Михаил Алексеев - Советская военная разведка в Китае и хроника «китайской смуты» (1922-1929)

• Название: Советская военная разведка в Китае и хроника «китайской смуты» (1922-1929)
• Автор: Михаил Алексеев
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-9950-0085-3

В труде освещена вся история работы советской военной разведки в Китае с ее успехами и неудачами от конца Гражданской войны до начала 30-х годов XX в.

Раскрыта масса новых, доселе неизвестных имен советских разведчиков и проанализированы результаты их работы.

Описание деятельности военной разведки дается на фоне сложных и противоречивых событий внутриполитической жизни Китая – "китайской смуты".

Работа снабжена комментариями и примечаниями и представляет интерес как для сотрудников спецслужб, так и для широкого круга читателей. Она является по существу предысторией другого фундаментального труда – "Ваш Рамзай", посвященного советскому разведчику Рихарду Зорге.

---

Позиции Японии в Маньчжурии очень сильны, подчеркивал ученый-востоковед. «Она захватила в свои руки всю администрацию, все важнейшие учреждения и общественные, и частные. Мукден, конечно, весь в руках японцев: об этом речь будет после его осмотра, но и Чжан Цзолинь, и начальник штаба Ян Юйтин, мозг Чжан Цзолиня, люди японского образования. Главным финансовым деятелем Мукдена является Юй Чуньхань, богач, работающих во всех японских предприятиях. Это отражается и на Севере. Чжан Хуансян также японского образования. Новый гиринский губернатор тоже… Словом, куда бы мы ни посмотрели, мы повсюду видим японцев, японцев и японцев, и всюду их рука, и их работа».

Отметил Позднеев и «чрезвычайную ненависть и презрение китайцев к японцам». «Озлобление на японцев за их захватничество, и презрение к китайцам среди последних чрезвычайное, и многие утверждают, что если бы Китай был в силе, то он, прежде всего, расправился бы с японцами, а потом принялся бы и за иностранцев-европейцев». Японцы же, слишком уверенные в своей силе, относились к этому пренебрежительно и, по-видимому, вовсе не учитывали подобных китайских настроений.

Передал Позднеев и подробности одного разговора, который, по его мнению, был случайным, но, несомненно, заслуживавшим внимания для учета настроения японцев. Поведал же Позднееву о разговоре с «правоверным патриотом-японцем», находившимся в сильном опьянении, его знакомый, который служил у японцев на лесопромышленной фирме:

– Ты не думай, Япония еще удивит весь мир! Знаешь ли ты, что такое ронин?

– Знаю, так назывались самураи, которые во избежание ответственности клана при круговой поруке выходили официально из клана для выполнения акта личной мести или других целей.

– Ну, да, так было в старину, а теперь называемся ронинами мы, которых вульгарно называют «гороцуки» – хулиганы. А знаешь ли, что мы делаем? Мы навербовали уже 20 000 хунхузов и их вооружили, и если мы станем воевать, то у нас есть готовая армия из китайцев. Такие же ронины работают и в Канаде, и в Австралии, и в Америке, и в Индии. И вот, если загорится где война, то мы покажем всему миру, что мы такое! Мы навербовали во всех странах недовольных, хулиганов, разбойников и преступников, и если будет нужно, то перекинем через Канаду в Соединенные Штаты своих 20 000 китайских хунхузов, и они покажут проклятым янки, как они умеют жечь, истреблять все и всех без исключения. А смерти мы не боимся.

Ученый не мог однозначно сказать, что в этом разговоре было правдой, а что – ложью и хвастовством. Однако со всех сторон до него доходили слухи о связях японцев с хунхузами в Маньчжурии.

Но все началось значительно раньше. Еще в 1920 г. Ан Ненхак, известный левацкими взглядами в китайской революционной среде, представил II конгрессу Коминтерна доклад, в котором хунхузы, эмигранты и батраки рассматривались как три наиболее «активно революционные силы» Китая. Он утверждал, что их «…организация, возникшая в Китае уже 1000 лет назад, оклеветанная и представленная капиталистами просто как разбойничья, представляет на самом деле политическую партию, тождественную по своей программе партии русских коммунистов». К хунхузской теме вернулись летом 1921 г., когда в Москву на III конгресс Коминтерна прибыла делегации только что созданной Коммунистической партии Китая. «Конечно, приятнее иметь отряды, нами организованные, – говорил китайский коммунист Чжан Тайлэй, – но, не имея возможности сделать это сейчас, нам приходится обратить внимание на хунхузские шайки – пусть еще сырой, но боевой революционный материал». И, наконец, в августе того же года из Шанхая прибыл некто Киселев, который привез с собой обращение группы хунхузов к советскому правительству. Они предлагали большевикам сотрудничество, с тем чтобы совместными усилиями занять Маньчжурию и создать там базу социальной революции на Востоке. Киселев утверждал, что предложение это заслуживает внимания.

