Владимир Сеницкий - По крупицам

• Название: По крупицам
• Автор: Владимир Сеницкий
• Жанр: Поэзия
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-00071-085-2

«По крупицам» – первая книга избранной лирики самарского поэта, лауреата международных поэтических конкурсов Владимира Сеницкого. Философский подход к жизни не мешает автору страстно любить и чувствовать любые её пустяки. Поэзия и музыка, как главные составляющие человеческой сущности и окружающей его природы, главная тема этой книги. Недаром составителем её является самарский бард и поэт в прозе, Николай Крупин, близкий и дорогой друг автора, выбравший из многочисленных текстов именно эти.

---

Осталась «сакля».

О! «Хижина»! Мой хилый дом —

сквозняк и солнце.

Но совесть в сердце будит стон

и дождь – в оконце.

Я помню: «крыша» протекла,

и слёзы «ставень».

Я крикнул: «Прочь!» – вода ушла,

размыв «фундамент».

«Бунгало» милое моё!

«Шале» и «Вилла»!

Вода ушла! Как без неё?

Мне «крышу» смыло!

Я вышел.

Вышел из себя!

В порядке бреда

вода, как крыса с корабля,

ушла с обеда!.

Земля! Дай каплю доброты.

Уже не тайна:

из нас исчез процент воды,

процент сознанья!

Я пью стаканами! Вода

ушла! Я – к крану!

Я – к океану!

В никуда

сумела кануть!

И Лета канула! Ах, чтоб…

тебя, бессмертье!

Стоит скелетом «небоскрёб»!

А кто в нём? Черти!

Где шелест трав?

Где сень дубрав?

Покинув пойму,

ушла с утра.

Из всех утрат

лишь эту помню.

1980 г.

Притяжение сердца

«Не принимай так близко… – и вздохнёшь, —

Нельзя так за меня… Не беспокойся.»

И унесёшь неложь любви, как дождь.

И будешь плакать.

Муки примет койка.

Тебя я слышу.

Слышу сквозь мораль

и сквозь моря,

что в волнах

губят сейнер.

Твоя печаль – она печаль моя.

Я это близко принимаю к сердцу.

Пускай не плоть,

пускай всего лишь крик

от немоты, что не подвластна крику,

я прижимаю к сердцу, как реликт,

как даже поминанье по реликту.

Величье Осени несёт свои плоды.

Величье Времени опять покатит к Маю.

Любовь, и гнев, и боль от немоты

я, слава богу, к сердцу принимаю.

И тем, кто все надежды потерял,

я дам надежду, обманув цунами.

«Так не-воз-мож-но!»

… Сквозь девятый вал

прижму к себе всё то, что между нами.

1980 г.

Монолог старого мастера

В.П.Катаеву.

Эпоху, что не знает Ной,

я воссоздал стезёю красной.

И на столе, и за спиной

моей горит «Венец Алмазный»

Быть может, и пора кончать,

став классиком не мнимо модным:

любую строчку шлют в печать,

мной брошенную мимоходом.

Но, давним замыслом объят,

мой бог творит.

Адам и Ева

помолодевшие опять

велят затеплить свечку слева.

Во всём посёлке гаснет свет,

и соловьи кончают трели,

и лишь совсем седой поэт,

приятель старый мой, не дремлет

И шторы на окне висят,

и треплет их вселенский ветер.

… Что делать?

Надобно писать!

Хотя «уже написан Вертер».

1980 г.

Роковое

О! Роковая!

Бившая меня

полынно-лунным

«горько! – горько! – горько!»

Оставь меня!

Ну в чём моя вина,

что я прошёл с тобою столько, сколько

уже никак мне больше не пройти?

И, видит бог (я не виню в том бога!),

всё то, что было на твоём пути

и на моём пути,

то – было плохо.

Отликовал!

Любившая меня

и всех других, кого звала «мальчишкой»,

оставь меня!

Ведь есть уже она,

кому всё знать, наверно, будет слишком.

Отликовал!

Пусть «горько!»

Пусть сгорел!

Но в новой той,

не терпящей лишений,

остаток сердца бьётся, как пострел.

Хотя она не станет совершенней!

Отликовал!

И всё-таки мне петь!

И песнь моя опять любовью станет.

О! Роковая!

Я хочу тебе

любви… желать.

Пусть сердце не устанет.

О! Женщина! Жена!

Мой след – к тебе,

проторенный и мною, и – тобою.

Останься, я прошу, в моей судьбе

не роковой…

последнею любовью!

1980 г.

Осенняя икебана

В этом собранном букете —

стебельки сухой травы

и листвы

былой на свете

осени и синевы.

Все подобраны твоею

несрывавшею рукой…

Осенью былой болею

в ожидании другой.

Хоть и высушен букетик,

и разглажен утюгом,

сохранил он многоцветье

в этом времени другом.

И в глазах моих мелькают

красный, жёлтый, бурый цвет, —

о тебе мне намекают.

Но тебя покуда нет.

Но вернёшься-обернёшься:

в дверь звонит твоя рука,

а в другой – земная ноша:

хлеб, бутылка молока.

И ещё…

А кто – не знаем…

кто появится на свет,

будет мной, тобою, с нами…

Но его покуда нет.

