Юлия Бекенская - Город, которого нет

• Название: Город, которого нет
• Автор: Юлия Бекенская
• Жанр: Короткие истории

Город, которого нет, – это Питер. Тут не подводят стрелки часов, в метро есть станция для тех, кто ждет, а комиссионки воруют время.

Городок, которого нет, – провинциальный, со старым фонтаном, где в музее дремлет Яга, трамвай увозит в неведомое повзрослевших детей, а Мойрами работают небритые дядьки.

Города под чужими звездами и бродячие балаганы – тоже здесь.

Авторская коллекция фантастических городов и историй.

Фантастика, фэнтези, мистика. Место действия – город, которого нет.

---

Вот был пионер, Славка… щекастый пацан, ревел над воробьем, подранным кошкой. Птаха в руках, кот на дереве… глаза птичьи пленкой подернулись, лапки дрыг. Славка стоит, слезы капают… и чего вспомнилось?

Был Славка – и нету. Смолотило и выплюнуло. Есть теперь Ярый, авторитет. Сопляк, а туда же, чавкать: пуш-ки, стрел-ки…

Меж гаражами завыла собака. Подхватила другая, ближе к яхт-клубу. Старик прислушался, улыбнулся. Глянул в авоську, проверил, не разбилась ли банка. Заспешил, огибая топляк и камни, по берегу.

Железный ангар, рядом пара автомобилей с открытыми дверцами: далеко не уедешь, колес-то нет. Автомастерская. В иные ночи лязгали там без перерыва, матерились, а из щелей под дверью бился лиходейский свет. Сегодня темно.

Обогнул сваленные покрышки. За спиной заорали:

– Дедушка, сигареткой не богат?

Обернулся и вздрогнул. Перед ним стоял хот-дог. Ростом на две головы выше, покачивался на длинных, обутых в войлочные сапоги, ногах. Из пары румяных лоснящихся булок бесстыдно торчала сосиска.

Видение протянуло руку. Девичью, с длинными пальцами. А безымянный с мизинцем скрючены, как на птичьей лапке.

Ильич выдохнул:

– Людмила! Поберегла б старика… так ведь кондрашка хватит! – достал «Беломор». – Чем богаты…

Безголовая Люда – так ее тут называли. Без шапки ходила даже в лютый мороз. Ядвига все спрашивала: Людмила, зачем вы без головы ходите?..

Хот-дог откинул с лица сетчатую тряпицу. Прозрачная, по-чухонски белесая кожа, глаза в пол-лица. Соплей перешибить, осподиии…

Ильич чиркнул спичкой, дал прикурить даме. Молчали. Чего говорить?

Год назад, в девяностом, окончила училище. И кому нужен ее Рахманинов? Устроилась, мир не без добрых людей, тапершей в подвальный кабачок (как пианино-то туда затащили?). Внешностью бог не обидел, хотя до дебелых, ногастых шмар, обсидевших шалман, не дотягивала. Охрана с пониманием отнеслась, клиентов просили – не троньте малахольную. Полгода поработала, не пыльно, эх, может, и сейчас бы лабала…

Два огонька в полумраке, сырой ветер с залива.

Люда вытащила несколько беломорин:

– Можно?.. – лицо опять спряталось за тканью. Махнула, побрела прочь.

Тогда, зимой, Ильич случайно ее углядел. Стоит в проулке, раздетая, руки в крошеве красно-белом, трясется. Едва увел.

Той зимой акватория поздно встала. Тогда же Кайрат появился, за месяц до Людки, чуть раньше – боцман…

Кайрат, когда его достали, только мычал. Ничего, оклемался: бушлат потеплей, супчик горяченький… прижился. До сих пор по «рафику» своему горюет. Но лучше уж тот на дне, а он тут, чем наоборот, верно? Нелюди: живого человека топить…

…Петляет хот-дог бурьянами Пьяной гавани. Людка, что ль? Какая Людка? Не знаем никаких Людок. Показалось вам, гражданин начальник.

Нет тут людей. Одни мороки.

…Если на вас надеты поролоновые булки, а под ними – подаренный боцманом тельник, то ночь на заливе простудой уже не грозит. Лето, говорите? Ну-ну.

Ко всему человек привыкает. К вечной качке, вою сигнализации с берега и сальным, дымом пропахшим волосам. К гнусавым молитвам Кайрата и мощному храпу Ядвиги. К кровавым теням в коридоре, когда небритый студент печатает фотографии перед зачетом. Красный колпак на единственной лампе, увеличитель, похожий на портовый кран. Боцман смеется, что студент дрочит на журнал «Советское фото». Маслянистые жижи, карточки на прищепках… глядя на них, можно подумать, что ты в общаге. Нормальной, настоящей, и впереди у тебя – лекции, гулянки и целая жизнь.

Эх. Где она, жизнь? Разбилась с гипсовым Буддой в кафе «Лилия» о дурную башку. Клиенту, главное, хоть бы хны. Подумаешь, блузку содрал, по нынешним временам, спасибо б сказать, что не кожу… Неблагодарная Людка, эх-эх… Будду жалко.

Один ушлый мужичок на барже все ее расспрашивал. Расчувствовался, аж слезу пустил. Думала, кадрить ее пытается… и куда делся? Боцман сказал, переехал на другую квартиру… Ага, а квартира мокра и полна мелких рыб. То, что поет, знает. Да не хотелось бы с этим еще раз столкнуться…

Раз она вышла воды набрать. Гигиенические процедуры в отеле «Пингвин» – целый аттракцион. Мужикам проще – воды на харю плеснул, и орел, а бабам – как хочешь, так и выкручивайся. Ведро на веревке за борт кинула, своему отражению в рожу, а она, рожа рябая – нырк! Вбок ушла. И на Людку из воды пырится.

