Н. Терехова - Православная Церковь о революции, демократии и социализме

• Название: Православная Церковь о революции, демократии и социализме
• Автор: Н. Терехова
• Жанр: Альтернативная история
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-485-00110-0

В 2007 году исполняется 90 лет двум русским революциям – Февральской и Октябрьской. Они принесли много бед нашей стране. Погибли миллионы людей, разорены монастыри и дворцы, храмы и погосты. За много лет до этих печальных событий Русская Православная Церковь многократно призывала русских людей не поддаваться лживым обещаниям «свободомыслящих» революционеров. К сожалению, голос Церкви не был тогда услышан.

В этой книге собраны высказывания русских святых, церковных деятелей и представителей культуры о власти, государстве, соотношении государства с Церковью.

---

(Св. прав. Иоанн Кронштадтский) [7, с. 231–232]

Если царь или какая-либо вообще власть – светская или духовная – во многом ошибаются и поступают противозаконно по слабой совести или бесхарактерности, не презирай, не брани, но молись за них Господу, «да немощное уврачует и недостающее восполнит» (из молитвы на хиротонии), ибо без Бога мы не можем делать ничего истинно доброго и полезного.

(Св. прав. Иоанн Кронштадтский) [8]

Ныне более и более открывается великая книга природы, как откровение о Творце. Не говорит ли она яснее всего о единстве Строителя и Создателя, о единстве Владыки и Господа, о единстве Совершителя и Промыслителя всего. Где более спокойствия в мире, как не в Царстве Единодержавного Царя, Неограниченного Отца своего народа? В какой семье порядок и благоустройство, как не там, где сам отец устрояет его. Во всех земных делах очевидно, что порядок и благоустройство возможны только там, где один хозяин и распорядитель. Подтверждает это и многим известная поговорка: «Дела делаются не людьми, а человеком». Единоначалие есть символ благоустройства, и обратно: благоустройство есть символ единоначалия.

Высочайшее благоустройство в царстве природы вселяет полнейшую уверенность в Единстве Царя и Господа всей твари.

(Св. прав. Иоанн Кронштадтский) [10, с. 20]

Братие! Не слышите ли вы и в наши дни воплей нынешних отцов и горьких слез и стонов матерей чуть ли не по всему лицу земли нашей? Это нынешние блудные сыны внесли слезы и горе в недра семьи! Посмотрите на них, на этих современных блудных сынов, особенно в нашем образованном обществе; их дерзость и бесстыдство воистину превысили всякую меру. Живут ли они дома в семье – их тяготит, не говорим уже – надзор или руководство, нет, тяготит их самое существование старших и сожительство с ними; учатся ли они – им не нравятся правила и порядки школы; на службе ли они или на какой-либо работе – для них тяжко и обидно всякое подчинение, невыносимо всякое стороннее руководство.

Чего же они хотят? Как евангельский младший блудный сын, и они хотят свободы, смешивая ее с необузданным произволом; о свободе они печатают, о ней всюду проповедуют. И вот во имя этой свободы мысли и жизни для себя они требуют, чтобы старшие, родные и близкие отказались от своей свободы; чтобы эти последние жили и действовали не по своей воле, а по воле и указке младших и детей; чтобы зрелые и опытные люди уступили им, юным, место в обществе и государстве; чтобы юноши правили царством; чтобы учители и воспитатели учились у учеников и их слушали; чтобы школой управляли не наставники, а наставляемые; чтобы вообще в жизни, в службе, в семье и в школе все отказались от своей свободы и воззрений ради свободы подростков и юных преобразователей семейного, школьного, общественного и государственного строя.

Но ведь, скажете, есть же меры воздействия, вразумления, наконец, и наказаний! Так подсказывает здравый смысл. Но здравый смысл оставляет наших блудных сынов, как оставил и евангельского блудного сына. Воздействий, вразумлений и наказаний они не признают, потому что они – враги всякого «насилия». И вот, чтобы не было над ними этого насилия, они сами употребляют насилие решительно по отношению ко всем, кто с ними не согласен: к родителям, бросая их, оскорбляя и признавая с ними одну связь, по которой родители должны присылать детям на жизнь и содержание деньги; к начальникам, издеваясь над их распоряжениями и доходя в безумии до кровавых покушений и убийств министров; к учителям, запугивая их шумными волнениями на уроках и всякими угрозами и оскорблениями; наконец, к собственным товарищам, подавляя их волю и разум стачками, угрозой позорного изгнания из своей среды и бесславия, а то и физическим воздействием. И слышим каждый год, и читаем с грустью: там волнения молодежи, там прекращение занятий, закрытие учебных заведений. Кругом столько работы, жизнь не останавливается, а требует умных, образованных тружеников, взывает к молодому поколению, но что до этого блудным сынам? Им нужна только пресловутая свобода. Для нее можно осквернить и храм Божий; для нее можно кричать и волноваться из-за того или другого устава школы в то время, когда кругом миллионы родного народа голодают; для нее можно поднять в историческом храме красные флаги с требованием уничтожения таких-то правил и чуть не потоптать ногами священные трофеи 1812 года… Что для них этот год, Отечественная война, великая эпопея благородной борьбы нашего народа с насильником и поработителем мира, и что для них слава родины! Им нужно, чтобы не было в школе правил, стесняющих их свободу. Что дня них тяготы родины, когда государство наше изнемогает теперь под тяжестью явных и тайных врагов, когда, пользуясь нашими затруднениями, нас хотят подавить экономически торговыми сговорами, когда нас лишают векового влияния на единое и единокровное славянство, когда подрывают наше влияние там, где мы его купили реками крови, связывая нас задором желтой расы, рвущейся к тому, чтобы внести огнь и меч в наши пределы? Блудные сыны устраивают в это время только собственное благо…

