Юлия Бекенская - Город, которого нет

• Название: Город, которого нет
• Автор: Юлия Бекенская
• Жанр: Короткие истории

Город, которого нет, – это Питер. Тут не подводят стрелки часов, в метро есть станция для тех, кто ждет, а комиссионки воруют время.

Городок, которого нет, – провинциальный, со старым фонтаном, где в музее дремлет Яга, трамвай увозит в неведомое повзрослевших детей, а Мойрами работают небритые дядьки.

Города под чужими звездами и бродячие балаганы – тоже здесь.

Авторская коллекция фантастических городов и историй.

Фантастика, фэнтези, мистика. Место действия – город, которого нет.

---

Очень много времени…

…Проскользнуть между сваями, оглядеться, по старой привычке, не заметил ли кто, как тот мальчик…

Даже за толстым стеклом видно было – юнец. Вытаращил глаза, покачнулся, ртом воздух хватал. Сам белый, глазищи огромные. Пожалела мальца, за трос дернула. Взлетел вверх, больше не возвращался. Даст бог, оклемался. Решит, что привиделось.

Были и другие, без шлемов и толстых костюмов. Падая, оставались уже насовсем. Последний год сыпались похожие, как на подбор: бычьи шеи, бритые головы, толстые пальцы. Последнее, что видели – ее глаза, хотя едва ли могли разобрать в мутной зелени вод. Корчились, пуская последние пузыри…

Одного, еще живого, она из машины вытащила, сдала старику. На барже прижился. Этот свой.

На дне тоже город. Пряная влажность, туман. Выше по течению чего только не лежит. Бросают с набережной колеса, шкафы, матрацы. Ночами падают, корчась, люди. С колтухами, в мешках или так. С дырявыми головами, удавленные, частями и целиком. По течению выше целая армия. Рыбки-колюшки общипывают, будто целуя, частицы плоти. Не любит она там бывать.

Здесь, в гавани – чище, хотя надо в оба смотреть, чтоб не наткнуться на тросы катеров и лодчонок. Подальше, в остовах барж, славно можно укрыться, когда наверху слишком людно. У суденышка»..рький» (горький? зоркий? юркий?) на палубе сани лежат с рыбаком. Провалились под лед, да так и остались.

Выпита жизнь в этих водах, множество зим назад. Оттого и покойникам здесь вольготно. А живые на катерах, в хибарах на берегу – те, кто в мире не к месту пришелся. Чует она: и верхних, вроде старика, и нижних, как новенький, что уткнулся башкой в коробку с надписью «Горизонт». Раздутые руки и ноги, волосы водным ветром шевелит. Отцепить? Может, ищут беднягу. Нет, опять упадут ныряльщики в толстых шлемах, будут возиться, бродить…

Обитатели верхних пределов попрячутся. Кто рыбачить уйдет, кто у прибрежной шмары застрянет. Тариф пол-литра, а мутным утром, может, постель сырая обломится, с такой же неприютной, как сам, в дворницкой подвальной халупе…

У боцмана гости сегодня. Катер, как телок возле мамки, у рыжего борта «Пингвина» торчит. Этих она не обидит, старик расстроится.

Поближе подплыть, прижаться к скользкому от тины борту…

– Надолго к нам? – спросил боцман.

Николай пожал плечами. Он засыпал на ходу, последние сутки выдались хлопотными.

– Ладно, – боцман хлопнул его по плечу. – Я Ильичу сказал: этот – последний. Спалится дед. Он у нас один на всех партизан.

– Мой дед Митяй тоже партизаном был, – откликнулся Николай. – Геройский мужик, недавно совсем помер, до девяноста не дотянул чуток. Слесарь от бога! Все умел: любой замок зубочисткой… сейчас бы это дело оценили. Один пунктик имел: воды до трясучки боялся. По пьяному делу такое лепил! Хоть вызывай санитаров, – помялся, все-таки добавил: – Из-за его наследства я тут и торчу. Да от жадности бабьей…

Боцман хлебнул из фляжки – черной, с оскалом веселого Роджера:

– Яхтсмены подогнали. Хочешь? – протянул собеседнику.

Тот хлебнул, поблагодарил кивком.

– Беспокоюсь за Ильича, – продолжал боцман. – Да и нам бы отсюда пора… спалить корыто к чертовой бабушке… ты видел, как горят корабли?

Не дождался ответа, вздохнул:

– А я видел, во Владике… Их, когда на иголки ободрали, солярой поливают и жгут. Прикинь: стоит на рейде корабль. День горит, два… Когда остынет, можно внутрь пролезть. Гарью тянет… Пусто: ни тебе переборок, ни потолка. Хоть танцуй. И тии-иихо…

Он прикрыл глаза.

– Жалко, конечно… но там вот – покой. Скажи, отчего так: на баржах брошенных, в кораблях горелых, домах пустых – такое спокойствие ощущаю… Прям как Будда. – Он был уже не очень трезв, загорелый рыбацкий Будда в тельняшке.

– Тут тоже покой, – отозвался Николай, – уж намного спокойней, чем там, – махнул в сторону города.

Тихий плеск за кормой. Боцман открыл глаза. Перегнулся за борт, сказал:

– Ты вот что. Иди, покемарь внизу. Отдохни.

Николай скрылся в люке. Боцман всмотрелся в туманный берег. Ухо уловило музыку и бурчание двигателя.

