Валентина Юрченко - Здравствуй, мама! Я – волк

• Название: Здравствуй, мама! Я – волк
• Автор: Валентина Юрченко
• Жанр: Короткие истории

В сборник вошли повести и рассказы, созданные писателем в разные творческие периоды. Непохожие друг на друга стилистически, эти произведения объединены такими вечными темами, как любовь, дружба, предательство, смерть, взаимоотношения детей и родителей. Проходя через сложные жизненные коллизии и погружаясь в мир личных переживаний, герои Валентины Юрченко ищут ответы на важные для них вопросы – те, которые и побуждают писателя созидать.

---

Мы стоим на мосту. Под нами неровной дугой кривятся пути железной дороги, слева чернеют кресты просевшего в землю старого кладбища.

Или еще случай.

– Пойдем ко мне? У меня предков нет дома, – сказала Галка.

Я кивнула в ответ.

– Я люблю ужинать и смотреть в окно, – сказала Галка, и мы взобрались на подоконник, подтянув к подбородкам коленки. Галка откупорила бутылку вина. – Хочешь, почитаю тебе свой реферат по истории?

Нам задали написать рассказ об исторических местах Киева – о каком-то одном. Галка выбрала материал о Выдубицком монастыре.

Но писала она не о соборах – Георгиевском, Михайловском, не о трапезной и святом источнике, не о колокольне и украинском барокко. Галке приглянулась легенда, и она рассказала о ней по-своему – не как историческую гипотезу. «Днепр, как Иордан, в нем крестили, – цитировала себя Галина. – По нему от Замковой горы, что на Андреевском спуске, вода к низинам несла языческих идолов. „Выдубай, Боже“, – слышал деревянный Перун – его поглощало течение, а верующие бежали вдоль берега, боясь потерять Бога. На той земле, где вода все же оставила Перуна, где выдуб он – вынырнул, построили монастырь. Назвали его Выдубицким…»

По летописи, Перун был сброшен с языческого капища на Старокиевской горе, но историчка оценила Галкину работу на тройку из-за «отсутствия описания архитектурного ансамбля монастыря».

– Почему ты не объяснила ей? – мне было обидно за подругу.

– Она дура, – коротко отрезала Галка, не пожелав возвращаться к проблеме.

Осенью – мы учились в девятом классе – Галка сказала, что встречается с парнем и хочет познакомить меня с его другом.

Мы ждали у стадиона «Спартак».

– Вот тот, что справа. Видишь, двое дорогу переходят. Мой – Толик. Да снимись с тормоза!

– Вадим, – мрачно представился друг и тут же поинтересовался у Толика. – Как тебе наши вчера, смотрел?

«Динамо Киев» принимало «Спартак».

– Куда идем? – бодро спросила Галка.

– На день рождения друга, – так же задорно ответил Толик, – Чанов молоток. Если б не он, вообще бы с позором.

– Попрут Лобана с такими делами. Разве это защита?

– Не попрут, – Толик обнял Галку за плечи. – Что на выходные? – хитро улыбнулся он.

– К жене, – спокойно ответил Вадим.

Друзья работали на одной фирме. Мы с Галкой были младше их лет на десять. Я не знала, как реагировать на слова Вадика.

Был шведский стол. Гости томно топтались по углам под «Энигму», пили и много курили. Вчетвером мы перебрались в соседнюю комнату.

– Я не знала, что он женат, – Галка чувствовала себя виноватой. – Я поговорю с Толиком, – непривычно оправдывалась она. – Наверное, Вадик любит жену.

Галка ошибалась: любил Вадик только футбол. Он был ироничен в общении и невыразителен внешне: светлая одежда, рыжие волосы, бледное лицо и глаза – серые, будто бы без зрачков.

Когда Галка с Толиком вышли, Вадик предложил мне постель.

– У тебя есть жена. Разве ты не любишь ее?

– При чем здесь жена? Конечно, люблю. Это то же самое, что любить «Динамо Киев» и болеть за него. Но это не значит, что я не могу по достоинству оценить хорошую игру «Спартака» или не стану ее смотреть, только потому, что я за «Спартак» не болею. Хватит ломаться, сама этого хочешь.

Я выскочила из комнаты. Галка прощалась с Толиком, убеждая его, что провожать нас не надо. Я поддержала эту идею.

– Никогда не буду рожать! – это был первый пассаж, который выдала Галка, когда мы остались одни.

– Ты чего?! – я даже забыла о собственном возмущении.

– Я теперь знаю, как проводит время мужчина, пока женщина ждет ребенка. Оказывается, жена Вадика сейчас дома, у родителей. Не помню, в Казани, что ли, неважно. Ей скоро рожать. Ты с ним спала?

– Нет, конечно! А ты? С Толиком… что…

– Ненавижу!

Я не поняла, кого возненавидела Галка. Я только знала, что часто ее действия рождены желанием делать не так, как поступали другие – родители, взрослые или учителя. Сопротивление существующему в такие моменты становилось ее жизненным двигателем, Галку трудно было предугадать.

