Наталия Грудинина - Двоевластие

• Название: Двоевластие
• Автор: Наталия Грудинина
• Жанр: Поэзия
• Год: 2015

Книга стихов Н. И. Грудининой (1918–1999) «Двоевластие» – проект первого посмертного издания поэта. Значительная часть стихотворений, вошедших в книгу, ранее никогда не публиковались. Книга включает в себя также лучшие стихи из двух прижизненных сборников поэта: «Дневник сердца» (1960) и «Посвящается молодости» (1970). Кроме того составитель счел необходимым включить в книгу последний прижизненный сборник стихов Н. Грудининой «Совесть» (1999), вышедший небольшим тиражом в Москве за несколько месяцев до смерти автора, и практически не знакомый петербургскому читателю. Книга «Двоевластие» состоит из девяти тематических разделов, озаглавленных названиями или отдельными строчками вошедших в раздел стихов.

---

«Кто и за что накликал мне беду…»

Кто и за что накликал мне беду
Идти бок о бок с новым поколеньем?
Его ни деспот не имел в виду,
Ни вольнолюбец, ни глупец, ни гений.

Когда в объятьях золотого сна
Мы возводили призрачное зданье —
Была нам свыше истина дана
В ее монументальном очертанье.

Мы жили ею. Никакой другой
Над крепким сердцем не давали власти,
И были в том свобода и покой,
Неведенья младенческое счастье.

Так на какой же прах, пожар и тлен
Ту истину замуровали в стену?
И ничего обманного взамен,
И никого великого на смену?

Кто исцелит ослабленных сердец
Кривое кровоточное биенье?
Какой придет беспамятный конец
Исканьям молодого поколенья?

Куда идти, раздетым догола?
Темна тропа и, что ни шаг – тернистей.
Крутой и лживой истина была,
Но будь он проклят, этот век без истин!

* * *

«Вседневных отрицаний хлам…»

Вседневных отрицаний хлам
У злости на подхвате,
Для положительных программ
Уже ума не хватит.
Уже срывается на крик
Пророческая лира,
И мир, что раньше был велик,
Зовется бренным миром.
Любовь – пылинка на ветру,
Разлука беспечальна.
Уже в товарищи беру
Попутчиков случайных.
И в неразборчивой брехне
В кафе, за рюмкой водки,
Сужу о мире и войне,
Как о метеосводке.
Какому братству я родня?
Какие славлю даты?
Не слушай, молодость, меня,
Потупясь виновато.
Не верь морщинистому лбу
И гимнастерке в дырах,
А верь уродскому горбу,
Что за плечами вырос.
Седая утлая волна
Еще стучит в каменья,
Но сколько стоит седина
Банкротных поколений?
Что было, сплыло за гроши,
Что пелось – отзвучало.
Большой корабль не сокруши
На мелях у причала.

* * *

«Юнец колючий, дурно воспитанный…»

Юнец колючий, дурно воспитанный,
Горькой любви жнивьё,
Войной и голодом не испытанный,
Да святится имя твоё!
Руки к женщине простирающий,
Канувший в слепоту,
Алчущий, плачущий, угрожающий,
Выбравший, да не ту…
Теплишь в сердце моем встревоженном
Сторожевой огонь.
Песня моя, словно конь стреноженный,
Хмурый, бескрылый конь.
Нет у меня ни судьбы, ни удали,
Чтобы тебя спасти.
Думушкой долго с тобою буду ли?
Сникну ль на полпути?
Выпьем ли поровну чашу горестей,
Полную до краёв?
Последняя вспышка недужной совести,
Да святится имя твоё!

«Ночи белые мутней, чем обычно…»

Ночи белые мутней, чем обычно,
В небесах ни серебра, ни огня,
Но не молкнет соловьев перекличка,
Для меня они поют, для меня.
Не прошу я никого заступиться,
Всех рачителей гоню со двора.
Так зачем же вы, настырные птицы,
Опекаете меня до утра?
И на что мне ваша спесь молодая,
Ваш свободный нерифмованный стих?
Зарастает трын-травой, пропадая,
Буйный сад воспоминаний моих.
Ни имен уже, ни лиц не припомню,
Перепутаны все даты разлук,
Кто там скромный был со мной, кто нескромный,
Кто предавший, кто отвергнутый друг?
Уходила от кого без печали?
С кем обуглила надежды дотла?
Продырявленной цыганскою шалью
Плещет по ветру седая ветла.
Ох, за всё я заплатила сторицей…
Отступитесь, певуны, от меня!
Но упорствуют великие птицы,
Греховодницу ни в чём не виня.
Всё взывают к чудодейному Богу,
В сотни дудок вереща и трубя.
Ты ли, молодость, идешь на подмогу,
Даже к тем, кто отпевает тебя?

