Турсынбай Жандаулет - И ты получишь миллион

• Название: И ты получишь миллион
• Автор: Турсынбай Жандаулет
• Издательство: Литагент «Ридеро»78ecf724-fc53-11e3-871d-0025905a0812
• Жанр: Русское современное

21-й век избавил человека от тяжелой работы. Но появилась другая напасть: человек стал выставочным товаром – он должен быть красивым, подтянутым, спортивным. От внешности зависит многое – начиная от любовных похождений, создания семьи… и заканчивая карьерными амбициями. Может ли дряхлый старик превратиться в молодого парня? А старая женщина в красивую обаятельную молодуху? Как можно жить абсолютно не имея денег? В книге «И ты получишь миллион» идет речь именно об этих вещах.

---

Однажды она незаметно подошла ко мне. Я стоял у окна на втором этаже и рассматривал неугомонный рой студентов, которые толпились перед парадной дверью.

– Мсье Юлиан, – сказала она, скрипучим голосом, – вот вы где. Это возмутительно, это… это… я не знаю… за гранью разумного.

– Что вы имеете ввиду?

– Ну, эти «ньюмэны», это не только разрушение социальной адаптации человеческой расы к тем условиям существования, к которой мы имеем склонность и привычку, в рамках трехмерного интегрирования в абсолютную, девственную природу бытия, или земной космогонии. И это даже не бытийная осознанность на уровне конвергентного мышления, или ассоциативных алгоритмов, я бы сказала, имманентного существования личности в суровой реальности, а скорее искажение сути тех граней мнимой дозволенности, в рамках которых мы обитаем как гуманоидальный биологический вид.

Я чуть покачнулся, у меня начались слуховые, может даже визуальные галлюцинации от этих заумных, скрученных, непонятных словоизвержении мадемуазель Изабелл. Возможно, она уверилась, что научные работники должны изъясняться именно таким слогом. Или считает, что эта псевдонаучная лексика показывает ум и глубину человека. Раньше я внутренне улыбался стараниям мадемуазель казаться умным, великим мыслителем и ученым. Но, на этот раз меня стошнило. Я в каком-то сомнамбулическом состоянии, смотрел на вечнодвижущий рой, одетых в разнообразные одежды студентов.

– Это только болезненный ум, искаженный современными реалиями перевернутого бытийного сознания мог попытаться за усмотренными, заранее оговоренными условностями псевдо существования на релятивистических плоскостях, рассмотреть возможности трансформации личности даже не на уровне души, а именно, как обыкновенного биологического тела. А, мы зашоренные убаюкивающими речами апологетов зла и тьмы, этих современных адептов мрака и ночи, пребываем в относительном благодушии и неведении по отношению к «ньюмэнам», хотя в закромах нашего замутненного велеречивыми уверениями, и увещеваниями фарисеев зла, мировосприятия, шевелятся наши страхи, и подозрения, связанные этим относительно новым явлением, называемого нами… – продолжала она.

– Салерсы… фон димакла, – пробормотал я.

– Что вы сказали?

– Я, говорю, наши души закрыты, – сказал я, не зная, что сказать.

– Вот, о чем я и говорю, мсье Юлиан, вы правильно уловили моменты нашего беседования, – оживилась мадемуазель Изабелл.

Моя сомнамбула продолжалась. Вспоминались какие-то далекие времена, возможно, мои предыдущие жизни. В памяти всплывали то муторные, то приятные картины какой-то небытийной реальности. Такой реальности, где я существую, и не существую одновременно. Это какое-то сладкое забытье… Возможно мадемуазель Изабелл, своими неразумными, невнятными речами всколыхнула какие-то пласты моей многострадальной души. Хотелось плакать…

– Вы, понимаете, именно та неликвидность того что они выносят и предлагают обществу, а именно обществу непротивления, или если хотите социуму с адекватным поведением, затормаживает и удивляет своей я бы сказал, не аморальностью, а, недозрелостью… а именно, инфантилизмом. Именно тогда, когда мир на грани разорения, на грани краха, когда смешались понятия добра и зла, когда произошло чудовищное преступление в виде паллиативных, я бы сказала дегенеративных расстройств устоявшихся моральных устоев и преград, – продолжала мадемуазель Изабелл.

Мое сомнамбулическое состояние еще более усилилось, это был какой-то вид словесного гипноза. Возможно, мадемуазель Изабелл ничего такого не хотела, может быть, это я сам себя ввел в состояние транса. Мне было хорошо, очень даже хорошо, что захотелось плакать.

– Как вы считаете, мсье Юлиан? – спросила она.

– Я не расслышал вопрос. Даже, если расслышал, вряд ли понял бы. Я замешкался, надо было, что-то ответить, хотя бы для приличия.

– Эээ, это возможно каверзы бытия, в рамках тех приличии, – сказал я, в духе самой мадемуазель.