– Нездоровое оживление, возня и гам, – пробормотал он. – Покой нам только снится…

– Эта ночь может нам помочь, – летел из окон джипа нежный девичий голос. Тачка подпрыгнула на ухабе, водитель ругнулся. Пассажир на переднем сидении продолжал:

– Если он вписался, то и отвечать должен. Где бабло? Нет бабла. Где эта, мать, авто… лярва? Астролямбда?

– Астролябия, – поправил Ярый.

Он развалился сзади на кожаном сидении. Костюм, без этих ваших малиновых пиджаков, классический, цвет – мокрый асфальт, рубашка в тон. С банком удачно перетер сегодня по кредиту. Без кожанок-кепок последнее время он себя ощущал рангом повыше. Бизнесмен, чо.

Синебрюхов продолжил:

– Где лох? Нету. Но дед-то есть?

– Есть, – лениво ответил Ярый.

– Бухгалтер, милый мой бухгалтер, – пела магнитола.

– Притормози-ка, отолью… – Синебрюхову не сиделось.

Ярый тоже вышел из машины. Хорошо жить! Он стоял, как Ржевский из анекдота, глядя на предрассветный пейзаж. Гаражи, руины. Тут бы бульдозером пройтись, казино на берегу, кабаков натыкать. Лас-Вегас, чо.

Упаковка банок джин-тоника оказалась на капоте.

– Даешь, Синебрюхов! – хохотнул Ярый, – как у тебя мамон не треснет?

– А мне нра, – отозвался тот, взрезая целлофан. – Нормально так штырит.

В два мощных глотка осушил банку, смял, швырнул за развалюху, похожую на деревенский нужник, и потянулся за новой. Но рука застыла на полпути.

– Мммать, – только и смог сказать он.

В синюшном свете к ним плыло видение: гигантский хот-дог со смятой банкой в огромной лапе. Синебрюхов ошалело смотрел на сосиску и тер глаза.

– Мля буду, так совсем и брошу, – сказал он.

Ярый ржал. Стучал себя по ляжкам, всхрюкивал, утирал слезы.

– Это… тебе… закусь сама пришла, – простонал он.

Сосиска укоризненно возвышалась в бурьянах.

– Я ему ща!.. – заорал Синебрюхов, – будет тут людей пугать!..

– Остынь, – Ярый пришел в себя. – Работает человек. – Ты под Ермолаевскими? – хот-дог качнул огромной башкой. – Немой, что ли? Он любит убогих, – пояснил напарнику. – Говорит, добро на том свете зачтется. – На тебе, вот, убогий, для согрева. – И щедрой рукой протянул пару банок пойла. – Может, и нам зачтется.

Толстые перчатки едва сгибались, сосиска прижала подарок к груди.

– Добрее надо к людям, с пониманием, – назидательно сказал Ярый. – Будь проще, и к тебе потянутся.

Хот-дог развернулся, глядя, как джип, переваливаясь на ухабах, двинул в сторону залива.

…Свинцовая рябь, запах тухлых водорослей. Развалившийся причал и любимый камень в паре метров от берега. Ильич достал банку, открыл, вдохнул запах клубники. Сел ждать.

Круги на воде. Он приветственно поднял банку. Из воды показалась голова.

Спутанные, пучком, волосы на макушке. Круглые глаза, широкий нос, огромный лягушачий рот. Когда-то эта физиономия его чуть не довела до инфаркта.

Теперь он был рад. Тихонько, по-жабьи перебирая лапами, существо подобралось к берегу. Ростом со стариком было вровень. Крепкое, бочонком, зеленоватое тело, едва прикрытое лохмотьями. На суше двигалось неуверенно. Обхватило банку длинными, в прозрачных перепонках, пальцами, застенчиво достало ягоду. Улыбнулось.

Улыбка вышла жутенькой.

Ильич приносил игрушки. На резиновых лягушек оно обиделось. В другой раз захватил куклу и пистолет. Куклу забрало. Пистолет вернуло. Девочка?

– Возьми-ка, – сказал Ильич, разворачивая сверток.

Астролябия: круглая, тяжелая, со всеми стрелками, верньерами и непонятной символикой выглядела, конечно, солидно. Но не золотая же! чего они к ней привязались? Подумаешь, антиквариат…

– Возьми! – протянул он, – у тебя целей будет.

Но существо резво нырнуло и скрылось меж камней – как не было.

– Какие люди в Голливуде! – послышался голос.

Джип выкатил на берег, из тачки вышли трое. Двоих дед не знал, а вот третий – Славка-пионер… тьфу, то есть Ярый. Нелюдь.

– Здоров будь, Антон Ильич, – сказал Славка.

Амбалы топтались у машины. Еще бы: из Ильича боец – как из Ярого бизнесмен. Ишь, пиджачок надел! Да хоть рясу монашью – все с тобой ясно.

Дед ждал.

Ярый заговорил:

– Такое дело, Антон Ильич. Этот твой Николай денег мне должен. Я по-хорошему с ним хотел, по-людски. Вот у тебя в руках что?

Дед повертел астролябию, словно в первый раз ее видел.

– Нехорошо это, – продолжал Ярый, – честно надо жить, ты же нас, пацанов, так учил? А сам? Николая нет. Денег нет. Вот вещица на месте… а ты, Ильич, по всем приметам выходишь крайний. Дело ведь не в деньгах. Дело в принципе. Мы ж ему время дали, по-хорошему с ним, по поня… – Ярый булькнул, будто захлебнулся словами, побагровел и осел на землю.