Владимир Шаркунов - На шаткой плахе

• Название: На шаткой плахе
• Автор: Владимир Шаркунов
• Жанр: Русское современное

Герой повествования попав в места не столь отдалённые, сталкивается с жесточайшей несправедливостью. И прежде, чем он обретёт свободу, ему предстоит пройти через такие испытания, которые под силу не каждому человеку. Книга, как считает автор, написана увлекательно и интересно, не смотря на многообразие литературы о заключённых.

---

Посадили меня в тринадцатую камеру, где уже сидели двое парней, постарше, чем я.

– Во, пополнение, – сказал один из них. – Ты каких кровей будешь?

– Своих, – не задумываясь, ответил я.

– И в котором отряде у нас водятся такие свои? – если до этого они сидели на корточках, то теперь встали на ноги. – Ты уж поведай нам темным.

– Вроде в третьем.

– В третьем? – прижмурясь, удивился один. – Ты давно на зоне?

– Сегодня сутки, – я сказал, как есть.

– Сутки! – они оба рассмеялись. – И уже сюда! Это за какой такой прокол?

Я рассказал парням о своем героическом поступке. А на вопрос, знаю ли кого-нибудь в отряде, я назвал парней из тех апартаментов. Мои сокамерники переглянулись.

– Шустер, бродяга. В таком разе, будь как дома. Ты среди своих.

…Потянулись долгие «кичевские» сутки. Здесь не делили время на часы, дни и ночи. Подъем, отбой, подъем – сутки.

Кормежка была на должном уровне. Одни сутки кормили отвратительно, другие не кормили вообще. Нет, конечно пайку и кружку теплой воды, чтобы не подох, утром давали. У зеков это называлось, – день лет, день пролет.

Размер камеры три на четыре, не больше. Стены «шуба». Пол бетонный, в углу толчок. Посреди камеры бетонная тумба, за которой принимают пищу и на нее же после отбоя, раскладываясь, опираются нары, на день зафиксированные в стенах длинными штырями из коридора. Маленькое окно ни сколько не пропускало света, а тусклая лампочка в нише, под самым потолком, лишь создавала полумрак. Лежать от подъема до отбоя, где бы то ни было в камере, запрещалось. Курить не положено. Переговариваться с соседними камерами нельзя. За все нарушения можно схлопотать добавку к уже имеющимся суткам. Один из моих сокамерников, Володя, загорал вот уже сорок суток. И ничего, оставался разговорчивым и неунывающим человеком. А Игорь, так звали другого, устроился сюда недавно, всего пять суток. Но и он так же ни о чем не переживал.

– Срок идет, – говорил он. – И мне без разницы, где эти мрази будут охранять меня. На зоне лафа, базара нет. Но еще не вечер.

За время моего пребывания в изоляторе, два раза, ночами на пол камеры падали небольшие свертки, в которых было курево и чай. Когда мы спали, тихо открывалась кормушка и кто-то из солдат, а возможно и прапор, кидали нам «грев». Так что нам еще жить можно было.

Все имеет свое начало и конец. Настал и час моего освобождения. Перед самым обедом, уже слышалось побрякивание мисок, лязгнул замок, дверь камеры открылась.

– Медведев, на выход, – сказал прапорщик, которого я видел во время проверок и во время раздачи пищи, если он крутился возле баландера.

У шкафа я скинул с себя вонючую ШИЗОвскую одежу. Открыв шкаф, прапорщик сказал:

– Забирай свои вещи и одевайся.

На полках лежало порядка десяти комплектов, внизу стояли сапоги. Я просмотрел всю одежду, но со своей биркой не нашел. Сапог тоже не было.

– Шевелись! – рыкнул на меня солдат. – Силенки кончились что ли?

– Но моей одежды здесь нет, – сказал я.

– Как это нет?! – возмутился солдат.

И уже прапорщик и оба солдата принялись перерывать вещи сами.

– Ну еб твою мать! – выругался прапорщик, не обнаружив моих вещей.– Этого мне только не хватало.

Он зашел в дежурку и куда-то позвонил.

– У меня тут Медведев освобождается, а его вещей не оказалось… А при чем… Не в мою смену… Да где ж я возьму… что значит – найди выход. – Прапорщик бросил трубку, сплюнул под ноги. – Бардак кругом, блядь! – Сходи в рабочку, – сказал он одному из солдат. – Может там какие шмутки есть?

Вернулся солдат с брезентовыми штанами, какие выдабт сварщикам.

– Вот, больше ничего не нашел.

– Одевай, – сказал прапорщик.

Я было заартачился.

– Одевай, одевай! – злился он. – До отряда дойдешь, не околеешь! Я Соломатина предупрежу.

На голое тело: ШИЗОвский лепень, брезентовые штаны и тапки (ладно не белые) – в таком виде я вышел с вахты и медленно зашагал в отряд. Стоял морозный, градусов двадцать, ясный день. Меня слегка пошатывало от «убойной кормежки». Мороз сразу прожег мое тело до костей, кишок, но ему было не под силу заморозить мою ненависть. В глазах у меня скопились слезы. Я никогда еще не был так унижен, оплеван. Жить не хотелось. Мне казалось, что я попал в какую-то адову круговерть.

