Константин Крикунов - Четыре тетради (сборник)

• Название: Четыре тетради (сборник)
• Автор: Константин Крикунов
• Жанр: Русское современное
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-91901-001-2

Том избранного известного петербургского литератора Константина Крикунова (1963–2010) составили лучшие образцы его журналистских работ – репортажи, очерки, интервью – и оригинальные прозаические опыты, как уже известные читателю по предыдущим книгам автора, так и представленные впервые.

Анализ творчества К. Крикунова дан в послесловии критика Никиты Елисеева.

---

После Светлой седмицы – тащить себя из чистого облака, из чистой радости, в чистый ужас и новый круг.

Ещё раз: «И я говорю вам, что все святые и все люди, какие родятся на этом свете, будь они праведны или несчастны, должны непременно вкусить смерти». Кн. Иосифа Плотника, гл. XXII.

Дни, когда скрежещут соловьи, – это ночи, май, каждый.

До ночи май жадный.

Торговка яблоками: «А кого воскресили – больше никого воскрешать не будут. Вот женщина сейчас пропадает на базе. Женщина такая хорошая. И я с удовольствием бы её взяла к себе. Но я больше никого воскрешать не буду».

Накануне Пасхи, в Страстную пятницу.

Смотрю, как уходит день.

Разноцветные камни, оранжевый и синий мох.

Лицо горит от солнца.

За огнём сигареты по воздуху бегает зелёный огонёк.

908 тыс. кв. куб. воды.

Нева прорвалась из Ладоги, незадолго до рождения Христа.

Проспиртованные остатки ягод съедаем, как тюрю.

Дни, как порох: чиркнул спичкой, и – нет.

Камни серебряные, сухие берёзы – горят.

Волна за моторкой в трёх цветах солнца.

– Надо будет потом посмотреть муравьиного льва. Он сделал в песке кратер и выстреливает песчинками, сбивает муравьёв и потом ест. Но они не доставляют неудобств, не назойливы.

На Игуменском кладбище, ОМОН, милиция. Везут накрытого простынёй, вперёд ногами.

– Плыли три девицы, – рассказывает гробокопатель, – одна побледнела и пошла ко дну. Утонула. А потом парень, влюблённый был, повесился над её могилой. Его и хороним.

Учусь летать, от сосны к сосне.

– Кто это идёт?

– Страшные люди.

Вот – солнце за облака, и холодно, тучка ползёт с дождём. Остров – кладбище божьих коровок. Их много вылупилось, и упали в море. Прибой прибил к берегу. Собрал 4757 штук. Наяда, по пояс в воде (14) расчёсывает волосы.

2 Коринф, 4:7. «Но сокровище же мы носим в глиняных сосудах», и далее.

Финка. Были миражи, два объекта, летающие над водой прямо по курсу. Прозрачные дирижабли с тёмными полосами, теперь три. Сжечь Валаам.

Зелёная звезда. Колышется, накреняясь к воде, серый парус среди звёзд, катамаран летит в бездну.

– Здравствуйте. Часовня открыта?

– Спаси Господи, это храм.

Женщины, трое, сидят кружком, чистят яблоки от червей. Ах, как хочется яблок! И вдруг по запруде плывут яблоки. Задрав штаны, собрали с Иваном полмешка.

Вышли на о. Святой. С собой печенье и монастырские яблочки, уловленные, мелкие, червивые, сладкие.

Валаамские скалы волчьего цвета.

Тень ветра.

«В ветровую тень попали острова».

Муху зовут Рахмансари – красивое имя для мухи.

Ах, какой свет на Валааме! – пятнами, весь его свет, как свет воспоминаний, и тихая лошадь, и тихий свет, и жёлтые листья у красной стены часовни.

Сижу на финской вышке для управления артстрельбой. О. Святой, поп водит экскурсию пьяных русских тёток, они дали ему руб.

Воздух елейный. Ел малину. С порога тропинка вверх. Рядом могила, которую вырыл себе св. Александр Свирский.

– Где вы родились? – Далеко, отсюда не видать. Уж извините, но на анкетные вопросы не отвечаю, – это он тёткам.

В камнях послушники устроили прачечную.

Нашёл в расщелине в воде разорванные чётки о 24 пластмассовых камнях, обрывок.

– Как ты думаешь, жизнь – она идёт или она проходит? На крыльце почтового отделения: «Миша и Костя любят целоваться у Нади в щёчку».

Погладился щекой о язык колокола, щёку щиплет, фосфорная кислота, от ржавчины.

Будущие бабочки живут под камнями в каменных коконах. Лепят их языком из песчинок.

Трудник Толик за свою жизнь – 39 лет – прочитал, говорит, книг пять. Но помнит только одну – Капитан Сорви-Голова, которую прочитал в больнице.

Ветер мордотык.

– Где ты был раньше?

– Я готов к развёрнутому ответу.

Тихо, без дождя. Объелся брусникой. Вот и весь день. Сейчас девять. Рыб нет. Фотографировал грибы. Они, лодка, точка. Комары облепили всё колено, безветрие.

Сны каждый день – мрак. Одна сказала, что она дочь моего отца, молода. Другая что-то про публичный дом. Убегал.

Сфотографировать тишь?

Что за жизнь! Что за любовница!