Почему не в каждой паре

свет рождается большой?

Почему он, как гербарий,

с очень ломкою душой?

Как сигнал беды мигает

красно-жёлтый твой букет.

О тебе мне намекает.

Но всё нет тебя и нет!

Но вернёшься-обернёшься

ты с последнею строкой.

Тянется земная ноша

в ожидании другой.

1981 г.

Вариант судьбы

Свистопляска!

Свистопляска!

Юбки!

Чарки!

Серьги!

Жить без ласки?

Моя сказка!

Брось!

Какие деньги?

В табор вложены купюры —

в новенькую повесть!

Пусть

летят они,

как пули,

убивают совесть.

Губки шепчут,

как хлопочат!

Плечики!

Станочек!

Эх, взовьюсь я этой ночью

над тобой,

как кочет.

А покуда шуры-муры

подождут.

Над миром

вне большой литературы

я с цыганским пиром.

Здесь совсем другие лица,

закусон – не вилкой,

и вино не как в столицах.

Наливай, Василко!

Ящики исходят пивом!

Эй. тащите тару!

Лишь одна мольба над пиром:

не ломай гитару!

Этот табор, как и прошлый,

знаю-знаю

ушлый!

Но и я ведь парень дошлый —

залезаю в души!

Азы!

Верки!

Мои Лорки!

Милые купавы!

Вместе спали,

а на зорьке

мне коней купали!

Что готовите на завтрак,

милые девчонки?

С рук сойдёт?

Иль мне назавтра

отобьют печёнки?

И, разгорячённым телом

улетая в бездну,

с табаком, пропахшим делом,

я от вас исчезну.

И без всяких «до свиданья»

Побегу на поезд,

продолжать без опозданья,

(но другую!) повесть.

Там, в купе мои надежды

вновь испишут листик,

а поэт, сменив одежды,

снова станет критик.

Милая литература!

Подчинённый гвалту,

критик (робкая натура)

нацепляю галстук.

Тары-бары-растабары,

трубки – не цигарки,

ни вина и ни гитары,

ни моей цыганки…

… С верой, с правдою

(иль с Веркой?!),

иль в обнимку с горем,

плачет над своей «Венгеркой»

Аполлон Григорьев…

1981 г.

Рифмованные верлибры рисования

Астрономы и математики рисуют

гиперболы, синусоиды, эллипсы…

а также две параллельные прямые,

которые пересекутся в бесконечной звёздной вечности.

Физики и химики рисуют

цепочки формул,

отражая явление, дух и тело вещества.

Поэты, прозаики и прочие художники рисуют

точку соприкосновения зла и человечности.

А сатирики рисуют

общую кривую усмешки всего человечества.

Любовь рисует любовь,

ибо жаждет ответного чувства.

Ненависть рисует исход,

где придётся своей же рукой убивать,

чтобы не спасовать.

Неравнодушные люди рисуют чувства,

хотя, как это ни грустно,

многие из них

так и не научатся рисовать.

1981 г.

Автопортрет графика

Рисунок чёрной тушью.

Светел мой образ,

как штамп, узаконен.

Пахнет подлогом

и некрологом.

Светел и… тёмен.

И – не на иконе:

в дверном проёме и над порогом.

Как я высок!

Как, по-прежнему, мал я!

Как ужились во мне кони и пони?

Вот что душа моя не понимала.

В красках скупых я жизнь свою понял.

Лбом ушибался,

и над косяками

вновь возвышался чёрной макушкой,

и рисовал на бумаге штрихами

лес,

просвещённый чёрной кукушкой.

Цвет снизошёл,

ибо был приумножен

скупостью гаммы, мудростью линий.

Стали гипербола с графикой схожи:

чёрный рисуешь – мыслится синий!

Образ мой сжат в рамках тёмного света!

Но не глядите так уж с опаской:

всё, что поймёте вы в рамках запрета,

вы заполняйте светлою краской!

Чёрными будут скакать до упаду

на белом фоне рыжие кони.

Краски тайком изливают досаду:

«Лоно земное чёрным заполнил!»

Как различают в чинах нас и рангах!

Но проживу меж богом и чёртом

в этих уже неизменчивых рамках —

в траурно-светлом,

в радужно-чёрном!

1981 г.

Дилогия

1. Монолог Музы.

Он на площади центральной

мне стихи читал,

над нею

и планетою глобальной

на руках носил.(Я млею!)

Позже, в тихом переулке

я, как маленькая крошка,

попросилась вновь на руки:

«Поноси ещё немножко.»

Как нас лихо закрутило!

И у лавочки под сенью

я смеялась и шутила:

«Вовка! Опусти на землю!»

Отгремели Мендельсона…

Плачет маленький Серёнька.

А на кухне виснет сонно

двадцать первая пелёнка.

«Вовка! Ты пойми, мой Вовка,

что счастливая усталость,

притворяясь так неловко,

понимает, что нарвалась…».

Я за швабру, как за заступ…

И плита зовёт и просит…

Хоть помог бы по хозяйству!

Нет же! На руках всё носит!

А стихи заносят в небо!

… Семь потов, всё тех же семь лью.

А в глазах – осатанело: