Елена Швейковская - Русский крестьянин в доме и мире: северная деревня конца XVI – начала XVIII века

• Название: Русский крестьянин в доме и мире: северная деревня конца XVI – начала XVIII века
• Автор: Елена Швейковская
• Жанр: История
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-91674-172-8

В монографии исследуются основные социальные ассоциации – семья и деревенский мир, в которых протекала повседневная жизнь крестьян Русского Севера в конце XVI – начале XVIII в. Она локализовалась в доме-дворе и определенном инфраструктурном пространстве. Через разноуровневые связи, в которые вступал индивид в микромире деревни и волостной общины, а также за его границами, контактируя с должностными лицами земского мира и воеводой как представителем власти, выявлены ценностные ориентации и мировидческие представления крестьян. Культурно-исторический подход не исключает обращения к социальным экскурсам, что вкупе способствует углубленному пониманию образа, стиля жизни крестьян и социальной природы российской деревни.

---

Ученый рассмотрел организацию местной администрации в уездах, которая возглавлялась в XVII в. воеводами. В северные города они назначались из приказов, которым административно подчинялся какой-либо уезд. Из Устюжской четверти воеводы получали назначения в Тотемский, Сольвычегодский, Устюжский уезды. На местах они действовали на основе полученного в четверти наказа, в котором фиксировались их обязанности. Ученый отмечает скрупулезную обстоятельность наказов воеводам. По наказам, указам и распоряжениям, посылаемым впоследствии из четверти воеводам, их ответным документам он прослеживает двухстороннюю связь центрального и местного аппаратов управления, показывает руководящую и контрольную роль четверти по отношению к уездной власти, т. к. ее глава по сколько-нибудь серьезному вопросу должен обращаться в центр. М. М. Богословский подытоживал свои рассуждения о воеводском управлении, главная задача которого «сквозит в каждой статье наказов. Не благосостояние местности, не общее благо населения имеют в виду все эти многочисленные, иногда нескладно выраженные и по нескольку раз в одном и том же наказе повторенные предписания, а исключительно только интересы фиска, казенную прибыль, своевременное поступление сборов, отсутствие или, по крайней мере, наименьшие размеры недоимок. Параллельно с этим узко-фискальным взглядом на деятельность местной администрации в наказах повсюду виден чисто бюрократический дух недоверия высших органов власти к низшим, начальствующих к подчиненным. Подчиненный лишен всякой самостоятельности, связан по рукам и ногам, шагу не может ступить без разрешения высшей инстанции»[15]. Историк выразил свое явно негативное восприятие воеводской администрации. Он считал, что отсутствие у воевод свободы действий и их постоянная обязанность сноситься с четвертью имели своей оборотной стороной злоупотребления властью[16].

М. М. Богословский уделил значительное внимание органам земского самоуправления и их обязанностям – финансовым, судебным, полицейским, которые были схожи с функциями, исполнявшимися воеводским аппаратом. Действительно, бытование на Севере двух разных по характеру управленческих звеньев вело к функциональному дублированию. Ученый раскрыл самостоятельность миров в проведении выборов, в которые воеводы не вмешивались. Он уловил двойственную суть земских властей: «Оставаясь земскими по своему происхождению путем выборов, они становились государственными по источнику своих полномочий, даваемых им государственной властью, и по тем целям, во имя которых они должны были действовать»[17]. Однако в этой позиции историка государственное начало подчиняет выборное, имевшееся у земских миров. Эта трактовка связана с тем, что историк не считал северные волостные миры общинами и отделял вопросы самоуправления от землевладения.

Община русских крестьян, как выяснили отечественные ученые много позже, во второй половине XX в., представляла собой довольно замкнутую социальную систему, во-первых, инкорпорированную в частное, поместно-вотчинное владение, и во-вторых, в поморском черносошном регионе встроенную как относительно самостоятельное звено в систему государственного хозяйствования и управления. Должностные лица северных миров, во-первых, избирались и сами выборы не зависели от государственного вмешательства, во-вторых, они периодически сменялись, в-третьих, действовали самостоятельно. Мирской аппарат, как традиционный управленческий орган общины, в соответствии с обычаем решал разнообразные земельные, тягло-финансовые, судебно-полицейские и другие насущные дела. Дальнейшие исследования продолжили направление, начатое М. М. Богословским, и показали, что государственное местное управление в XVII в. не могло обойтись без земского звена[18].

Монография М. М. Богословского была первым в российской историографии масштабным сочинением по истории поморского Севера, отличного от поместно-вотчинного Центра России. Она с точки зрения современного познания исторического процесса, полагаю, вполне вписывается в нынешнее направление трудов по локальной истории. Главное в них не регионально-территориальный принцип, а анализ реальных социальных групп локального уровня, характеристика конкретных общностей и индивидов. Региональное, стратифицированное общество поморского Севера, безусловно, предстает из труда историка как целостность.

