Татьяна Вольтская - Избранное

• Название: Избранное
• Автор: Татьяна Вольтская
• Жанр: Поэзия
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-00098-010-1

Избранное – это книга стихов, охватывающая творчество Татьяны Вольтской с 1992 до 2015 года. Сюда входят стихи из пяти книг – «Стрела», «Тень», «Цикада», «Письмо Татьяны» и «Из варяг в греки», а также стихи последних лет, не вошедшие в сборники, часть из них увидела свет в литературных журналах.

---

«Сердце твое – омываемый древнею кровью…»

Сердце твое – омываемый древнею кровью
Город, зеленый и вечный, стоящий при устье.
Как я люблю этих башен рисунок неровный:
Лишнего неба и лишнего солнца не впустит!
Как я люблю этих стен прихотливых изломы,
Крики причудливых птиц в разомлевших от зноя
Пряных садах, это облако цвета соломы —
Благословенны живущие там, за стеною.
Вот уже скрипка по крышам – за ярусом ярус,
Вот барабан, отбивающий глухо и сильно,
Вот уже окон качнулся малиновый гарус.
Вот я стою у ворот, у обочины пыльной.

«Останется жить только то, что прошло через смерть…»

Останется жить только то, что прошло через смерть.
Стрела, полетев, умирает, вонзившись, готова
Цвести, прорастая сквозь сердце; прозрачная сеть
Корней обвивает любое движение, слово —
И вафельный лед, что огромным наколот ножом,
От снега опухшие вывески, берег нечеткий,
Раскрытую книгу с пометками карандашом,
Средь буквенной ряби ныряющими, как лодки,
В которых и ты приплываешь ко мне между строк.
Стрела оживает, как зимняя ветка в стакане,
И кровь, и окрестность, и воздух запутав в клубок
Побегов, корней, в поднебесных цветов колыханье
И каждый предмет очертив и поставив в тени. —
Не Древо ли жизни из ранки растет? —
                     Если вырвем —
В болезни, безумии (руку посмей протяни!) —
Так разве что с корнем, а значит – и с Божиим миром!

Свеча

Живя на ощупь, за часом час
Я жду, когда изнутри,
Затеплясь, плоти твоей свеча
Тело мое озарит.

Чтоб пламя, колеблемо сквозняком,
Сквозь кожу, как сквозь стекло,
Легло на стену под потолком
И сердце мое сожгло.

Чтоб слово твое, как прозрачный воск,
Светилось. (Как больно мне!) —
Тогда я вижу весь мир насквозь,
До трещины на стене:

Клубки живучих теней в углу,
Лучи на виске твоем,
Две чашки белые на полу,
Сеть капель под фонарем,

В которую пойманы тополя,
Плоские, как лещи,
За ними, качаясь, плывут поля
На пламя твоей свечи

И черные бабочки окон, в срок
Уснувшие. Виден мне
Бредущий лесом единорог
И ангелы в вышине.

И Тот, перед Кем я на сквозняке
С тобою за часом час
Сгораю. И слышно мне вдалеке,
Как кто-то плачет о нас.

«Ветер, срывая железо, кроша кирпич…»

Ветер, срывая железо, кроша кирпич,
Поворачивает колесницу к югу.
Как вздуты скользкие мышцы!
           Как ременный струится бич —
С воем! – над сырыми хребтами, как туго
Вожжи натянуты – горизонт хрипит,
Брызжет пеной на подоконник ржавый.
Четверка на Главном штабе, своих не догнав копыт,
Отзывается нежным тоскливым ржаньем.
Бьется посуда, прогибается потолок
Под колесами, наезжающими с размаху,
Стелются белые гривы, – о, никакой цветок
Еще долго не вырастет здесь со страху,
В ледяной колее затерянный, посреди
Грохота… —
Разве тот, что растет без спросу,
Когда губы твои на моей груди
В забытьи оставляют внезапно багровую розу.

«Ты не мой, и не свой, и ничей…»

Ты не мой, и не свой, и ничей,
Ни во сне, ни в сближенье телесном,
Под землею текущий ручей,
По кореньям и рудам железным,

По сквозным коридорам тоски,
По костям, непрозябнувшим злакам.
Две дрожащие эти руки
Разве могут согреть тебя? Знаком

Перепутья сверкает пчела
На сиреневой башне шалфея.
Проносясь сквозь чужие тела,
Выбегаешь ко мне, лиловея,

Золотясь, затопляя. Остер
Привкус горя, и голос измучен,
И трава полевая костер
Пляшет, вторя зигзагам излучин.