Чичерин решил запросить дополнительную информацию и распорядился обратиться к специалистам – уже упоминаемым М. Г. Попову и А. А. Иванову. Бывший полковник Попов имел отношение к этому «боевому революционному материалу» еще в 1904 г., когда был откомандирован в экспедицию против хунхузов. Мнение Попова о возможностях сотрудничества с подобным контингентом было резко отрицательным. Подобное отношение к «бессознательным коммунистам», видимо, разделил и пекинский профессор Иванов. И на хунхузах был поставлен крест.

В 1926 г. в Китай вновь готовились отправить «Рустам-Бека» – Тагеева, под псевдонимом «Туманов». Его предполагалось использовать так же, как и Позднеева. Лонгве он был охарактеризован как «наш старый сотрудник, работавший долгое время на Дальнем Востоке», по профессии – литератор, человек толковый и предприимчивый.

В Москве считали, что «Рустам-Бек» предложил свои услуги главным образом потому, что хотел собрать материал для очередной своей книги. Однако в Москве не сомневались, что он будет полезен, и рекомендовали использовать его следующим образом: послать на Юг к В. К. Блюхеру, который знал «Рустам-Бека» в качестве военного корреспондента.

Предлагалось дать возможность посланцу Центра проехать в отдельные провинции на фронт, в войсковые части НРА, с тем чтобы при помощи военных советников собрать и зафиксировать все то, до чего у «наших людей» на местах за недостатком времени не «доходят руки».

Процесс передачи функций центральной резидентуры из Харбина в Пекин затянулся на несколько месяцев. По предложению Берзина, руководителем центральной пекинской резидентуры назначался «Рябинин» – Рыбаков. Вопрос кадровых перемещений был предварительно согласован с Л. М. Караханом. Штат центральной резидентуры предусматривался небольшой: руководитель, его помощник, два сотрудника для особых поручений, два переводчика и две машинистки, одна из которых должна была выполнять функции шифровальщицы. Центральная резидентура под прикрытием посольства в Пекине, которую возглавил прибывший из Харбина Рыбаков, заработала только в ноябре 1926 г.

Направление и объем работы центральной резидентуры, по оценке Рыбакова, обусловливались двумя моментами: не исключалась вероятность возникновения войны СССР с Японией и Китаем; дальнейшее развитие национально-революционного движения в самом Китае, что должно было способствовать ослаблению позиций империализма Европы и Нового света в блокаде СССР.

Первый момент, по мнению руководителя центральной пекинской резидентуры, предполагал необходимость чрезвычайно тщательного изучения Северного Китая и Кореи как будущих плацдармов войны с их всевозможными ресурсами и организованной вооруженной силой в ее отношении к национально-революционному движению.

Второй момент предполагал такое же изучение остального Китая как источника всяких резервов в борьбе против империалистов – «…туземных и иностранных, а значит, и возможных союзников СССР в его борьбе против агрессии Японии, Англии, Америки и др.».

Конкретная обстановка в Китае, по мнению Рыбакова, выдвигала в то время две главные милитаристские группировки – мукденскую (Чжан Цзолинь) и чжилийскую (У Пэйфу) и их противостояние с национальными армиями, Кантоном с учетом позиций иностранных держав «…на фоне развивающегося национального движения, организующихся рабочих, крестьян и интеллигенции».

Организация военной разведки как в столице Китая, так и на местах строилась в подавляющем большинстве случаев на голом месте.

К моменту развертывания центральной резидентуры в Пекине, в ноябре 1925 г., она имела всего одного агента-китайца. Работая в течение 12–15 лет при военных агентах «царского времени» в качестве «сянь-шэна» (толкователя китайских текстов), агент прекрасно освоил искусство вытягивания денег из своих начальников. Умело используя прессу и связи в низших военных кругах, питавшихся «базарными» новостями, он иногда давал довольно удовлетворительные сведения. Попытка использовать его в качестве вербовщика не принесла положительных результатов: агент уклонялся от этой миссии в силу присущей ему трусости и чрезвычайной осторожности. Руководили им и другие соображения: в лице нового завербованного агента он имел бы конкурента. А он хотел заработывать деньги сам. То, что этот источник в течение многих лет был тесно связан с русскими военными агентами и за это время не провалился, свидетельствовало о его чрезвычайной осторожности либо о связях с китайской контрразведкой. За невыполнение ряда заданий этот агент был первоначально переведен на сдельную оплату, а позднее уволен.

Установление советско-китайских дипломатических отношений привело к открытию большого количества консульств и генконсульств НКИД и торгпредств СССР, под «крышей» которых были созданы (или реорганизованы, как в Харбине, или продолжали существовать как в Кантоне) резидентуры военной разведки: в Харбине, Цицикаре, Дайрене, Мукдене, Сеуле (Корея), Чифу, Шанхае, Ханькоу, Чанше, Кантоне и Калгане.