Егор Ковалевский - Собрание сочинений. Том 1. Странствователь по суше и морям

• Название: Собрание сочинений. Том 1. Странствователь по суше и морям
• Автор: Егор Ковалевский
• Жанр: Очерки
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-9903300-7-8, 978-5-9903300-8-5

Настоящая книга является первой из Собрания сочинений Ковалевского Е.П., дипломата, путешественника, ученого, общественного деятеля. В ней публикуются очерки его жизни и творчества, а также очерки, вышедшие в свет в 1843–1849 гг., объединенные названием «Странствователь по суше и морям». Издание дополнено архивными материалами.

Голос автора, обращенный к нам, читателям, увлекает; не ощущая почти двухсотлетний разрыв во времени, с удовольствием отправляемся в путешествие с этим мужественным, честным и сильным человеком.

Издание оценят все, кто изучает историю российской дипломатии и геолого-географических исследований середины 19 века, а также широкий круг читателей.

---

– В стороне Хивы! – заметил насмешливо Исет, предполагая явный и дерзкий обман в этих словах, – хорошо, я пойду на встречу к нему, – и, действительно, наткнулся на туркменский отряд, о котором мы говорили.

Здесь бы место рассказать о приключениях того авганца, который вез довольно значительную сумму денег Абботу из Герата; но это отвлекло бы нас слишком далеко от предмета.

Поручик Сир Ричмонд Шакспир, нынче капитан, жил в Герате, и судя потому, как он заботился о внутреннем хозяйстве своей квартиры и приспособлении возможного в ней комфорта, должно было полагать, что он располагался прожить здесь долго и спокойно, как вдруг получил через майора Тодта приказание ехать в Хиву; инструкция Мек-Натена была предназначена для Аббота, но так как в Герате уже знали об отбытии Аббота из Хивы, то она была вручена Шакспиру. 11-го мая 1840 года, он получил приказание, а 13-го мая, простившись с другом своим, визирем Бар-Мугамет-ханом, отправился в путь.

Он совершил свое путешествие смело и удачно, чему, конечно, много способствовали тогдашние обстоятельства. Я не упоминаю о тех неприятностях, которые он иногда терпел от попутных туркменов; даже не вижу большой беды и в том, что он однажды со своими спутниками сбился с пути, где были колодцы, и, таким образом, несколько времени томился жаждой в самую пору зноя, – это неизбежные приключения путника в степях среднеазийских. К тому же, туземцы с удивительным инстинктом умеют находить воду везде, на неглубоком расстоянии от поверхности, разумеется, воду тухлую и очень неприятную для вкуса, но уж такая там везде колодезная вода, и волей или неволей, а путник привыкает к ней, благословляя провидение за этот небесный дар пустынь.

Происхождение этой воды уже обращало на себя внимание некоторых ученых, составляя, действительно, чудное явление природы. Может, не всем известно, что в степях киргиз-казаков и туркменов, и во многих других в Средней Азии, где равнины не имеют никакого склона ни на поверхности, ни по внутреннему своему строению и образуют как бы котловину, в этих местах, лишенных совершенно проточной воды, безжизненных и раскаленных полуденным зноем, – туземец почти везде находит воду, часто среди песков и солончаков, на глубине одного или двух аршин; эта вода, как мы заметили, большей частью тухлая, находится всегда в незначительной массе, легко исчерпывается, видимо, не имеет никакого значительного истока или прибыли, содержит много посторонних веществ и носит все признаки застоя. – Откуда взялась эта вода в помертвелом остове природы, не оживляемом протоками, где даже небесная роса не всегда спадает в течение лета?

Я уже имел случай привести свои догадки по этому предмету; нынче, дальнейшие обследования дела и некоторые данные, позволяют мне дать большую степень вероятия своим предположениям и изложить их с некоторой точностью.

Вот, каким образом, изъясняет полковник Кодацци (Codazz), в своем чрезвычайно любопытном обозрении области Венесуэлы, Южной Америки, происхождение многочисленных Американских рек, берущих свое начало среди пустынь и составляющих исключительное явление природы, принадлежность степей. Прежде, желая непременно определить начало этих рек, помещали, у истоков их, кряж гор, и, таким образом, очень натурально объясняли себе происхождение вод. Горы эти приходились среди самых льяносов (американская травяная степь, отличающаяся от саванн своей сухостью). Кодацци не находит гор в льяносах, но говорит, что там образуется большая плоская возвышенность, plateau, изменяющаяся от 130 до 200 футов в высоту. По покатам ее струится множество ручьев, едва приметных в тени маврикиевых пальм (Mauritio flexuosalia); эти ручьи растут на пути без всякого видимого притока вод, и вскоре образуют судоходные реки, – явление, противоречащее с первого взгляда всем известным законам, но которое Кодацци объясняет геогностическим образованием страны. Поверхность этих плоских возвышенностей представляет вообще песчаную почву, покрытую высокими травами, свойственными американским саваннам; в течение зимы, дожди, столь частые в эту пору, проникают чрез рыхлый слой песка до глинистой почвы, на которой покоится он, и там останавливаются, удерживаемые ее плотностью. Этот запас воды пробирается по всем скатам и выступает вдоль их краев, образуя на поверхности те ручейки, о которых мы говорили, питает их беспрестанным просасыванием вод через рыхлый песок, и составляет невидимый приток, превращающий эти ручейки в огромные реки.