Никогда, никогда, никогда
Обреченнее вглубь не глядели:
Я нырну за тобою туда,
На пустые луга асфоделей,

Где, мешаясь, сливаясь со мной,
Ты не станешь выскальзывать к прочим,
Раз твоею тяжелой волной
Каждый мускул мой взят и обточен.

Тяжела, тяжела, тяжела
Эта влага – ни капли б не надо.
Все боялись, а я испила —
И забыла о прошлом. И рада.

«Женщина есть пустота, заполняемая дыханьем…»

Женщина есть пустота, заполняемая дыханьем,
Голосом, телом того, кто любит ее.
Нет меня, нет меня, я – полая дудка сухая,
Если не дуют в нее, впадающая в забытье.
Ветер летит стороной, в легких июня – каверна:
Кашляет мелким дождем, клонится к серым столбам.
Беден и прост мой напев – оттого-то, наверно,
Ты так долго меня не подносишь к губам.
Взгляд, проскользнув сквозь меня, в мороси тонет,
                               ладони ж
Прячутся зябко в пространства изношенный плащ.
Треснуло что-то во мне – походя тронешь —
Кажется, вырвутся только хрипенье и плач.

«Трава забвения – ярчайшая из трав…»

Трава забвения – ярчайшая из трав,
Готическая колокольня,
Вот я стою у твоего костра —
И пальцам больно —
Не верящим в тебя еретиком,
Сгорающим, чтобы поверил.
Сухая жизнь, раздута ветерком,
Вмиг вылетит в клубящиеся двери,
Не вслед за пулей в уличном бою,
Не через коридор больницы —
Сквозь стрельчатую башенку твою,
Сквозь листик, узкий, как бойница.
Смерть можно пережить, но не такой цветок,
Не алый жест его широкий,
От вечности: «Уплачено!» – квиток
Вручающий, застигнув на дороге.

Письма

1

Милый мой (хотя из двух этих
Слов – второе точно неправда),
Я так мало тебя вижу,
Так хочу шептать тебе на ухо долго-долго
Все глупости, что передумаю за неделю,
Заглядывать в глаза – и не успеваю,
Проводить пальцем по впалой щеке – и не умею…
Счастлив был Давид – он смеялся, плясал и плакал
От любви – это называли псалмами.
Можно, я буду писать тебе письма —
Сны, хвалу, жалобы, что придется,
Не рядясь больше ни в какие одежды,
Ни в римские складчатые туники,
Ни в средневековые платья с куньей опушкой,
Ни в китайские халаты с драконом:
Я не знаю, правда это или только жалость,
Но ведь ты обронил «люблю» – словно срывая
Все покровы с меня, даже эту рубашку.
Вот я стою перед тобой нагая,
Закрывая руками горящие щеки.

2

Ты вот не веришь в чудо, а я верю. —
Смейся-смейся – еще, мол, одна сыскалась!
Но смотри, сколько красивых женщин
Ходит вокруг, и взгляд твой скользит за каждой:
Под футболками вздрагивают груди,
Мелькают джинсовые тугие бедра.
Разве не чудо, что сегодня
Ты пришел ко мне, возле этого тела,
Освещенного так безжалостно ярко,
Приподнялся на локоть, в пальцах
Мнешь и вертишь его, посмеиваясь тихо
Над новой полоской загара? —
Это чудо, и я умею
Быть благодарной.

3

Слушай, я скажу тебе то, что
Можно говорить лишь во вред себе же.
Прочти и сожги, как в детективе, ладно?
Если ты сделал то, что сделал,
Из ревности – это б еще полбеды. Только
Небольшая на это надежда.
Все, наверно, гораздо хуже – просто
Ложь привычна для нас – машинальный
Жест, как будто за сигаретой…
                     Если б
Эти стыд, ожог хоть что-то во мне сломали,
Сдвинули – это б еще полбеды. Только,
Заглянув в заплаканное окошко
Души, – тут-то я вправду испугалась:
Все по-прежнему блестит к твоему приходу,
Стены, скатерть, и даже свечка
Ровно-ровно горит – не то что бурей,
Легким сквознячком не задета.
Это страшно. Это называется властью.
Это значит, любая боль от тебя лучше
Отсутствия прикосновенья.
Жизнь всегда есть или нет, прочее поправимо.
Это значит, мне все равно какой – любой! – лишь бы
Ты. Ведь солнце не упрекают за то, что жжется, —
Лишь бы светило.

