Марина Алиева - Орелинская сага. Книга третья

• Название: Орелинская сага. Книга третья
• Автор: Марина Алиева
• Жанр: Русское современное

Случайно брошенное проклятие свяжет воедино столетнюю историю людей бескрылых с историей крылатых людей, потерявших однажды всех своих правителей. Поиски этих последних приведут на землю крылатого юношу, который во множестве приключений разыщет семерых столетних старцев, но вместе с тем обретёт и самого себя и найдёт ответы на многие вопросы, заданные ему Судьбой. Что даёт человеку владение крыльями? Величие, преимущество, одинокую жизнь изгоя или счастливую возможность обрести Знание?

---

Правда, было в этом изображении нечто такое, что примиряло с ним молодого Иглона. Непонятно чем фигурка бескрылого вызывала отвращение, когда на неё смотрели. То ли потому, что попала она на какое-то отложение в стене, имеющее кроваво-красный цвет; то ли из-за угрожающей позы бескрылого, но Донахтиру сразу стало казаться, что спираль олицетворяет развитие зла, и бескрылый получался его сосредоточием. А усиливало это впечатление еще и то, что фигурка ореля была в том ряду самой последней, словно вылетающей из конечного витка спирали.

Следом за этим изображением, перетекая со стены на стену по закругленному потолку, были выбиты странные однообразные облака, густо слепленные и напоминающие скорее бесконечную небесную рябь. В этих облаках, раскинув руки в отчаянном призыве, явно гибли и орели, и нохры, и бескрылые, и те, кого Донахтир не знал.

Этот рисунок пугал его.

С детства зная о том, как погиб Дормат, Донахтир сразу представил, что странноватые облака – это сплошная ледяная пелена, сковавшая своим холодом всех, без разбора, и сбросившая их в какую-то глухую пропасть.

Смысл изображения не совсем был ясен. Но оказывалось достаточно пройти всего несколько шагов, как открывалась целая вереница рисунков, вселяющих надежду и гордость. На них престарелый седой орелин сначала выкладывал на вершину горы какой-то камень, а затем, судя по рисункам, камень этот разрастался, превращаясь в Сверкающую Вершину, а у его основания росло и множилось племя орелей.

Во всех этих изображениях Донахтир усмотрел определенную закономерность.

Если его догадка верна, и бескрылые сосредоточие зла, то в ледяной ряби все Живущие не столько погибли, сколько встали на свои места. Бескрылые пали на самое дно – на землю; другие тоже распределились где-то рядом; гарды и нохры заняли промежуточное положение на нижних ярусах гор, и только орели получили право оставаться в поднебесье.

Донахтир поделился своими соображениями с отцом, и тот признался, что и сам всегда так думал. «И мой отец, – говорил тогда Рондихт, – тоже считал, что орели и бескрылые противопоставлены друг другу. Но, что в действительности означают эти рисунки, мы не узнаем уже никогда».

Вспомнив эти слова, Донахтир невольно сжался.

Вот в чем, наверное, состоит Великое Сокровенное Знание – в тайне происхождения орелей, в смысле их существования, и в понимании того, почему жить они должны именно так, а не иначе.

У Донахтира заныло сердце.

Ни его отец, ни дед этого не знали!

Место, где следовало искать Растущие камни, подробно описывалось на стене тоннеля. Кое-какие общие правила, которым должен подчиняться Великий Иглон, располагались там же. А то, что Рондихт передал сыну на словах, всегда вызывало в Донахтире ощущение какой-то незавершенности. Словно отсутствовало важное объединяющее звено.

Так, например, рассказывая об амиссиях, Рондихт объяснил, что пресловутое воздействие на них заключается в очень простой вещи. Не различая лиц орелей, они способны уловить тончайшие душевные настроения и самые сокровенные мысли. Поэтому любой орелин, искренне радеющий о благе своего народа, мог убедить их сделать что угодно. По какой-то непонятной причине амиссии были готовы ради этого на все!

Донахтира очень удивила подобная забота прорицательниц. Он всегда был уверен, что они живут своей собственной, обособленной жизнью, лишь изредка, в особых случаях, давая орелям мудрые советы. Во все остальное время никакая другая жизнь, кроме той, которую вели они сами, их не заботила.

Но теперь кое-что становилось понятным. Амиссиям несомненно была известна тайна происхождения крылатого племени и то, ради чего оно существуют на Сверкающей Вершине. Видимо, это было настолько важным, что прорицательницы всеми силами стремились воспрепятствовать любым изменениям и осложнениям в жизни орелей. Точнее, оградить их ото всего опасного, что могло заставить отклониться от раз и навсегда заданного пути.

Это многое проясняло. Но перед Донахтиром вдруг с ужасающей ясностью встал вопрос: что же тогда стало с его отцом и дедом?!