«В этот благостный день выхожу, как царица из дома…»

В этот благостный день выхожу, как царица из дома.
Видишь, солнца венец воспарил над моей головой?
Не хватает мне только грозы колокольного грома
И ковровой дорожки, унизанной первой травой.
Эти ранние вёсны – земли обнажённое диво,
Это горло нагое и слёзы, что не солоны…
Не хандри надо мною – становится снова красивым
То больное животное, что доживёт до весны.
Даже ёлки, смотри, отрастили мягчайшую хвою,
Остробокие льдины тепло обтесала вода.
А ещё – никому не скажи, что была не такою,
Ибо зимним погодам людского не надо суда.

Черемуха

Это кем-то спокойным и мудрым придумано,
Чтобы в пору апрельского таянья льдов
Белоснежное дерево пряно и шумно
Расцветало, не веря в приход холодов.

Это все же весна, что бы ни было завтра,
Это честный замах молодого крыла.
Ну, зачем возвратились вы с вашей неправдой,
Мерзлых луж искажающие зеркала?

В этих буйных цветах предсказанье без промаха,
В них уверенность сердца и трезвость ума…
Постучись мне, пожалуйста, в окна, черемуха,
Если кто-то сболтнет, что вернулась зима.

Дай мне дерзость бежать по незваному снегу
Без пальто в голубые, как море, поля,
Дай мне радость сказать одному человеку,
Что его не обидят ни Бог, ни земля!

Как старинно он смотрит на угли печные,
Зябко ёжась, едва отворяется дверь;
Навалилась на плечи его отставные
Непрощенная тяжесть обид и потерь;
И когда запоздалая туча нетвердо
Прогрохочет поверх непокрытых голов,
Что мне делать с улыбкой его полумертвой,
С этой горькою неоткровенностью слов?
И не нужно ему ни влюбленного взгляда,
Ни подмоги друзей, ни дочерней любви…
О древесное воинство белого сада,
Подоспели бы вовремя силы твои!
Это всё же весна – что бы там ни случилось,
Это – северный ветер в силках у ветвей,
Это – солнце, что пасмурным снегом умылось,
Направляясь в зенит по орбите своей.

Черемуха

Рассвет был светло-голубым,
Потом огнисто-алым,
А белый куст роднился с ним,
И тоже цвет менял он.
И узкий серп сухой луны,
Еще страды не зная,
В прохладе праздной тишины,
В просветах ночи таял.
Цвела черемуха, цвела
То голубым, то алым
И чистым посвистом крыла,
Как птица, овевала.
И не было еще весны,
Был холод ниоткуда,
Но этот цвет, как сталь струны,
Звучал и жаждал чуда.

«Пускай еще и зорька не красна…»

Пускай еще и зорька не красна,
В ночной траве туман и запах тины,
Еще гора пугает тенью длинной,
Но бледной птицей сделалась луна.
В сарае вздорный кочет прокричал,
И вечных сосен шевельнулись ветви…
Не спи, не спи! Не пропусти начал.
Они еще не каждому заметны.

