Евгений Заровнятных - Откровение времени

• Название: Откровение времени
• Автор: Евгений Заровнятных
• Жанр: Русское современное
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-9906596-4-3

«Каково моё место в обществе? Как себя найти? В чём моё призвание? Когда же я буду счастлив? Где моя любовь, моё богатство, моя радость?» – спрашивает себя юноша. «Оказывается, не всё так просто», – размышляет мужчина. «А в чём же смысл?» – мудрствует старик. Любой человек, преодолевая рубежи, обретает опыт, знание, меняет взгляды, перестраивает систему ценностей. В результате река жизни для каждого течёт по-своему: петляет, расширяется, низвергается с горных склонов, а где-то впадает в бескрайний океан. Свой путь прошел и главный герой «Откровения времени» – экзистенциальной притчи, замаскированной под философский роман.

---

– Вы с рекомендательным письмом?

– Да, добрый день, я прибыл из Эйматштадта, меня зовут Эмиль Бланжек.

– Вы опоздали на четырнадцать минут! – строго упрекнули из-за двери.

Растерявшись, Бланжек не успел ничего ответить, но тут дверь отворили. На пороге показался пожилой мужчина во фраке, белой накрахмаленной манишке со стоячим воротником и аккуратно завязанным галстуком-бабочкой. Несколько надменным, но в то же время вежливым жестом он пригласил Бланжека войти. «Значит, меня здесь ждали, если просчитали моё опоздание с точностью до минуты», – подумал Эмиль, переступая порог.

Эмиль попал в просторный вестибюль с тусклым освещением. Огромные канделябры, стилизованные под барокко, висели в простенках между окнами, зашторенными бархатными портьерами; в конце вестибюля уходила вверх парадная мраморная лестница. Справа от входа располагался аккуратно прибранный старинный стол на львиных лапах, служивший рабочим местом портье – тому самому господину, который встретил Бланжека. В здании царила тишина, какую можно услышать лишь в пустом храме в вечерние часы, когда все прихожане уже разошлись, а церковный служка тушит последнюю догорающую свечу. Раздавалось только эхо шагов портье, отражаясь от каменных стен.

– Приготовьте ваши документы и проходите в канцелярию, а я отмечу ваш визит у себя в журнале, – распорядился портье. – По левую руку от лестницы – длинный коридор, вам туда.

В коридоре не было ни окон, ни дверей, только в конце находился арочный проход, ведущий в другое помещение, являющееся канцелярией. Первое, что бросилось Эмилю в глаза, когда он вошёл, были огромные, невероятной высоты стеллажи, до предела забитые документацией. В помещении пахло пыльной бумагой – так пахнет, когда раскрываешь старую книгу, годами валявшуюся где-то в забытом книжном шкафу. За стойкой возле стеллажей сидела женщина – работница канцелярии. Внешне она чем-то напоминала крысу: маленькие чёрненькие глазки бегали за очками в круглой оправе, лицо было вытянутым, из-за неправильного прикуса из-под верхней губы показывались два удлинённых резца, подбородок практически отсутствовал, нижняя губа как бы плавно переходила в шею. Растрёпанные серые волосы были собраны в пучок на макушке; длинными тощими пальцами она поспешно перелистывала страницы какого-то документа, это напоминало то, как хомяки, мыши, крысы, белки и другие грызуны шелушат орехи, семена или шишки.

Бланжек подошёл к стойке, поздоровался, подал свои документы. Женщина-крыса, не замечая его, продолжала шелушить свои бумаги. Эмиль поздоровался второй раз, уже с большей силой в голосе. Женщина-крыса встрепенулась, словно её вспугнул некий хищник, Бланжеку даже на секунду показалось, что она сейчас вскочит, убежит и спрячется в какой-нибудь канцелярской норке. Окинув своего посетителя блуждающим взглядом, женщина отложила в сторону папку с бумагами, взяла небольшой бланк наподобие квитанции и принялась что-то писать. «Я выпишу вам направление к директору на собеседование, – пояснила госслужащая. – Стоит поторопиться, приёмные часы скоро закончатся, в следующий раз вы сможете к нему попасть только через неделю». Такое заявление несколько удивило Бланжека, даже взволновало, ведь он приехал работать, приехал заниматься музыкой, он, блистательный выпускник консерватории, которому сам ректор пророчил большие успехи здесь, в Ирргартене. А теперь заходит речь о каком-то собеседовании, вдобавок об этом ему сообщает какая-то канцелярская крыса, в то время как у него, Эмиля Бланжека, на руках рекомендательное письмо, подписанное всеми членами ректората Эйматштадтской государственной консерватории имени Иоганна Пахельбеля. Впрочем, Эмиль был отнюдь не тщеславен, и подобные мысли даже не возникли у него в голове; он не стал вступать в полемику с канцелярской госслужащей, взял направление и пошёл на второй этаж в указанный кабинет – кабинет директора музыкального училища.

