Егор Поломошнов - Похвала подлости

• Название: Похвала подлости
• Автор: Егор Поломошнов
• Жанр: Эссе

Книга «Похвала подлости» Бориса и Егора Поломошновых – это путешествие в тонкий мир психологии подлеца – существа древнего, изощренного и хитрого, которое творит свои каверзные дела испокон веков. Целью авторов книги является разоблачение методов искусной и жесткой игры подлого человека. Она разделена на множество глав, которые повествуют читателю о кредо подлеце, его жизненных принципах торжества над утопающими, о его холодной невозмутимости и черствости. Цитируя мировых писателей и философов, авторы открывают истинное стремление человека подлого: заставить другого страдать, иметь выгоду любыми путями, лгать и втираться в доверие ради собственного величия. Весь мир представляет собой арену извечной борьбы совести и разума с подлостью и глупостью, исход которой зависит от нас – такова основная идея авторов. Книга посвящена широкому кругу читателей, всем, кто желает постичь науку разоблачения подлости и изменения мира к лучшему.

---

В отличие от Сократа, любой подлец страстно желает не только иметь все, на что он «положит глаз», но еще и чтобы при этом расплачивались за все его имение другие люди: их здоровьем, их благополучием, их жизнями.

Внешне подлец вполне похож на человека: руки, ноги и все такое прочее. Однако в подлеце, в отличие от человека, наличествует дополнительный орган: имения за счет другого. Таким органом у подлеца является его непоколебимая уверенность в том, что каждый другой (кроме того, кто превосходит его самого в подлости) слишком глуп для того, чтобы быть таким коварным, как он, и слишком труслив для того, чтобы быть таким жестоким, как он.

Подобные органы имения за счет другого (этакие крововсасывающие хоботки) наличествуют у всех паразитов. Например, как пишет Альфред Брем в своем знаменитом сочинении «Жизнь животных», у клещей «спереди всегда имеется выемка, где помещается сосательный хоботок, который у всех клещей хорошо развит и имеет очень сложное устройство. Когда представляется случай укусить, клещ крепко вцепляется своими зазубренными челюстями в кожу животного и, выдвигая хоботок, сильно нажимает им, словно стараясь пробуравить; в то же время выдвигаются с обеих сторон челюстные сяжки, которые своими заостренными концами прокладывают путь нижней губе; последняя снабжена зазубринами, обращенными назад, которые препятствуют ей двигаться назад. Когда хоботок таким образом проникнет далеко в глубь ранки, челюстные сяжки отгибаются в стороны, как лапы якоря, и клещ, поместившись столь удобно и прочно, начинает сосать кровь» [7, с. 322].

Однако паразитирующие животные или растения имеют лишь ограниченные их естественными потребностями претензии к паразитируемым ими организмам.

У подлеца же претензии к другому безграничны.

Для подлеца любой другой – не более чем средство, которое можно и нужно максимально использовать в своих собственных целях.

Если другому это не нравится, то тем хуже для другого.

Подлец глубоко убежден в справедливости принципа: каждому – свое. Как говорится, «богу – богово, кесарю – кесарево». Подлецу – хорошее. Другому – остальное.

Отсюда – лозунг подлеца: «Я ВСЕГДА ГОТОВ делать другому то, чего я не хотел бы, чтобы другой делал мне!»

Не трудно заметить, что этот лозунг существенно отличается от категорического императива Иммануила Канта. Но по отношению к кантовскому императиву как «А» и позиция Конфуция, и кредо Бернарда Шоу являются «не-А». Означает ли это, что библейский Матфей, Хуан Луис Вивес и Иммануил Кант оказались по одну сторону баррикады, а Конфуций, Бернард Шоу вместе с каждым приверженцем кредо подлеца – по другую ее сторону?

С позиций формальной логики – да, означает: первый закон классической (формальной) логики – закон тождества гласит, что «А» равно «А». Всегда и везде. Везде и во всем. Отныне и во веки веков.

В таком случае, сообразуясь с той же самой формальной логикой, «не-А» должно быть равно «не-А». Всегда и везде. Везде и во всем. Отныне и во веки веков.

К счастью, формальной логикой вся логика не исчерпывается.

Ахиллесовой пятой формальной логики является двусмысленность самого понятия «не-А»: под ним может скрываться и контрарная (полярная, диаметральная) противоположность «А», как например, черное по отношению к белому, и контрадикторная противоположность, то есть все то, что не является «А». По отношению к белому цвету это может быть и оранжевое, и голубое, и розовое, и радужно-разноцветное, и фиолетовое в крапинку.

Содержательная же логика (в любом из ее проявлений) выдвигает требование конкретности понимания и истолкования содержания и смысла понятий, которыми оперируют.