Сказка про Ермака

За Урал от гнева государева
Уходил ослушливый казак.
За спиною – ночь в багряном зареве,
Да застенков смрадных полумрак;
За спиной – свирепый лик опричника,
Да оскал собачьей головы…
Путь же будут царскому обидчику
Все дороги поровну милы.
Широка земля, да не обыскана,
И повсюду сини небеса!
Всё, что он не выплакал, не высказал,
Схоронят дремучие леса.
Сколько тропок исходили ноженьки,
Сколько слабых вырастил в бойцов…
Докрасна пургою проморожено
Атамана белое лицо.
Любо тешить силу богатырскую,
Самострел похлестче каюков!
Обагрилася земля сибирская
Неповинной кровью остяков.
Догорели розовые верески,
Желтым пеплом землю пороша,
Хрупкий месяц разлетелся вдребезги
На тяжелой влаге Иртыша.
Ночь стекает стылая и нежная
Росами на кудри Ермака…
Только отчего траву прибрежную
Судорожно комкает рука?
Ой ты, дума-думушка бессонная,
Что никак не уйдешь из головы?
Или не укрыла ночка темная
Золотые маковки Москвы?
Или в мутной поволоке ладана,
В потаенной келии Кремля
Озарился светом неразгаданным
Желтый профиль грозного царя?
Пусть тебе, угрюмому воителю
С копьевидным посохом в руках
Будет самой верною обителью
Огненное сердце Ермака —
К рабскому молчанью непривычное,
Раненное тайною борьбой,
Насмерть оскорбленное опричниной,
Навек полоненное тобой…
За мечты, за помыслы крылатые,
За твои кипучие труды,
За холмы казанские, примятые
Грузным телом рухнувшей орды,
За твои печали несказанные,
За Москву, раздавшуюся вширь —
Мало тебе сердца атаманова,
Так в придачу получай Сибирь!
Ратный подвиг, тяготы походные
Кинь рукою царской на весы!
Бьет челом разбойник верноподданный
Государю матушки-Руси!
Атаман не спит. В шатрах просмоленных
Отдыхают ратники-друзья.
Над кучумским царством обездоленным
С пеплом перемешана заря.
Эй, казак, разбойник верноподданный!
Что наморщил ломаную бровь?
Иль напрасно пролита и продана
Диких братьев праведная кровь?
Или по холопскому радению,
По незрячей подлости твоей
Ты несешь на горе поколениям
Черный пух бесценных соболей?
Неспроста ознобы да бессонница,
Чует сердце вещее беду…
Может, земляка задонской вольницы
В эту полночь к лобному ведут?
Может быть, кляня житье постылое,
Где-то на распутье большака
Взвыл мужик над мертвою кобылою
С обручами голода в боках?
Отступитесь, летописцы строгие!
Пыль веков ложится на весы…
Времена великие, жестокие.
Свет и мрак. Рождение Руси.
Задремал Ермак. В морщины горькие
Улеглась раздумчивая тишь.
Топкими низинами да взгорьями
Катит волны светлые Иртыш.
И в осколках лунного сияния
В выветренном камне у реки
Мнится атаману очертание
Невесомой девичьей руки.
Прикоснулась к травам опаленным
Холодком лесного родника,
Заискрилися глаза зеленые,
Узкие, как листья тальника…
Поднялась полунощная девица,
Как царевна, властна и мила,
Кружевной летучею метелицей
Золотые косы убрала.
А земля под ноженьками плавится
И вздымает огненную пыль…
– Как тебя зовут, моя красавица?
И она ответила: – Сибирь!
И тогда утихли ветры гневные,
Заплясали в топях огоньки,
Заиграли гуслями подземными
Рудоносных залежей пески,
Покачнулись недра, разогретые
Узорчатой глыбою угля,
И пошла рядится самоцветами
Свой секрет открывшая земля.
Загудел Иртыш застольной здравицей
Песню богатырскую свою.
И тогда спросил Ермак красавицу:
– Любишь ли? – и услыхал: – Люблю!
Все исчезло. Только зорька алая
Пляшет между вымытых камней.
А за лесом всадники усталые
Расседлали взмыленных коней.
Знойный день по небу разливается,
Смоляная чаща горяча.
На таежном солнце тихо плавится
С соболиной выпушкой парча.
И от строк пергамента нетленного
Охмелело сердце без вина,
И царевой милостью надменною
Вырезные дышат письмена…
Что ж, казак, разбойник верноподданный,
Снова морщишь ломаную бровь!?
Иль опять душа твоя народная
Не помирит злобу и любовь?
За какою смертной червоточиной
Ты поедешь в белую Москву,
И какие сны в дареной вотчине
Казака задушат наяву?..

Я сижу сегодня не над книгою —
Над высоким берегом реки.
Разбежалися тайгою дикою
Приисковых точек городки.
И лежит окрест меня, одетая
Покрывалом озими густой,
Не земля – сокровище несметное,
Бархат на подкладке золотой.
Ей навек сдружиться с хлеборобами,
Пропитаться потом их трудов,
Чтоб сплелася Азия с Европою
Ветками раскидистых садов,
Ей рудой в высоких домнах плавиться,
Чтоб в броню оделася страна…

А вода гудит застольной здравицей,
Полднем золотым озарена.
Но секреты все повыдав дочиста,
Тайну лишь одну хранит река:
Вот уж пятый век она не хочет нам
Рассказать про гибель Ермака.
И одно лишь солнце беспечальное,
Вековечной правдою дыша,
Всё рисует кольца обручальные
На водоворотах Иртыша.

(Конец 40-х годов)

«Итак, не поняла твоей красы я…»