Стремительно преодолев два громадных марша парадной лестницы, центральную залу и затем несколько рекреаций, Эмиль предстал перед дверью директора. Возле кабинета не было ни души, да и по дороге Бланжеку никого не встретилось, будто он находился в особняке какого-то богатого и одинокого господина, где, кроме этого господина и прислуги, больше никто не живёт. Эмиль хотел было постучать, но отдёрнул руку, услышав за дверью голоса. Он был далеко не так воспитан, чтобы подслушивать разговоры, но в этом безлюдном месте, в этой тишине, чтобы ничего не услышать, нужно было бы либо уйти, либо заткнуть уши, чего Эмиль делать не стал, да и вся эта ситуация с собеседованием вызывала у него непомерный интерес: вдруг там, за дверью, директор беседует с человеком, находящимся в похожем положении?

– Афишу необходимо переделать, название нашего камерного оркестра поместить посередине большими буквами, – прозвучал грубоватый баритональный бас, – и уберите эту надпись: «Музыка эпохи барокко», напишите просто: «Классическая музыка».

– Всё же это типологически неверно, господин Финкельштейн, мы не будем исполнять ни одного произведения эпохи классицизма, вся программа относится ко второй половине XVII и первым двум десятилетиям XVIII века, – ответил собеседник.

– Для простых слушателей всё это классическая музыка, давайте освободим афишу от вашего терминологического педантизма, Рудольф, нынче условия диктует слушатель.

– Ну а если мы будем играть, например, духовную музыку коптов шестого века, то в самый раз озаглавить афишу «Варьете», ну или, скажем, «Вечер в кабаре»? Больше всего, конечно, зрителю будет по душе, если наши девушки-хористки исполнят арабский танец, причём единственной деталью одежды будет полупрозрачный шёлковый платок на бедрах.

– Оставьте ваш сарказм, Рудольф, не пытайтесь плыть против течения, лучше служите обществу; на последнем заседании комитета по культуре весьма положительно отзывались о концертной деятельности нашего училища, и это, я считаю, ваша заслуга как руководителя концертно-исполнительской практики. А что касается арабских танцев, то тут вы в точку попали, подумайте, как можно было бы это устроить.

Оппонент дёрнулся было что-то сказать, но Финкельштейн прервал его:

– Ступайте, Рудольф, оставим эту бессмысленную полемику, делайте, как я вам говорю, иначе ваша тенденция подкрашивать свои пёрышки белой краской окончательно превратит вас в белую ворону.

Бланжек отошёл от двери, дабы не смутить выходящего, прислонился плечом к стене возле окна, которое выходило во двор. Посередине двора располагался круглый фонтан, давно уже не функционирующий, позеленевший и поросший мхом. В центре фонтана возвышалась женская фигурка. «Эвтерпа – муза лирической поэзии и музыки», – подумал Эмиль, вглядываясь в каменную скульптурку.

«Значит, мне довелось услышать разговор директора училища с руководителем концертно-исполнительской практики, – размышлял Эмиль. – Этот руководитель своенравный малый, не побоялся отстаивать свою точку зрения перед директором. Надеюсь, ему удастся отстоять позицию касательно афиши, ведь он абсолютно прав».

В этот момент дверь распахнулась, из кабинета вышел молодой человек лет тридцати, худощавый, с острой бородкой, серьёзным, даже напряжённым, интеллигентным лицом. Мимолётно взглянув на Бланжека, не придав никакого значения его присутствию, он энергично зашагал по направлению к выходу. Через несколько мгновений вновь воцарилась тишина. Эмиль подошёл к двери. Голосов больше не было слышно, по-видимому, посетителей в кабинете не осталось. Он постучался и, услышав приглашение директора, вошёл.

Мебель красного дерева, золотые канделябры, хрустальная люстра, огромные напольные часы – роскошный интерьер несколько смутил Бланжека, придавая ситуации излишнюю официальность. На стене висел один-единственный портрет неизвестного ему композитора; крайнее изумление охватило Бланжека, когда он прочитал надпись на табличке: «Адам Смит (1723–1790) – шотландский экономист, философ, один из основоположников современной экономической теории». За столом сидел тучный человек с круглым лицом, пухлыми, короткими руками; на пальцах блестели перстни с драгоценными камнями, верхняя пуговица рубашки была расстёгнута, узел галстука спущен на грудь. Не предложив визитёру сесть, директор спросил:

– Так, с чем вы пожаловали? Вы из нотариальной конторы по поводу заверки наших сертификатов?

– Господин директор, – начал, слегка запнувшись, Бланжек, – я командирован ректоратом консерватории города Эйматштадта для занятия концертной и преподавательской деятельностью у вас в училище. Я дирижёр, композитор и пианист.

Директор Финкельштейн слегка замялся, стал рыться у себя на столе в поиске каких-то бумаг, затем вскочил, подошёл к шкафу и, поставив руки на пояс, стал там что-то искать глазами. Ростом он был невысок, двигался довольно проворно, несмотря на свою полноту. Так ничего и не найдя, Финкельштейн опустился обратно в своё кресло.