У нее тогда сердце чуть горлом не вышло. Нахрен ту гигиену; ведро упустила, визжала так, что боцман на палубу выкатился – без штанов, но с монтировкой.

Той же ночью впервые пение слышала: от серенады в ушах сережки звенели. Ядвига мигренью маялась, а Кайрат четки тискал, шептал: шайтан.

Видать, это Людкин визг задел за живое – мол, оно тоже умеет. Кошмар. Но чутьем, которое у человека без адреса просыпается, знала Людка – не за ней та песня.

За ней другие ходили. Тот козел, Буддой венчанный, подарил ее своим бугаям. Так и сказал: кто пианистку найдет, тот ее и танцует. Всем трудовым коллективом…

Но ко всему привыкаешь. Зимой туговато, конечно: дубак, а буржуйка греет, пока рядом сидишь. Не разнежишься.

А по весне халтурка нашлась – не бей лежачего. Спецодежда, питание. Тетка знакомая для кафе сосиски выдирала из хот-догов, а булки, говорит, хошь, себе забирай. Весь «Пингвин» теперь эти булки трескает.

Люда протиснулась меж гаражами. Всем ватные штаны хороши: сберегут от комаров и собак, от непрошеных кавалеров застрахуют, а гопников легко отпугнуть, назвав имя работодателя. Но один существенный минус сжирает все плюсы: чертовски трудно пробираться в узких местах!

Вытянула застрявший рукав и замерла. Впереди на тропинке стоял человек. В руке держал… оборжаться! Карту.

Взгляд сосредоточенный, как у пионера на спортивном ориентировании. Ах, сколько тропинок было истоптано в Лемболово, сколько костров сожжено. Давно. В другой жизни.

Крепко, сноровисто одет дядька. Высокие ботинки, ветровка, кепи. Ровный загар, очки не дешевые… Взгляд цепкий. Сейчас такой редкость. Все больше вниз смотрят, чтоб не нарваться. Немолод. Красиво старится мужик: дубеет, как хороший коньяк. На яхтсмена похож. Но эти дальше по берегу. Мажор или буржуй. Набежало, акционеров хреновых. Только карта красавчику зачем?

– Огоньком не угостите? – спросила она.

– Извольте.

Слово-то какое! Русский чистый, с мягким акцентом. Прибалт? Белые, длинные, как у врача, пальцы вытянули зажигалку. Выпорхнул огонек.

Люда прикурила и благодарно шаркнула ножкой. Маневры хот-дога ограничены, зато жесты обретают выразительность.

Незнакомец фыркнул и поклонился в ответ. Прям полонез среди бурьянов: хот-дог и спятивший прибалт с картой.

Дядька зашагал к берегу. Люда затянулась, провожая его взглядом, закашлялась. Отрава! Балда, надо было стрельнуть. У такого запросто пачка «кента» могла заваляться.

Докурила, с отвращением натянула на руки огромные перчатки: как боксерские, но с пальцами. Миккимаус, блин. Но холод не тетка.

Мужчина споро шагал по тропинке.

Пахло тухлой рыбой, цветущей водой (не сравнить с цветущей акацией, да!), дымом с дороги. Под ногами хрустело стекло.

Сосиска! Если б не голос, ни за что бы ни догадался, что в кошмарном одеянии дама. Однако ничего не меняется. Он хмыкнул.

От пяти до ста пяти дамы-с одинаковы, абсолютно все. По-прежнему любая начинает кокетничать и строить глазки. Польщен, конечно. Но сосиска… Боги, как надоело! Не стоит забывать, что он тут гость.

Просто гость…

Он протрубил губами невнятный марш. Конечно, дамам он обязан многим. Именно они, знойные черноволосые сеньоры, спасли его, белесого, ни черта не понимавшего чичако от смерти. Пригрели на могучих, гладких, как баклажаны, грудях, научили языку, одарили всем, что имели…

Почему-то в жаркой Мексике его рыбьи глаза пользовались у женщин успехом. Он ухмыльнулся, вспоминая, как вынырнул из теплого, так не похожего на эту вонючую лужу, океана. Ошарашенный, безъязыкий…

Остановился, глядя на стайки мелких суденышек. Тогда по берегу еще торчали кабаки, полные грязной матросни…

Последний раз он был в России в семидесятых. К этому времени уже неплохо обустроился в Европе (когда в запасе вдруг оказалось восемьдесят лет без старости, это можно себе позволить): с прилично набитым кошельком, репутацией коллекционера, отсидев на жарких берегах революцию, обе мировые, железный занавес. Не такой он был, кстати сказать, и железный. Хотя время для экспедиций не лучшее.

Переводчики, молодые и спортивные, как из одного инкубатора, ходили с ним всюду, пресекая попытки посмотреть жизнь ленинградских окраин.

– Дались вам эти новостройки, – улыбались они. – Возьмите билетик в Кировский.

После Ла Скалы Кировский не удивлял. Но положение обязывало: он покорно шел и зевал в царской ложе.

Сейчас проще. Приходилось, конечно, опасаться за свою шкуру, но общий бардак и дезориентация граждан на обломках страны делали путь безопаснее. Больше никто не навязывал переводчиков. Проституток, валюту, матрешек – да. Но стоило съехать в частные апартаменты, и этот сервис сошел на нет.