Олеся Рябцева - Цена победы. Россия. Лучшее из Истории. Эхо Москвы

• Название: Цена победы. Россия. Лучшее из Истории. Эхо Москвы
• Автор: Олеся Рябцева
• Жанр: Публицистика
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-17-091504-0

Программа «Цена победы» выходит в эфир с 2005 года. Это честный разговор и попытка представить аудитории объективную историю Второй мировой и Великой Отечественной войны. Понять, какую цену пришлось заплатить народу, чтобы выиграть войну, что сотрясала весь мир.

Ведущие (В. Дымарский, В. Рыжков, Д. Захаров) вместе с гостями пытаются ответить на вопрос: «Какова же Цена Победы? Победы, что мир празднует уже 75 лет». Нисколько не умаляя славы героев войны, не бросая тень на подвиг народа. Единственная цель – понять и принять ошибки, что были допущены в ходе военных действий Великой Отечественной войны. Ведь от этого зависит жизнь будущих поколений – исторические ошибки не должны быть повторены.

На программе выросло не одно поколение тех, кто может считать себя истинным патриотом страны.

---

В. РЫЖКОВ:

А до 11-ти были какие-то слухи?

Г. МИРСКИЙ:

Нет!

В. РЫЖКОВ:

Глухо, тишина?

Г. МИРСКИЙ:

Конечно, ничего не было. Все совершенно спокойно, прекрасный день, воскресенье, лето. Как только Молотов сообщил о том, что началась война, и всю это свою речь произнес, с меня температуру сняло как рукой – в одну секунду. Моментально. Тут же ко мне прибегает мой товарищ школьный, и вы знаете, куда мы с ним отправились первым делом? На Кузнецкий мост в картографический магазин покупать карты.

В. РЫЖКОВ:

А он и сейчас там до сих пор, по-моему.

Г. МИРСКИЙ:

Да. Значит, мы купили карты Европы, а я еще купил карту Советского Союза. Помню, он на меня посмотрел, говорит: «А что ты покупаешь эту карту? Ты же знаешь, воевать-то будем на чужой территории».

А у нас ведь тогда лозунг был какой? «И на вражьей земле мы врага разобьем, малой кровью, могучим ударом» – на чужой территории воевать. Я говорю: «На всякий случай». И оказалось, что я был прав, и потом он 2 года ко мне ходил, видел, как я переставлял флажки на карте Советского Союза. По сводкам Совинформбюро.

Всю войну я переставлял флажки. Я в течение многих лет – сейчас, может, уже не так – если бы меня спросили, когда какой город был освобожден, я бы вам сказал с разницей, может быть, в три дня. Любой город – Смоленск, там, Киев, Минск.

В. ДЫМАРСКИЙ:

Георгий Ильич, а можно я вас здесь перебью, и такой вопрос задам. А вот, сводки Совинформбюро, они были абсолютно соответствующие реальностям?

Г. МИРСКИЙ:

Это было жуткое вранье.

В. ДЫМАРСКИЙ:

Ну, как? Но если они говорят, что взят или оставлен…

Г. МИРСКИЙ:

Если вы говорите про начало войны, то было так. Сначала вообще было полное вранье и никаких – где-то там отбили, где-то разбили. И разговоры первые дни были такие – вот я слышал, всякие там родственники близкие, дальние, и так далее – слышали, наши, говорят, уже к Варшаве подходят. Другой говорит: а я слышал, что уже Кенигсберг вот-вот будет взят. Третий, значит, говорит: какой-то немецкий танковый корпус уже в Восточной Пруссии разбили. То есть, у всех было определенное впечатление…

В. ДЫМАРСКИЙ:

То есть испуга не было?

Г. МИРСКИЙ:

Нет. Что мы вошли, рванем в Германию и все. Люди-то видели картину «Если завтра война», понимаете? И видели, пели эту песню, все были убеждены, что Красная армия сможет все, что даже говорить не о чем.

В. ДЫМАРСКИЙ:

Красная армия всех сильней.

Г. МИРСКИЙ:

И когда Сталин выступил 3 июля, вот это был шок. Я помню, как раз с матерью слушаем, и он говорит, значит, – у него зубы стучали о стакан.

В. РЫЖКОВ:

Прямо слышно было?

Г. МИРСКИЙ:

Слышно было, как зубы стучат. И он говорит, значит: друзья мои, – вообще все обалдели, – друзья! Чтобы Сталин говорил «друзья»! Кроме слова «товарищ»… Да, друзья, и тут уже стало ясно, что дело плохо. Он же это сказал, когда уже стало известно, что Минск взят уже и разгромлен весь фронт.

После этого люди так ориентировались. Значит, сообщается если: бои идут на витебском направлении – все, значит, Витебск уже отдали; бои идут на полоцком направлении – Полоцк отдали; бои идут на житомирском направлении – значит, Житомир. То есть, когда говорили слова «направление» в сочетании с каким-то названием города, это значило, что город сдан. И люди смотрели, просто не могли себе представить.

Для меня было потрясением, когда я вышел к Белорусскому вокзалу и вижу – идет красноармеец, с фронта, видимо, потому что голова вся перевязана. Так вот, идет, а я как раз купил – тогда еще не было никаких карточек – я купил какую-то плюшку, значит. Он подходит, и вид у него жуткий такой, раненый, обвязанный и, видно, голодный какой-то, и я эту плюшку ему даю. Он так был доволен! Я говорю: ну, как там дела на фронте-то? Он на меня так смотрит: как дела – бежит Красная армия. Я говорю: ты что? Атак, – говорит, – свистом одним нас гонит немец. Как появятся где-то мотоциклы – все, крик: окружение – и все драпаем. Я говорю: да, ладно! Я не мог этому поверить. А потом, когда все больше и больше уже становилось…

В. РЫЖКОВ:

А когда пошел груз 200, когда пошли трупы…

Г. МИРСКИЙ:

Нет, никаких грузов 200, ничего этого никто не знал, было все тихо, первый месяц никакой бомбежки не было. Первая бомбежка была 22 июля.