Формальная логика – в силу неотъемлемого, генетически присущего ей свойства – отрывать форму мысли от ее содержания – становится в руках проходимцев и подлецов универсальным инструментом, своего рода «палочкой-выручалочкой», при помощи которой можно, производя жонглирование содержанием понятий, манипулировать сознанием одурачиваемых.

Как в руках ловкого наперсточника стаканчик с шариком внутри него вдруг – о, чудо! – становится пустым, так у манипулирующего сознанием других предатель вдруг становится патриотом, трус – осмотрительным и дальновидным человеком, дурак – своеобразно мыслящим, лгун – извращенно понятым, подлец – незаслуженно оскорбленным, ржавое – золотисто-оранжевым. Только что «не-А» было контрарной (полярной, диаметральной) противоположностью по отношению к «А», было «черным» по отношению к «белому», и вдруг – о, чудо! – стало контрадикторной противоположностью, то есть всем тем, что не является «А»: по отношению к «белому» – «розово-голубым», «вишнево-малиновым», «фиолетовым-в-крапинку».

Само же белое бывает разным: от крыльев херувимов и одежд последователей Гиппократа, до саванов преставившихся и одежд волков в овечьих шкурах.

Способность к манипулированию сознанием другого через подмену содержания понятий для подлеца – предмет его особой гордости, вызывающий у него прилив самовосхищения и пароксизм самодовольства.

Подлец кичится своим исключительным умом и сообразительностью как проявлениями собственной мудрости.

На самом же деле там, где у человека полагается пульсировать живой, трепетной – дышащей, видящей, слышащей, понимающей, чувствующей и со-чувствующей мудрости, у подлеца торчит мертвое: хитрость, коварство и изворотливость – скрипучие протезы мудрости.

Как волк-людоед отгрызает свою попавшую в капкан лапу, так подлец-людовед ампутирует ставшие ему обузой зачатки мудрости и остатки совести. На место живого он приспосабливает к себе мертвое: сработанные по последнему слову бездушной PR-техники и бессовестной политтехнологии функциональные устройства, обеспечивающие головокружительное продвижение к «зияющим высотам» [38, с. 0 – 314] благоденствующей подлости.

Если «глупость – это казненная мудрость» [79, с. 128], то подлость – это ампутированная совесть, обрезанная «под самый корешок» вместе с зачатками мудрости. Подлецу, как известно, все к лицу. Будучи по своей сути моральным уродом, подлец считает себя нравственным красавцем, и любуется, и гордится своими протезными достоинствами, как Нарцисс своими, тешащими его прелестями.

Подлец при каждом удобном случае – а для него все случаи удобны, поскольку ему неведомы такие понятия, как стыдно, неудобно, неловко – изрекает: «Я!», – сопровождая это сакраментальное местоимение словесами: «глубоко убежден». По мнению подлеца такое словосочетание должно производить чарующее, магическое воздействие на всех кому выпало несказанное счастье лицезреть его и внимать ему.

Подлецу и невдомек, что еще двадцать восемь веков назад безымянный автор древнеиндийской «Дхармы» сформулировал интегрированный индекс, с помощью которого и сегодня можно безошибочно судить о мере ничтожности каждого конкретного человека: «Ничтожен тот, кто любит говорить о чужих недостатках или о своих добродетелях» [31, с. 19].

Достаточно подсчитать, сколько раз местоимение «Я» встречается в выступлении того или иного деятеля, разделить полученное количество на суммарное число слов, содержащихся в этом выступлении, чтобы получить тем самым статистически точный индекс ничтожности выступающего. Колебания этого индекса от выступления к выступлению будут весьма незначительны: его величина зависит не от того, о чем идет речь, а от того, кто ведет речь. Темы речей подлеца могут варьироваться в достаточно широких пределах, сущность же речащего их неизменна.

Глубокая убежденность, о хроническом наличии которой у «себя, любимого» так любит распинаться подлец, на самом же деле, как заметил Александр Зиновьев, «есть признак интеллектуальной недоразвитости. Убеждения суть лишь компенсация за неспособность точно понять данное явление в его конкретности. Это – априорные установки на то, как поступать в конкретной ситуации без понимания ее конкретности. Человек с убеждениями догматичен, зануден и, как правило, глуп. Убеждения не влияют на поведение людей. Они лишь украшают тщеславие, оправдывают нечистую совесть и маскируют глупость» [39, с. 131].

Подлец не может и не хочет отказать себе в удовольствии при каждом подходящем случае – а для него все случаи – подходящие – напомнить о важности своей собственной персоны. Он обожает перечислять все свои многочисленные титулы и звания, к завоеванию которых он стремится с упорством, настойчивостью и нахрапом, заслуживающим изумления. Для него честь иметь титулы и звания неизмеримо значительнее и важнее и существеннее, чем иметь честь (см.: [10, с. 373]).