Правитель, передавший власть и Знание преемнику, уходил к противоположному выходу из тайного тоннеля, вливаясь в Запредельный мир Великих Иглонов. Видимо, все они знали, что ждет их дальше. Но и об этом предки Донахтира не ведали! Как же тогда их приняли в ТОМ мире? Да и приняли ли вообще? Что если Рокзут, а следом за ним и Рондихт, канули в бездну, охваченные смертоносной ледяной рябью, как самозванцы, узурпировавшие власть?

Донахтир в ужасе отпрянул от разверстого зева тоннеля. В черной глубине, непроницаемой даже для зорких орелинских глаз, ему почудились две сверкающие точки.

Что это?! Глаза призрака? Но нет, он не может подойти так близко ко входу. Невидимая сила, более крепкая, чем любые оковы и запоры, удерживает его в самом сердце тоннеля, не давая выйти ни здесь, ни там. Донахтир просто слишком долго смотрел в темноту, вот и заплясали перед глазами светящиеся точки.

Великий Иглон попятился к безопасному входу в Галерею Памяти, и там с облегчением услышал тяжелые шаги возвращающегося Дихтильфа.

– Вот, – пыхтя и отдуваясь, выдохнул Летописец, ставя перед Правителем довольно увесистую плиту, сверху донизу покрытую письменами. – Это именно та сторона, где Гольтфор пишет о себе. Великий Иглон может спокойно читать. Здесь наверху я только сейчас заметил знак, которым мы обычно помечаем записи, предназначенные для Иглонов и старейшин. Как правило, это всевозможные справки и рекомендации – их мало кто читает. Так что, даже если эта плита и попадалась на глаза кому-то из ройнов, ему вряд ли пришло в голову начать читать текст.

Донахтир присел, разглядывая записи.

Мелкие значки были очень четкими и уверенными, несмотря на то, что выбивала их старческая рука.

– Да-а, Гольтфору можно позавидовать, – протянул Дихтильф, словно прочитал мысли Правителя. – В столь преклонном возрасте суметь все это выбить, да еще и отнести так далеко!. Не думаю, что свои записи старик делал прямо в Галерее. Это привлекло бы внимание, да и времени на подобное требуется немало…

Великий Иглон рассеянно кивнул. Он уже начал читать и мыслями перенесся в далекие времена правления Дормата, поэтому не слишком внимательно слушал то, что говорил Летописец.

Текст на плите гласил:

«Перед лицом своих последних дней я – Главнейший Летописец и старейшина ройнов Гольтфор – хочу повиниться перед своим нынешним Правителем и облегчить душу покаянием. Признаю себя виновным в том, что проявил малодушное любопытство, не бежал, зажав уши, не прервал Великого Иглона Дормата и позволил ему высказаться передо мной до конца!

Это случилось в тот злосчастный день, когда Правитель собрал Иглонов Шести Городов на Малый Совет, чтобы обсудить с ними вопрос о своей женитьбе на Анхорине из Восточного Города.

Дормат пребывал в великом раздражении. Незадолго до того он вернулся от амиссий и был крайне возмущен их зловещим предсказанием. Иглон Южного Города Хеоморн пытался внушить Правителю, что мнение амиссий достойно уважения и всяческого внимания, но Дормат ничего не хотел слышать. За все время, что шел Совет, он не дал высказаться никому из Иглонов, обрывая каждого, кто советовал не спешить и отложить свадьбу до положенного срока.

Наконец, братья уступили, и решение, которое они приняли, я подробно описал в Летописи.

Однако вечером, когда Иглоны разошлись по своим покоям, мне вдруг стало не по себе. Огромное множество поколений орелей неукоснительно соблюдали установленный еще в древности порядок жизни. И Великий Иглон Дормат не должен был нарушать его ради собственной прихоти. Раз уж Иглоны оказались бессильны его вразумить, я решился на отчаянный шаг – пойти и именем древних Правителей заклинать Дормата послушаться голоса разума, а не сердца.

Великий Иглон был один и в глубокой задумчивости смотрел в небо, стоя у выхода на внешнюю террасу. Он милостиво позволил мне высказаться, но потом повел себя очень странно. Мои воззвания к рассудку Правитель высмеял, заявив, что его любовь никак не помешает назначению жизни орелей. «Мы всего лишь веер для вулканов, – презрительно говорил он, – и этот веер достаточно хорошо оберегают ото всего, что может его сломать или разобщить. Мои любовь и преждевременная женитьба никакого отношения к этому не имеют, и, следовательно, ничего испортить не могут!..» А потом, насмехаясь над каждым словом, Правитель стал рассказывать мне то, что я никогда не должен был узнать. Первым моим желанием было остановить его, но то, что я слышал, потрясало! Великий Замысел раскрывался передо мной во всей своей масштабности и разумности. Поэтому я никак не мог постичь причину пренебрежения, с которым Верховный Правитель о нем говорил.