Юлий Буркин - Осколки неба, или Подлинная история The Beatles

• Название: Осколки неба, или Подлинная история The Beatles
• Автор: Юлий Буркин
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-367-02836-2

Вокруг знаменитой ливерпульской четверки блуждает множество мифов и легенд. Авторам этой книги удалось из сотни осколков собрать подлинную, захватывающую, не лишенную мистики историю «Битлз» и объяснить тем самым феномен их фантастической популярности.

---

– Это – дизайн, – ответил десятилетний Брайан Эпштейн.

– Чепуха, дрянь и девочки, мистер Дизайнер, вот что это такое! – отрезал лысый математик.

И направил докладную директору…

– Моя бедная мама Куини проплакала весь вечер. – Эпштейн сделал основательный глоток джина с тоником и промокнул глаза салфеткой. – Она плакала и говорила: «О несчастный, несчастный Брайни! Я даже не могу пойти в синагогу и помолиться за тебя. Ты так огорчаешь отца, что он старается пореже вспоминать о тебе. И тебе вовремя не сделали обрезание!.. А еврею без обрезания Яхве не поможет…

– Меня точно стошнит, – шепотом пожаловалась Хелен Бэдфорду. Тот взял ее за руку:

– Пойдем подышим воздухом.

И они тихонько покинули стойку. Но Брайан даже не заметил этого и разглагольствовал дальше:

– Меня отдали в частную, очень дорогую, школу. Папа думал, что деньги могут превратить ничто во что-то. Но не тут-то было. Я не делал никаких успехов и здесь, и папа забрал меня, решив не переводить денег зря.

…Тем временем за стойку рядом с Эпштейном, на место Бэдфорда и Хелен, уселась другая актерская парочка. Не говоря ни слова, они налили себе джина, выпили и принялись за бутерброды с сыром, икрой и беконом.

– А в сорок седьмом меня отдали в еврейскую подготовительную школу. И там, впервые в жизни, у меня появился друг. Ее звали Эмбер. И она была лошадью. За всю мою жизнь у меня был только один настоящий друг. И это была лошадь! Ты слышишь, Брайни? – Эпштейн повернулся и уставился на незнакомца рядом.

– Ты – Брайни? – спросил он.

– Нет, я – Дастин.

– Ага. Вот как. – Он был слегка озадачен, но принял данную информацию к сведению. – Дастин. Ладно. Ты знаешь, что я – еврей?

– Я вас за милю чую.

– Ага, – повторил Эпштейн. – Раз так, слушай дальше. А ты, крошка, – повернулся он с пьяной улыбкой к спутнице Дастина, – позови-ка бармена и закажи еще бутылочку джина, бутербродов и шоколадку для себя. Я плачу. – Он вновь обратился к мужчине:

– Между прочим, Дастин, Эмбер была не только моим единственным другом, но и единственной подругой. У меня никогда не было женщины. Они находят меня скучным… А вот Эмбер не страдала антисемитизмом и не презирала за то, что меня выгнали из колледжа… – Брайан мечтательно вздохнул. – Она позволяла мне ездить на себе, и целых три года я был счастлив.

Слезы вновь появились на его глазах и даже потекли по щекам.

– А ведь я поэт, Дастин, – продолжал он. – Да! Среди евреев много поэтов, а среди поэтов – много дураков… Правда, я не написал ни одного стихотворения, но в душе я – настоящий Гейне!.. Нас разлучили с моей Эмбер. Как я плакал, когда папа забрал меня из школы… Лавка процветала, а иметь продавцами родственников – намного выгоднее…

Однажды в лавку зашла пожилая женщина, чтобы купить зеркало в прихожую. Брайан разболтался с ней и между делом уговорил ее купить еще и кухонный стол.

Это был очень плохой стол, но Брайан продал его ей за двенадцать фунтов! И отец стал гордиться им, решив, что, возможно, у его старшего просто позднее развитие.

– …Да! Он стал гордиться мной. А я стал презирать себя еще сильнее. Ведь я-то знал, что по призванию я – поэт. А годен оказался лишь на то, чтобы обманывать бедных пожилых леди… Ты можешь это понять, Дастин?

Но никто ему не ответил. Парочка исчезла, прихватив с собой бутылку джина и поднос с бутербродами. За столиками буфета теперь сидело множество людей, и тут можно было услышать что-нибудь поинтереснее, чем излияния непутевого еврея.

– Как быстро все меняется в этом мире, – сказал Брайан себе. – Только что со мной беседовали такие милые люди, и вот их уже нет…

Но тут вернулись Бэдфорд и Хелен.

– Ого! – удивился Бэдфорд. – Ты уже все выпил и съел?!

– Ерунда, – махнул рукой Эпштейн, – закажи еще. За мой счет, конечно. Так на чем я остановился?

– На обрезании, – напомнила Хелен.