Той же осенью девятого класса в конце ноября:

– Любовь Дмитриевна, а где Галя? – я звонила Галке после занятий, чтобы узнать, почему ее не было в школе.

– Хороша подруга. Не знаешь?

Галкина мама не стала со мной разговаривать. Только вечером, когда я зашла к Галке домой, ее отец рассказал о случившемся и объяснил, как с черного хода попасть в палату: Галка вскрывала вены. Спасла ее мать и положила в Октябрьскую больницу по блату.

Галка стояла у окна больничного коридора: длинные рукава шелкового халата скрывали предплечья, манжеты были застегнуты на запястьях.

– Я думала, люди запоминают, как там. А я не помню. Мама сказала, я резала, как в фильмах, – она попыталась улыбнуться, – поперек руки. А надо вдоль – тогда смерть.

Галка распознала в моих глазах страх.

– Не бойся, я слово дала, – она выглядела усталой. – Только, пожалуйста, не надо меня жалеть, – и добавила: – Знаешь, как моя бабушка такую погоду называла?

– Как?

– Сльота.

– Сльота?

– Да.

– Слякоть, что ли?

– Наверное. Когда зябко, дождь, морось на улице – все вместе. Когда противно и мерзко. Моя бабушка раньше сама вино делала. Вкусное-е-е-е, – Галкина бабушка была родом из-под Ивано-Франковска, умерла два года назад. – Она верила в Бога, а родители смеялись над ней.

Я вышла на улицу, сощурила глаза. В фонарном свете белели, схваченные коркой льда, лужи. Всего за двадцать минут выпал снег – первый. Я смотрела, как мякнет и раскисает он на еще рыхлой земле. На душе было противно и мерзко – сльота.

– Пойдем на танцы? – через год предлагает мне Галка.

– Ты хочешь на дискотеку?

– На Подоле есть танцевальный кружок при училище. У них девочек не хватает. Я записала нас на народные.

– Уж если ходить, то на современные или бальные. И потом, у меня репетиторы, в этом году в институт поступать. Времени на все не хватит.

– Хватит. У меня тоже репетиторы, но я в мед не пойду. И к репетиторам ходить не буду. Зря мать на меня деньги выбрасывает. Она думает, если сама мед заканчивала, значит, и мне туда надо, – необходимость подчиняться вызывала в Галке агрессию. – Я с руководителем кружка разговаривала. Между прочим, он в ансамбле Вирского танцевал, весь мир с гастролями исколесил.

– А что матери скажешь?

– Что хожу к репетиторам.

– Будешь обманывать?

– А лучше смириться? Все равно она не разрешит мне поступать в институт культуры на народное отделение. А я хочу.

Галка давно говорила мне об актерстве:

– Понимаешь, все врут. И грают какие-то роли, обманывают друг друга. Актеры – тем более, но они не скрывают этого. Сцена – их образ жизни. Они наоборот показывают, что играть другого – это… Искать себя, что ли.

Галкины принципы быстро становились моими, – вскоре я полюбила народные танцы. Три раза в неделю мы спешили на репетиции.

Наш руководитель, Игорь Макарович, в свои шестьдесят хорошо танцевал, обладал живым темпераментом, был веселым рассказчиком. Мы выступали на конкурсах художественной самодеятельности. Репетировали мы под аккордеон. На нем играл Виктор Андреич – инвалид без семьи и детей. Даже на выступлении он мог сфальшивить, забыть о проигрыше, задать не тот темп, но мы прощали его. Он был как шут или юродивый – всегда нелепо и не вовремя улыбался. «Андреич» – по-другому его и не звали.

Однажды перед репетицией Галка сказала, что ей звонил Толик. Наш трамвай не спеша отворачивался от Речного вокзала. Короткие переулки разбегались в разные стороны и там гибкими вензелями замирали лубочной картинкой. На них по-домашнему рассаживались дома, магазины, кофейни. Подол, как застенчивая Матрона, прижимался к земле, будто прятал себя от дурных глаз.

Мы выехали на Братскую. В конце улицы находилась швейная фабрика и морское училище, а от остановки, через два переулка, – здание, в котором проходили занятия.

– И что?

– Вчера у Вадика умерла жена.

Мне показалось, что я не расслышала:

– Что? Умерла?!

– Да.

– Как умерла?

– Просто.

– Во время родов?

– Нет, говорю, просто. Месяц уже, как она родила.

Мы вышли из трамвая, свернули в глухой двор, поднялись по пожарной лестнице на второй этаж и прошли через танцкласс в раздевалку. Девчонки из швейной бурсы обсуждали норму по пошиву рабочих перчаток и сорочек для рожениц.

– Нашли притырков! Если их гребаную норму полностью выполнять, никакого, блин, времени на это… Привет, девки, – отвлеклась на наш приход боевая Людка, – личную жизнь!

Людка зимой собралась замуж. Подруги поддакивали бунтарке, а остальные, переодеваясь, трещали о леваках или страдали от мысли о возможности кесаревого сечения при узких бедрах. Кто-то говорил, что свекровь требует денег, кому-то не хватало внимания и рецепта для маринада.