В. РЫЖКОВ:

Через месяц.

Г. МИРСКИЙ:

Ровно через месяц. Я, как и другие уже подростки, мы тушили зажигалки, у меня был такой ящик с песком, лопатка и щипцы. Я на крыше дома, несколько зажигалок упало, я их сразу хватал и туда, тут ведро воды, песок И очень, конечно, интересно было смотреть, как прожекторы, как летят трассирующие снаряды зениток, как самолеты над Москвой появляются. Для мальчишки это зрелище разноцветное. Никакого страха, ничего, одно увлечение это было все. Я уже поступил в это время в военно-морскую спецшколу, осенью начали заниматься. Потом в октябре спецшколу эвакуировали, поскольку немцы подошли, прорвали фронт. Но первые 2 месяца были ничего, по-моему, в сентябре уже ввели карточки. Но так жили все нормально, и все только думали, что вот-вот будет перелом, немцев погонят. И потом, когда в сентябре узнали, что взят Киев…

В. РЫЖКОВ:

А это объявили официально? Или тоже узнали по слухам?

Г. МИРСКИЙ:

Нет, это вынуждены были объявить: после долгих кровопролитных боев, и так далее, наши войска оставили город Киев, это было 19 сентября. Мы, конечно, не знали на самом деле, что произошло, потому что Сталин же запрещал оставлять Киев. Немцы окружили: Гудериан пошел с севера, Клейст пошел с юга от Кременчуга – страшный котел, 600 тысяч пленных. Мы ничего этого не знали, понятия не имели. Но уже постепенно как-то настроение стало меняться. Но когда наступил октябрь – вот тут уже все. Я никогда не забуду этот день – 16 октября.

В. ДЫМАРСКИЙ:

16 октября, знаменитая паника в Москве.

Г. МИРСКИЙ:

Перед этим, поскольку я был в военно-морской спецшколе, нас послали рыть окопы куда-то ближе к Можайску туда. Вернее, не к Можайску… ну, где-то там, мы пробыли там полдня. Я еще помню, видел, это еще была теплая погода, это было числа 12 октября, потому что издали было видно. Там рядом со мной какой-то командир был, сидели мы в окопе, и я у него попросил бинокль, мне же интересно, и я в бинокль увидел издали немцев. Они еще в мундирах были, даже без шинелей, то есть еще было тепло.

В. РЫЖКОВ:

То есть вы были буквально вот в пределах досягаемости.

Г. МИРСКИЙ:

Да. И тут же поступила команда – и мы драпанули все, кто на грузовики, кто… и мы ничего не успели там сделать. И правильно, потому что немцы уже прорвали фронт, мы об этом узнали уже потом. И вот 16 числа утром я выхожу на улицу Горького и вижу что-то совершенно непонятное: мчатся вереницы машин – а тогда все служебные машины были черные «эмочки», М1, все начальство ездило на «эмочках» – одна за другой, и у всех на крышах привязаны какие-то чемоданы, узлы, мешки. Я стал подходить, смотрю: внутри там сидят военные, с семьей каждый сидит. Что такое? А я подхожу, значит, у меня дядя был полковник авиации на углу Васильевского переулка и Тверской, я подхожу как раз в тот момент, когда он загружает с шофером какие-то там чемоданы, и они еще меня не видели, я услышал его слова: «Ну, как думаешь, на Горький прорвемся?» Шофер говорит: «Попробуем, товарищ полковник, попробуем». Это мой дядя. И он мне тут все рассказал. Оказывается, рано утром пришла закрытая сводка в штаб Московского военного округа: немцы взяли Можайск, осталось 100 километров, фронт прорван, ничего нет. И оттуда все пошло, все драпанули, начиная с генералов в штабе, потом все офицеры похватали семьи, чемоданы и рванули туда, на восток. Это было утром. Я вернулся домой, меня попросила семья, я жил в коммунальной квартире, у нас там 5 семей было. Вот там была одна большая еврейская семья, они в этот день решили уехать, попросили меня донести чемоданы. Транспорта никакого не было.

В. РЫЖКОВ:

А уехать можно было чем, поездом?

Г. МИРСКИЙ:

Поездом с Казанского вокзала.

В. ДЫМАРСКИЙ:

А можно было спокойно прийти и купить билет на поезд?

Г. МИРСКИЙ:

Какой там билет! Сейчас я расскажу. Во-первых, что я заметил, это – что закрыто метро. Второе – что не работает радио. Ведь радио кричало все время. Эти громкоговорители стояли везде на улице: все время сводки, марши, письма с фронта и так далее, и так далее – молчок. И третье – ни одного милиционера. То есть, я просто глазам не мог поверить – ни одного милиционера, метро закрыто, радио не работает. И вот я им тащу туда на Казанскую площадь, площадь трех вокзалов, эти вещи. Там что делается – это невозможно себе представить. Буквально все кишело людьми, которые стремились прорваться на вокзал. Кто как, на какой поезд, кто на крыше, кто на чем… Какие тут билеты? Что вы?