Но ведь для того, чтобы жить в столицах и больших городах и заниматься, как важным делом, волнениями и разговорами о разных преобразованиях школы и жизни, нужно же есть и пить, иметь жилье и одеваться… Откуда же взять на это средства? О, и на это готов ответ евангельского блудного сына и повторение его дерзкого, бесстыдного требования: «Отче, даждь ми достойную часть имения…» (т. е. следующую мне по праву), как будто и в самом деле дети владеют, как собственностью, частью имения родителей и могут по праву требовать то, что им не принадлежит и ими не заработано.

Таково часто наблюдаемое ныне положение дел. Неудивительно поэтому, что стон ныне часто стоит в семьях, что сердца отцов замирают от страха при виде подрастающих детей и представлении близкого времени их воспитания, что матери часто не осушают очей от слез и горя, что дети, наконец, нередко становятся не благословением, а тяготой и горем семьи.

(Свмч. Иоанн Восторгов) [12, т. 2, с. 340–342]

…Повиновение христианское есть повиновение особенное, запечатленное, как все в христианстве, характером свободы, неразлучной с сознанием, следовательно, характером нравственным. Всякое ли повиновение имеет эту нравственную цену? Вникнем в глубокий смысл этого учения христианского и поставим его ближе у сердца и сознания.

Окиньте взором всю совокупность бытия, и вы увидите, как повсюду в этой широкой и безграничной области, от величайших светил, подчиненных с изумительной точностью закону движения и закону мирового тяготения, и до мельчайших, незримых, предполагаемых атомов, до последней пылинки и капли воды, – все устроено числом, мерой и весом, все повинуется установленным законам бытия, которые в своем действии обращают мир в стройный и прекрасный космос, в отличие от беспорядочного хаоса. Какое везде удивительное повиновение! Все здесь необыкновенно точно, ясно, последовательно и непреложно, но вместе с тем – и этого не нужно забывать – все здесь и не свободно, принудительно, бессознательно; все совершается механически и однообразно. Нет, не здесь образ христианского, нравственного повиновения! Здесь только непреложное по силе убедительности средство увериться в том, как необходимо вообще повиновение и как без него через один момент весь мир обратился бы в беспорядочное смешение и ничтожество.

Перейдем в область человеческих отношений, и здесь мы увидим, как то же повиновение, постепенно поднимаясь от механического и животного до человеческого и христианского, заключается великими и святыми словами: «Да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли…» Начиная от первоосновы человеческого общежития – семьи – и оканчивая последним словом его, сколько бы ни разнообразились формы общественной жизни, всегда и везде и неизменно повиновение было и будет основным условием порядка, спокойствия и счастья людей. Повторяем только, что оно и в человеческих обществах, и в отдельных лицах постепенно и понемногу очищается и возвышается под воздействием христианства.

Есть повиновение из-за выгоды: за него хорошо платят деньгами ли, положением ли в обществе и государстве, платой ли тщеславия или самолюбия, – это все равно; во всяком случае, это повиновение корыстолюбца. Если апостол говорит, что нужно повиноваться Господа ради, то здесь (т. е. в повиновении из-за выгоды) повиновение только себя ради. Есть в нем, конечно, сознание, но нет свободы и любви. Нет, и не здесь нам учиться христианскому повиновению! Царство Божие – не для корыстолюбцев, и даже то повиновение, которое, оставив земное, водится ожиданием наград небесных и рассматривает их как исключительный мотив для своей деятельности, и это повиновение не чуждо упрекать в корыстности и, следовательно, в нравственной малоценности. Без всякого сомнения, с христианской покорностью связана награда, но она служит только следствием Божественной милости и правды, а не побуждением к деятельности, по крайней мере, не высшим, не совершеннейшим: для повиновения высший и достойнейший мотив есть любовь, и небо есть удел любящих. Так, святой апостол Павел повиновался долгу своему; он же указывал и вечные радости того нерукотворенного и вечного дома, который унаследуем мы по разрушении хижины тела (см. 2 Кор. 5, 1). Но любви его не удерживает даже лишение этих вечных радостей: великая для него печаль и непрестанное мучение сердцу его; он желал бы сам быть отлученным от Христа за братьев своих, родных ему по плоти, т. е. за израильтян, лишь бы видеть их уверовавшими и спасенными (см. Рим. 9,2–4). Пусть после этих слов кто-нибудь скажет, что покорность христианина долгу есть покорность себялюбца!