за парой армян,
Вис на прохожих, и кашлял нелепо.

Я видел, он заползал под одежду, горчил;
Господа пугались и краснели дамы.
Кефирные сгустки в ночи неслись, как врачи,
Хватая за плечи похлеще жандармов.

Затем, седые патлы растворили луну,
Заслонили звёзды, рекламные вывески.
Я постучал соседу, он в глазок заглянул
И ускакал, пожёвывая ириски.

Переживая за вывески, детей и мам,
Я махал из форточки серьёзной газетой.
Невыносимо глупый, некультурный туман —
Вернулся и теперь живёт у соседа.

Никто так не катал

Из – под нахохленной брови
Гляжу, вдыхая сырость чащи,
Как лесника куда – то тащат
Колонной бодрой муравьи.

А он толкает их в горбы,
Кричит на них и матерится,
Как будто шаха или принца
Везут неряшливо рабы.

Несут, снося все тумаки,
С упорством нищего атлета.
Исчез кортеж за бересклетом,
Приняв меня за куст ирги.

Я плакал и плоды метал
В жилетку верного лукошка,
Мне было горестно немножко,
Меня никто так не катал.

Страшнота

Помоги, друг, по морде пластик,
Сделай мне пострашнее морду,
Сделай морду в разы быдластей,
Чтоб стыдился идти по городу.

Налепи мне носяру, брови,
Подбородок сточи и скулы,
Чтобы стать с Квазимодо вровень,
Чтобы чуть красивей горгульи.

Пусть в меня тычут пальцем дети,
Пусть увозят мамаш плаксивых.
Перед зеркалом сяду с «этим»;
«Мля, какой я в душе красивый».

Ксерофилия

Какая у тебя красивая обёртка
На фоне остальных, несущих в массы бледь,
Такую жмут в руках не запивая водкой.
Позволь её помять, в тиши пошелестеть,
Чтоб те, в углу, могли завидовать с горчинкой.
Отдай мне фантик свой, в недолгий рай билет.
Ах, там же быть должна какая – то начинка?
Оставь её себе. Я не люблю конфет.

Интимная жизнь мебели

За чашкой кофе я нередко
Слежу, седеющий эстет,
Как стул флиртует с табуреткой,
Как на трюмо глядит буфет.

На кухне – вовсе быть неловко,
И это, друг, не миражи,
Ведь там уже с микроволновкой
Мой холодильник задружил,

Нет дружбы жарче в этом мире,
И не сыскать нежнее ласк;
Несутся ночью по квартире
Жужжанье и ритмичный лязг.

С опаской вглядываюсь в бездну,
Свидетель оргий и страстей.
А если завтра я исчезну,
Они наделают детей?

Неудачное обезбородавливание

Бородавка на шее берёт над ней верх:
Неумело моргает единственным глазом,
Отвратительно всё в ней: щекастость и мех,
Теплота, мокрый глаз, но особо – проказы;

Раздражает, болтается, нагло растёт,
И морзянкой «морг – морг» с отраженья в прихожей,
А когда – нибудь может прорезаться рот
Малипусенький, но сквернословно – бульдожий.

И однажды взломают соседскую дверь,
Оскорбясь тишиной вековой тугоплавкой,
А в нутрях – обитает неведомый зверь,
Кое – кто безголовый с большой бородавкой.

Восставшие из вытрезвителя

Они придут. Придут они за мною,
Покажут свой губительный прищур,
Когда поллитру бережно открою
И алкоголь сквозь печень пропущу.

Они придут. Я знаю, твари близко.
За стол сажусь на кухне. Вот пузырь,
На закусь есть какая – то редиска
И собутыльник – молчаливый хмырь.

Они придут. Я хлопнул стаканяру.
Пошло…пошло…сладчайшее тепло.
И через час измученную тару
На пол опустит пьяное мурло.

Они идут согнуть меня как лыжу,
И спрятать от воздействия врача.
Они идут. Я шарканье их слышу,
И трёхэтажный мат в тупых речах.

Они пришли. Мне нет уже спасенья,
И глупо спорить с чёрствою судьбой.
Я – как они, горчащий и осенний.
Они уйдут, меня забрав с собой.

В папин кабинет не входить!

Папа с мамой ушли, в доме я и шарпей
Акебоно, задрых в коридоре.
«Вскрыть отца кабинет – нет затеи глупей!» —
Ягодицы уму семафорят.

Папа праведно строг, аккуратно колюч,
Но клубок мне дала Ариадна.
Я плюю на запрет, мне известно, где ключ.
Я же быстро – туда и обратно.

Скрип костей половиц – стоп – сигнал: «кто такой?»,
«Ты сюда?», «Кто позволил?», «Уверен?»
Еле слышно дыша, повлажневшей рукой
Отпираю заветные двери.

А за ними – тайга, край чужой шелестит,
Потрошит миллиардами зенок,
Словно влез в этот мир душегуб и бандит
Прямиком из тюремных застенок.

Я готов, цель близка, рано падать ничком.
Наступая на камни и угли,
Под бомбёжку часов или вопли сверчков,
Увязаю по маковку в джунгли.

Шаг за шагом дошёл до грудины стола,
К задремавшей огромной горилле.
Озираясь, достал, как из шляпы – крола,
Из коробки одну сигариллу.

Убираюсь след в след из генштаба врага.
Папа вряд ли заметит пропажу,
Наш пустячный секрет позабудет тайга,
И смолчит половичная стража.

Буду важно курить ароматный табак,
Затерявшись в подмышке у сада,
Сознавая, какой я лихой неслабак —
Рисковал, рисковал нежным задом.

Вспоминаю, и ржёт от щекотки тетрадь.
Не пришлось мне поступком гордиться.
С той наивной поры дал зарок доверять
Не уму, а своим ягодицам.

Существо

Клюквой смазана котомка,
В недрах: лапы от котёнка
Присобаченные тонко
К торсу мёртвого щенка,
Голова – бесстрашной крысы,
Хвост – её же – липкий, лысый,
От вороны, ждавшей риса —
Крылья – вставлены в бока.

В дебри тёплого сарая
Нос впихнула баба Рая
И, очки не протирая,
Поздравляет с Рождеством.
Горбовато, кривоного
Я стою с гримасой Бога
Над безжизненным немного,
Неудачным существом.

3 тыщи