Я шел с опущенной головой, и не от того что стеснялся своего вида, просто глаза после темной камеры не могли сразу воспринять дневной свет, да и снега за мое отсутствие навалило – кругом белым-бело. Метров двести, не доходя до барака, мне вдруг в плечо уперлась чья-то рука. Я поднял голову. Предо мной стояли Рыба и Хома.

– Здорово, братан, – приветствовали они меня.

Я поражался жизнерадостности этих ребят. Второй раз их вижу и все с улыбкой на лицах. Откуда только силы берут? Будто они и вовсе не на зоне, а на свободе.

– Вот это тебя вковали – Хома покачал головой. – Смотри, что делают, суки! Гниды подмутные! Во, кровососы!

– Ни че, ни че, – сказал Рыба. – Сейчас мы приведем тебя в босятский вид. А вот мокроту с фаса утри.

– Да это от света у меня, – почти соврал я.

– Это еще цветочки, – видя мое состояние, пояснил Рыба. – Эти вампиры ненасытные. Они так и жаждут нашей крови. Так что, как говорят пионеры, «Будь готов», дитя рабочего. А теперь давай в баню, смоешь чесотошную вонь. Ты, наверно и баня то не знаешь где?

– Не знаю.

…Еще через час, я сидел в тех самых апартаментах, одетый, обутый во все новое. Меня встретили как родного, чего я не ожидал. Шутя, поздравили с «крещением».

«Кто же преступники? – немногим позже, размышлял я. – Люди, встретившие меня из ШИЗО или те, кто….»

Начиналась новая, хрупкая как стекло, полоса в моей жизни.

6

Некоторое время я стоял в оцепенении, не в силах понять, откуда может доноситься голос. Подумал, что кто-то с той стороны дверей подошел и негромко зовет. Но голос повторился и пояснил:

– Земеля. Под нарами «кабура» – смотри.

Мигом нырнув под нары, я увидел сквозное, чуть меньше дверного глазка, отверстие в соседнюю камеру.

– Здоровенько, – поприветствовал меня хозяин голоса, когда я вплотную приблизился к отверстию. – Стало быть, с новосельем тебя!

– Да вроде того, – сказал я, пытаясь разглядеть говорившего. Но под нарами было темно. Лишь когда говоривший убирал от «кабуры» лицо, мне видны были лавка и ножки стола.

– Откуда прикатил? – поинтересовался сосед.

– Из Тюмени.

– Звать-то как?

– Миша.

– Меня Костя, – сказал сосед, и добавил,– ладно, пока разбежимся. Луноход прикатил, похаваем, потом побазарим.

Я вылез из-под нар, отряхнулся от пыли и стал «нарезать тусовки», радуясь тому, что с соседями установлена такая связь. Не зря говорится, «голь на выдумку хитра».

За дверьми забрякали миски. Открылась кормушка и в ее проеме появилась круглая, в белом колпаке, морда баландера. Стрельнув на меня совсем не мужскими, голубыми глазками, спросила, медленно шевеля пухлыми, как дольки апельсина, губами:

– Посуда у тебя есть?

– Нет, – так же ласково, передразнивая баландера, ответил я, поразившись женственности голоса, этой откормленной, лоснящейся рожи.

Тогда он взял из рук своего помогалы чистую миску и налил похлебку. А тем временем дубак-заика, крутившийся рядом с баландерами, с грехом пополам объяснил мне, что сегодня меня покормят из общего котла, а с завтрашнего дня будут кормить два месяца по пониженной норме. По закону, мол, так положено.

Есть особо-то не хотелось, но увидев в супе куски сала, попробовал, да так и не отрываясь, сметал всю похлебку. С опозданием пожалел, что не растянул удовольствие.

Мне, признаться, с трудом верилось, что я попал в крытую. Рассказы бывалых жиганов никак не вязались с тем, что я видел своими глазами. А может это спецтюрьма по откорму ослабших здоровьем заключенных? Так сказать «уркаганский санаторий».

После обеда мы долго разговаривали с Костей. Он подробно объяснил мне, как живет и чем дышит крытая. Оказалось, в восьмидесятой сидит мой однозонник Леха Филоненко, по прозвищу «Радион». В крытую он укатил полтора года назад, и никаких известий о его местонахождении мы не знали. Прикидывали, что он где-нибудь в Верхнеуральске или Златоусте парится, но чтобы в Иркутскую область угодил, об этом и думы не было. Редко, очень редко отправляли в такую даль. Обычно с Тюменских «командировок» сбагривали на Урал, потому видимо, что это гораздо ближе, меньше затрат, волокиты и прочего.

Костя сказал мне, в какой хате сидят «суки». А так же, что в шесть ноль сидит «Свояк» (вор в законе), и если вдруг возникнут какие затруднения, по всем вопросам обращаться к нему. И самое, пожалуй неожиданное, что я узнал от Кости – это резня между собой, в результате которой пять «азеров» закололи, а шестого, русского, оставили жить. Одна хата, выйдя на прогулку, отняла у дубаков ключи. Они открыли несколько камер своих единомышленников, и прикончили подобных себе по жизни, но разных по понятиям людей.