Таким образом, Кодацци встретился, совершенно для него нечаянно, с мыслью, которой коснулся я, говоря о происхождении подземных вод степей Азии. И здесь нередко, в известную пору года, дожди, не имея истока на плоской степи, просасываются чрез рыхлый песок, составляющий почти повсеместную ее поверхность, и останавливаются на плотной глине, которая образует его ложе. Но воды эти, не имея подземного истока по площади глины, совершенно параллельной поверхности степи и, следовательно, совершенно плоской, находятся в постоянном застое, и только испарением и медленным просасыванием через плотную глину сбывают ежегодную, хотя незначительную дань дождей. Явление это более подтверждается там, где выдавшиеся на поверхность горные пласты представляют некоторый склон для истока воды; таким образом, в горах Мугоджарских, и особенно на Усть-урте, во время дождливой поры, в разрезах гор, где просасывается ручей, видно, как воды скатываются, не на поверхности песков, но по пласту глины, которой они достигают и потом ниспадают вниз, нередко, при сильном притоке, прорезывая пласт глины до песчаника или мергеля; потом этот ручей течет медленно, не имеет никакого падения на пути, почти всегда выше горизонта подземной водной площади, и, следовательно, не почерпая от нее вод, но теряя свои в песках, чрез которые он просасывается, и редко достигает своей цели; сама Эмба, довольно значительная на пути своем, не достигает до моря и устьем своим исчезает в песках, за несколько верст от него. Вот происхождение тех сухих ложбин и корыт, которые заменяют здесь американские роскошные реки, и которым, как бы в насмешку, придают название рек на всех географических картах.

Шакспир из Хивы прибыл также благополучно на Оренбургскую линию, вместе с русскими, пленными, возвращавшимися на свою родину; отсюда он отправился через Петербург в Лондон, и вовремя поспел в Индию, чтобы участвовать в последней экспедиции англичан в Авганистан, где он был уже в качестве военного секретаря при генерале Поллоке.

Напечатанный Шакспиром в Blackwod’s Magazine коротенький путевой журнал исполнен ошибок, и, конечно, мало прибавить сведений к тем, которые имеем о пройденных им местах; названия многих мест и лиц до того изменены, что очень часто невозможно догадаться, о чем или о ком он говорит.

Замечательно, что Шакспир, отправляясь в путь из Герата, рассчитывал, кажется, на гостеприимство туркменов, и удивляется, что не нашел его; это гостеприимство кочевых народов существует только в воображении поэтов; еще оно соблюдается в отношении к магометанам-единоверцам; но посещение чужеверца уже считается осквернением юрты, и должно быть окуплено или дорогою платою, или, нередко, пленом непрошенного гостя. Все, что в этом случае иногда соблюдается, так это то, что дадут путнику выйти из кибитки и удалиться несколько из аулов, за которыми он уже делается добычей первого догнавшего его, и большей частью того, в юрте которого недавно сидел. Я не слишком верую и в гостеприимство арабов.

Шакспир исчисляет таким образом пройденное им пространство: от Герата до Мерва двести шестьдесят пять миль, от Мерва до Хивы четыреста тридцать две с половиной мили, что составляет, от Герата до Хивы, шестьсот девяносто семь с половиною англ. миль; этот путь он совершил в двадцать пять дней, несмотря на некоторые непредвиденные затруднения. Он прибыл в Хиву в июле месяце, когда там поспевает рис и свирепствует лихорадка, но крепкая натура англичанина избавила его от всех болезней. В Хиве он был честим: этого требовало положение хана. Хивинцы и теперь не могут без смеха вспомнить, в какое затруднительное положение приходил всегда Шакспир, когда ему надобно было, садясь по обычаю азиатцев на пол, поджать под себя ноги; чрезвычайно длинные и худые, они выставлялись из-под него то в виде сучковатых палок, составляя преграды для всех проходящих мимо его, то описывали острые углы, которые очень беспокоили его соседей; одним словом, ноги Шакспира составляли предмет чрезвычайно затруднительный для него и для его ближних.

В Хиве Шакспир встретил одного из тех жалких авантюристов, которые, из-за куска хлеба, пускаются на край света; кажется, это тот самый, которого мы встретили на пути в Кокан, и которого Кени-Сары, из сострадания или по другим причинам, освободил из плена. Родом он итальянец. Теснимый нуждой в своей благословенной Италии, он поселился в Париже, и, по обыкновению большей части своих одноземцев, стал делать гипсовые статуи; работа кипела у него под руками, но не сходила с рук, и он часто оставался без куска хлеба. Он оставил Париж и побрел в Петербург, надеясь, что там предмет его занятий не найдет соперничества. Но он ошибся: в Петербурге нашел он многих своих земляков, которые, проработав всю ночь, днем бродили по улицам с целой походной лавкой на голове и за всем тем возвращались домой, в свои конуры, с пустыми карманами, пустым желудком и больной головой. Итальянец пустился в Тифлис; здесь он хотя и не нашел соперников, но его статуй никому не нужно было; тут только он убедился, что его ремесло, или художество, как он называл, ни на что ему негодно, и определился учеником к тифлискому часовых дел мастеру. Постигнув тайну этого искусства, он отправился в Тегеран; о статуях в магометанской земле нечего было и думать, потому что Коран строго запрещает всякого рода изображения, но увы! – Новое его искусство встретило и здесь соперничество, и здесь была неудача нашему итальянцу. – Кажется, с Коноли он отправился в Кокан, оттуда перешел в Ташкент, едва ли не был в Кульже, был в Бухаре, и, наконец, очутился в Хиве, везде преследуемый нуждой, нередко побоями, пленом и угрожаемый смертью, которая два раза уже заглядывала ему прямо в лицо.