Пламя горит, как крест. Дождь вчера, как внутри костра. Как трещат поленья, ночной.

– Скажи мне что-нибудь хорошее.

– Как дела?

Сушу палатку свечкой. Ни мысли, ни движения души.

Наколоть дров, высушить носки, поймать рыбу – выжить. Россия, деревня, все века – эта жизнь, это её жизнь, Родины. Поэтому и побеждала врагов – выжить – с той же ненавистью, что рубила соседа за клочок земли, за тень от плетня – страшно, яростно и пьяно. Моя земля! За Родину!

Первое время. Среда, ночь, свеча, часы.

Знаки: вспых синей звезды, пламенный крест, дрожащий в палатке: свеча и фонарь.

Да не мучь ты себя книгой: пиши, что получится.

Знаки: ну знаки. Ну, между двух слов. Весь в порезах.

Завтра, может быть, уезжаем.

Выжить и идти.

Дня через три пойму, что это было.

Ноги, выпить ночь.

Жизнь животных: все эти походы за сохой, косой, росой. Храм и книги – моя единственная настоящая жизнь, единственная. Не дети и женщины, Господи! (точка).

И дети, и женщины, и книги, и соха!

Красная дорожка Марса на воде (не видел). Марс впервые за 60 тысяч лет так близко. Россия – Гугландия, пока. Нашёл шкуру змеи с пустыми оболочками глаз. Завтра, если погоды, идём на Рахмансари.

Сегодня воскресенье.

– Тонкое наблюдение!

Скрылось солнце, пошла рябь справа и слева, ждёшь мордотыка, надеясь, что успеет добежать катамаран под сень, по ветровую тень острова.

Слева, где закат за облаками, Ладога – ртуть. Справа, где север, – кипящий свинец.

Остров круглых катающихся камней, каждый камень со страусиное яйцо. Проблесковый маяк.

Они вспомнили Иных. А я: её молодость и некоего тренера (первого), второго её мужчину. И палатку их, и одиночество, полноту резкости и счастья. Всё утекло.

Чинил кроссовки, schumacher.

Супик: пара подберёзовиков, сыроежки, пакет сухих шампиньонов, чёрный перец (горошек), лавровый лист, капля вьетнамского кетчупа, две картошины, кубик грибной и капля раст. масла.

Необходимость быть.

«Так он же евромонах», – (спутал – иеромонах). – «А мне всё равно, кто в рясе, тот и поп».

Остров состоит из шаров размерами от куриного яйца до пушкинской дующей головы богатыря. Один мыс – камни – горох, другой – головы богатырей. Посреди черничные поляны.

Подозрительно красиво. Сидя под елью, представить себя грибом, стоя на уступе – скульптурой в нише Зимнего дворца, лёжа на плоском камне – ящерицей, божком, петроглифом.

Уже пар изо рта и скоро зима.

Нет в природе ни загадки, ни смысла, ни тайны. Тупая стихия, совершенно чуждая тебе. Зимой здесь гуляет зима: без людей по этим островам и по этому озеру, по зиме, по снегу. И по новым его слоям, равнодушная к тебе, никак к тебе не относящаяся.

Некто проплыл по озеру – с длинной дорожкой, с длинным телом.

Кто была та птица с оранжевым фартуком, что вчера сидела в кустах, косилась на меня и говорила: ток-ток-тик, тик-ток-ток?

На камне над бухтой, подставив лоб солнцу. Стрекозы подлетают, фырчат. останавливаются в воздухе, смотрят в лицо и, не заметив ничего удивительного, я их ничем не поразил, садятся на скалу и тоже смотрят на бухту глазами, как витражи костёла св. Франциска Ассизского.

Мимо пробежала муха. Стрекоза отогнала её лапой, брезгливо, отойди, тебя не хватало, фыркнула.

Рассказ Ивана про серебряную скалу: «Подходим к Кухке – что такое? скала серебряная. Руда вышла на поверхность? как литая. Оказалось, прошёл дождь и медленно стекал по мху с вершины, покрывая её всю тонкой плёнкой воды.

Угол солнца».

– Идиллия, – сказал Иван. – Смотри, рыбки плавают с ладошку. Вот таких чайники и ловят.

Иван: – Все суки. Я ещё не так стар, как мои дети.

Часа полтора фотографировал взлетающую с ладони божью коровку: оттопырив попу, подняв надкрылья, вытаращив подкрылья, застрекотав, как велосипед, как геликоптер – в небо.

Другая не летит, а переползает с одной стороны ладони на другую и намеревается забраться в рукав. 8 диафрагма, 0,8 м расстояние.

Долго я переворачивал свою ладонь на фоне неба, надоело, отпустил её.

Манежную площадь взорвали, дети погибли.

Штурмовая авиация, бои в сёлах Дагестана.

Остатки финских хуторов, малина выродилась или сгорела за лето. Шиповник величиной с яблоко, с колючими семечками на губах.

Рисунок пингвина на скале.

Смотри, как темнеют скалы.

Островок с финским именем из 19 букв. Иван обещает дождь.

На месте свёрнутой оранжевой палатки ползёт оранжевая гусеница. Ткнул травинкой – замерла на минуту и подняла свою твёрдую оранжевую голову с пигментными пятнами вместо глаз и поползла к своей неизвестной цели.

Обсудили достоинства разных клеев обуви.