Большой интерес для темы данного исследования в литературе последней трети XX в. представляют две монографии А. И. Копанева о крестьянах Севера в XVI и XVII вв. Они теснейшим образом связаны между собой по содержанию и построению и только по формальным причинам вышли под несколько отличными названиями и с большим промежутком во времени[19]. Ученый использовал мало привлекавшиеся источники, такие как акты поземельных сделок, веревные, оценные книги, разрубные списки, появившиеся в результате хозяйственной деятельности крестьян. Глубокое проникновение в столь разные источники погружает читателя книг в самую толщу деревенской и волостной жизни черносошного Севера XVI–XVII вв.

Из работ А. И. Копанева предстает северная деревня, характерной особенностью которой была малодворность[20]. Ученый установил, что в старых, давно заселенных уездах Двинском, Важском к середине XVI в. почти все пригодные для сельского хозяйства земли были культивированы. Новые селения если появлялись, то на пустошах, возобновляя прежние очаги земледелия[21]. При выяснении поземельного устройства деревни А. И. Копанев, пожалуй, впервые подробно прорисовал топографию деревенских полей, которая отражала постепенное, трудоемкое приращение мелкими клочками земельных угодий каждого владельца. Мозаичность и чересполосность небольших участков земли, причем расположенных в разных местах, была присуща хозяйству каждого крестьянина, а их число во владении двора достигало двух, а порой трех десятков. Даже угодья однодворной деревни не находились в едином массиве. Выразительно ландшафтно-топографическую разбросанность угодий отразили веревные книги XVII в., которые учитывали (в целях обложения) тщательно измеренные в веревках земельные клочки каждого дворохозяина. Книги возникли в крестьянских мирах Подвинья и сохранились только для этого района Поморья, а А. И. Копанев был не только глубоким интерпретатором их сведений, но и публикатором. В своих работах 1970-1980-х гг. ученый раскрыл реальную картину антропогенного воздействия на существовавшие в XVI–XVII вв. ландшафты, вплотную подойдя к важной проблеме изучения исторического ландшафта в целом и деревенского микроландшафта в частности[22]. В ходе своего исследования я не раз буду обращаться к монографиям М. М. Богословского и А. И. Копанева.

Следует отметить, что в последние годы интерес к истории повседневности в отечественной историографии России явно усилился. Об отдельных сюжетах, которые находятся в исследовательском поле повседневности, речь идет в первой части труда Л. В. Милова, озаглавленной «Великорусский пахарь в XVIII столетии»[23]. Историк отметил отсутствие в советской историографии «исследований повседневной истории, в то время как в зарубежной литературе эта тематика разрабатывалась и тщательно, и скрупулезно на протяжении целых десятилетий». Изучение крестьянского хозяйства не касалось технологии сельского производства, быта крестьян, и самое главное, по мнению ученого, отсутствовало «должное понимание роли природно-географического фактора» и его влияния на развитие Российского государства[24]. В первой части монографии поэтому дана оценка значения природно-географической среды и ее воздействия на жизнь и труд крестьян. Вместе с тем характеризуются условия их хозяйствования – применяемые системы земледелия, орудия труда и приемы обработки почв, посевные культуры и их урожаи, способы уборки и хранения урожая, крестьянская изба и подворье, пища, одежда. Однако направленность рассмотрения этих вопросов находится в русле общей оценки производственных возможностей крестьянского хозяйства и земледельческой базы в стране в целом, что подводит историка к осмыслению российского общества, располагавшего минимальным объемом совокупного прибавочного продукта.

Повседневности горожан Бежецка в XVIII в. посвящена книга А. Б. Каменского. Этот небольшой провинциальный город, как считает автор, был типичным для центральной России. Выбор его в немалой степени был обусловлен сохранностью источников. Их информация определила конкретные сюжеты, которые изучает исследователь, степень их освещения. Большое место в книге уделено городской среде, самим горожанам, их занятиям, службам и повинностям. Рассмотрены конфликты бежечан, причины раздоров, способы их урегулирования, даны криминальные картины городской жизни. Кратко показаны также и семейные отношения горожан[25].

Повседневность подмосковных дворцовых усадеб во второй половине XVII в. стала предметом изучения A. В. Топычканова. Он опубликовал ценный комплекс документов приказной избы дворцового села Измайлова с очерком повседневной жизни этой усадьбы. Позже он сосредоточился на проявлениях повседневной культуры дворцовых сел в неразрывной связи со сложившимися в них документальными комплексами. На их основе исследователь прослеживает, как через делопроизводственные практики реализовалось управление дворцовыми селами, претворялось в жизнь локально-ситуативное поведение действующих лиц, какие слагаемые составляли культуру повседневности, что и формировало конкретный образ придворного общества второй половины XVII в.[26].