4

Не говори, что ты некрасивый.
Не смей. Во-первых, это неправда.
Во-вторых, каждому милее
Свое: сицилийцу – море,
Эскимосу – снег, бедуину – барханы.
Я-то знаю, что такое чужбина.
Я пришла к тебе – на родину: эти
Смуглые поля не могут меня стыдиться.
Пусть их омывает свет, позволь мне
Смотреть и глазам не верить: дома.
Позволь долго, как родную землю,
Целовать – от глаз до ступней и обратно.

5

Как я перед тобой виновата!
Целый день думала о тебе плохо.
Думала: «И что у него от души осталось?
Выболела вся, рубцом стянулась?
Выкрошилась, как гранит под ветром?
Высыпалась по чужим постелям?
Может ли он в самом деле
Отличить мои губы от вчерашних,
Тридесятых – или они рябят, как волны?
Как же от качанья на стольких лодках
С ним морская болезнь не приключилась?
Узнает ли он, что я – его берег?..»
Прости глупую мою ревность.
Ах, как воет под окном собака,
Ветер гонит лес черной волною.
Видно, опять болит у тебя сердце,
Или тревога роет в груди яму.
Я боюсь, боюсь – где тебя носит?
Прости, прости, прости меня – возвращайся!

6

Я такого холодного лета не припомню.
Все солнце собралось в платках у цыганок,
Деловито расхаживающих по вокзалам,
Обернутых в блестящие юбки.
Я вчера видела бездомного дога,
Белого, с язвами на выпирающих ребрах,
С лицом белогвардейского эмигранта, —
И устыдилась своих печалей.
Ты не замечал, что у домашних собак глаза собачьи,
А у бездомных – российские? Не порода,
А готовность бежать от окрика – вот в чем дело.
Я сама тут подсчитала и прослезилась:
Только в двух случаях я не чувствую униженья —
Когда тебя целую и когда повторяю
То, что ветер поет. Хоть сам знаешь, здешняя лира
Не из черепахи, а из елки, в занозах.

7

Как ты был у меня, помнишь, цвели маки,
А теперь отцветают красные пионы.
Легче выцарапать из ракушки улитку,
Чем тебя из города. Когда приедешь,
Не спеши назад – все там будем.
А здешние сады на холме покатом —
Как церковка на ладони у святого.
И знаешь, хорошо, что они чужие,
Оттого они еще краше.
Так всегда – руки пусты – сердце полно.
Привыкать же опасно; вот и с тобою:
Обниму – смеюсь, отойду – плачу.
Только нам ведь неведомо, что здесь наше:
То, над чем трудились до смертного часа,
Или то, что мелькало из чужого сада.
Одно это меня и утешает.

8

Пока на моей груди тяжесть
Твоей руки, а не нагретого солнцем
Камня, – я боюсь не проснуться,
Даже когда затрубит Архангел.
Пока твоя грудь прикрыта моей ладонью,
А не землей, – засыпай скорее,
Дай мне твой сон пересыпать —
Песком между пальцев.
Видишь, волосы мои, как трава сырая,
Твои плечи мокры, солоны. Будем вместе
Хоть в этой временной смерти,
Что почти так же прекрасна,
Как та, что уже не за горами.

9

Почему я думаю о тебе и плачу?
Это все глаза – глядели на тебя весь вечер,
Переполнились и теперь через край льются.
Ты же не позволил мне закрыть их,
Даже когда обнял, даже когда… И я смотрела,
Щурясь, как на вечернее солнце.
А теперь больно…
Ты же рассказал мне страшную сказку:
Мол, когда-то – опыт говорит тебе – я остыну,
Тебя догорать оставлю. – Милый, глупый,
Нашел же ты – ловить рукавом ветер,
В чашке море переплывать: опыт!
Насмешил до слез – вот они и льются,
Льются, льются через край – хорошо, что
Ты меня, заплаканную, не видишь…

10

Нет, не стану гадать, любишь – не любишь:
Всякое гаданье – воровство у Бога
Из плиты пирогов недопеченных,
Протянешь руку – и обожжешься.
Лишь тогда сегодняшний хлеб насытит,
Когда не знаешь, пир завтра или голод.
А я, как нищенка, рада любой крошке,
Особенно твоему веселью.
Только не сердись, что я при тебе немая,
А останусь одна – и разболтаюсь;
Я ведь и взглянуть боюсь, а уйдешь – жалею:
Там и там бы еще поцеловала.
Это оттого, что без тебя всю неделю
Ходит маятник в груди с запинкой,
Ты придешь, качнешь – и он летит в небо,
Камнем падает, и дышать нечем.

«Механическая речка…»