– О, конечно, прекрасный ответ, – я всегда подозревала, что вы гениальный человек, мсье Юлиан. Я бы хотела отметить конгениальность наших духовных, душевных устремлении в данном микрокосме…

– Извините, мадемуазель Изабелл, мне надо уходить, – сказал я, очнувшись от сладкого забытья.

– О, мсье Юлиан, как мы с вами мило беседовали, – радостно скрипела она. – Ну что же, не смею вас задерживать. Пока. Пока…

Она по-настоящему уверилась, что у нас состоялась глубокая, современная, научная беседа, как бы она выразилась, и в самом деле была очень рада, эта свихнувшаяся, несчастная женщина. О, боже…

***

А, ведь когда-то я написал стихотворение посвященное одной очень прекрасной знакомке, где описывалась, по сути, аналогичная ситуация.

Ты философию изображаешь,
А мне чудится зверь,
То что между твоими ногами,
И, открывает в рай дверь.

Ты силишься быть умной,
И, это при твоей красоте?!
Пойми! Смысл не в Аристотеле,
А в твоей расцветшей звезде!

Не позволяет мне сказать,
Моя дремучая воспитанность,
Зачем при таких куриных мозгах,
Такая глубокая начитанность?

Твои губы произносят философемы,
Принимая форму буквы «о».
А мне гребанный минет чудится,
Представь себе, глубоко, глубоко…

Ты кажется, засохшая роза
Так ведь я тебя орошу…
Будни сплошь обрыдлая проза.
А я тебя в романтику унесу.

Глубокомыслие оставляю «мученым».
Мне внешний антураж важней,
Снаружи ты девка вполне пригожая,
Мне со стороны видней…4

Вспомнив, этот эпизод я рассмеялся, притом громко, волкообразы от удивления и от злости всполошились страшно, залаяли, захрипели, взбеленились, кружились от избытка энергии.

Я опять сжимался от страха, ко всему этому невозможно привыкнуть. Жуть…

Начало темнеть. Я страшно боюсь темноты. Это у меня еще с детства. С наступлением темноты, глаза волкообразов начали гореть, как у настоящих волков. Я даже начал радоваться, что они тут. По крайней мере, я не буду бояться темноты, так как рядом ходят хоть какие-то живые существа.

Время от времени волкообразы пытались вскарабкаться на дерево, один даже повис на самой нижней толстой ветке. Но, потом все-таки свалился. Они были тяжелые, и притом их когти не были приспособлены для лазания по дереву. О, боже, какие же они злобные, агрессивные, и как при такой агрессии до сих пор не сожрали друг друга. Правда, одного из своих они уже убили.

На небе зажглись звезды. Я всматривался вдаль на тяжелое, темное море. На особенно яркие в эту ночь звезды. Ночной бриз убаюкивал мою исстрадавшую душу. Но время тянулось страшно медленно. О, Создатель, неужели я буду так жить на дереве – вечно! На одиноком дереве.

Эти безмолвные, пустые и стылые пространства, где обитает одинокая душа, где на миллионы километров никого нет, где время сжималось до нуля. Где невозможно вырваться, за эти адские круги, где можно осознать, что величие есть неутоленная жажда жизни. Жуть… и это не страх, потому что бояться все равно бесполезно…

Мысли путались, кажется, я засыпаю, но, нельзя спать, нельзя.

И где то падала звезда, возможно, обрывалась чья-то жизнь…

Падучая звезда ревела,
В далекой раскатистой вышине.
И, сквозь просветы в пространстве,
Ангелы жалостливые летели.
А на Земле жили земляне,
И, был трагически короток их век,
И, плачущая звезда ревела,
Над изломанностью их судеб.
И, страждущие нелепые тени,
Плыли над крохотной планетой.
И земные их никчемные планы,
Обрывались ревущей звездой.5

***

Утром я чуть не свалился с ветки. При этом меня обуял неземной страх. Страх парализовал меня некоторое время. Как я мог вздремнуть в таком враждебном окружении? Ведь я же включил «дементры» бодрствования. Оправившись, наконец, я сел на свое излюбленное место, и осознал, что кругом уже нет вчерашних тварей. Волкообразы ушли? А, может быть лежат под ближайшими кустами, и отдыхают после бурной ночи? И, как только спущусь с дерева, они набросятся на меня? Солнце начало припекать, на душе стало спокойнее, так хотелось вздремнуть. И, я решил, отключив дементры бодрствования немного поспать.

Проснулся только к полудню. Сидел в сонном состоянии довольно долго. Но, вдруг, как будто спохватившись, начал спускаться с дерева. Волкообразов не было видно. Даже, когда я нарочно начал трясти ветви, они не отреагировали. Значит, их поблизости нет. Они не такие умные, чтоб затаиться и ждать. Если они были поблизости, давно зашумели, залаяли бы и прибежали бы. Но, пока все тихо. Ближайшие кусты находятся на расстоянии метров пятнадцать от дерева. А, до моря, наверное, двести метров. Смогу ли, если что, добежать до моря. Умеют ли волкообразы плавать в воде?