– Нет, – возразил Эпштейн. – На столе. На кухонном столе. Потом я совершил еще несколько удачных сделок и решил уже, что все-таки это – моя судьба. Но тут пришла повестка. Я даже помню дату, это случилось девятого декабря. «…Надлежит явиться на медицинскую комиссию в связи с призывом на действительную службу в Вооруженные силы Соединенного Королевства…»

Знали бы вы, как я обрадовался! Я буду настоящим солдатом! Я даже попросился в королевский воздушный флот. Я хотел стать летчиком и носить эту прекрасную черную форму, с которой на улице не сводят глаз девушки. Мама на радостях приготовила фаршированную рыбу, а папа подарил мне запонки. Но меня почему-то зачислили «писарем обслуживающего персонала»…

– Ты служил в армии? – удивился Бэдфорд. – Вот бы никогда не подумал.

– И правильно сделал бы. Ведь я был «канцелярской крысой», а это не служба, – ответил Эпштейн, горько усмехнувшись. – Но и это длилось недолго.

Именно в пятьдесят втором в политической жизни Великобритании произошло знаменательное событие – коронация Елизаветы II.

Брайан служил в Лондоне, в частях обслуживающего персонала Двора. И конечно же, он мечтал принять участие в этом торжестве.

В ночь перед коронацией он долго не мог уснуть, обдумывая, все ли металлические детали формы начищены и сверкают как следует, хорошо ли отглажены китель и парадные брюки, помнит ли он слова торжественной присяги новому монарху… Приглашение домашним приехать в Лондон и постоять в качестве зрителей военного парада на Трафальгар-сквер он, разумеется, отослал уже давным-давно.

…Ему снилось, как, проходя мимо строя, молодая королева остановилась прямо перед ним. Кого-то она ему напоминала… Кого?..

– Кто этот бравый солдат? – обратилась она к его непосредственному начальнику, ненавистному сержанту Гобсону.

– Рядовой Эпштейн, Ваше Величество, – выпучив глаза, рапортует тот, и его идиотские усы трясутся от усердия.

– Рядовой? Я вижу в его взгляде отвагу, преданность и острый ум, – пронзительно глядя Брайану в глаза, замечает королева. – Что ж, если в нашей армии такие рядовые, я спокойна за наше Отечество. Буду рада увидеть вас еще раз, – обращается она прямо к Брайану с загадочной улыбкой на устах. И тут он понимает, на кого она похожа. На его любимую Эмбер. Она добавляет: – Сегодня. – И, наклонившись прямо к его уху, шепчет: – После полуночи. В стойле…

…Разбуженный звуком горна Брайан принялся лихорадочно наряжаться в парадное. Но его приготовления пресек Гобсон:

– Не спешите, рядовой Эпштейн. Вы остаетесь в казарме. Не хватало еще, чтобы вас увидела королева.

Брайан побледнел и, пошатнувшись, ухватился за никелированную спинку кровати.

– Ай-ай-ай, какие мы чувствительные. – Гобсон насмешливо погрозил Эпштейну костлявым пальцем. – Ладно, – сжалился он, – в честь праздника разрешаю вам отправиться в увольнение…

Из города Брайана, пьяного до беспамятства, доставила в часть патрульная машина.

После десяти суток ареста Гобсон отвел его к полковому врачу, и тот, закончив осмотр, выдал свое медицинское заключение: «Абсолютно непригоден к воинской службе».

Нет, Брайан не был болен, ни физически, ни психически. Он просто был НЕПРИГОДЕН. Ни к чему. В том числе и к воинской службе.

– И вот я снова в лавке отца, – подводя итог своему рассказу, сообщил Эпштейн и осушил очередной бокал. – Я думал, что добьюсь чего-то в жизни, но, видно, устал… У меня нет друзей и нет девушки, нет любимой работы, а главное – у меня нет цели в жизни и веры в себя…

– Чепуха, – перебил его Бэдфорд. – Выгляни-ка в окно. Какая удивительная ночь! Посмотри на этих людей. – Он обвел рукой зал буфета. – Они молоды и веселы!

– У нас еще все впереди! – подхватила Хелен.

– У вас – может быть. Но не у меня. Неудачливый мелкий делец – вот мой потолок в этой жизни.

– А чего бы ты хотел? – поинтересовалась Хелен.

– Я хотел бы стать… композитором. Таким, как Григ или Ян Сибелиус. Но у меня нет слуха. Или… например, актером. Как вы. Но сейчас уже слишком поздно.

– Актером? – презрительно повторила Хелен, сморщив носик. – Каждый день кривляться перед богатой публикой и не иметь ни гроша в кармане?..

– Да что такое деньги?! – вскричал Брайан. – Разве могут они удовлетворить потребности возвышенной души?! – Он сунул руку в карман и бросил на стойку увесистую пачку купюр, рассыпавшуюся веером, словно колода карт. – Презренные бумажки! Они говорят мне лишь о том, сколько шкафов, комодов и табуреточек я сумел сплавить сегодня несчастным домохозяйкам! А мне… А мне хотелось бы воспарить над убогим бытом этого захолустья!

– Сколько страсти, – с неподдельным профессиональным интересом заметил Бэдфорд, украдкой перенося банкноты в свой карман. – Между прочим, ты еще можешь стать актером…

– Не говори глупостей, – махнул рукой Эпштейн.

– Я серьезно. Я могу написать записку директору театральной академии Джону Фернальду. Я учился у него, и мы остались добрыми приятелями…